Александр Течинский: «Пусть каждый подумает чуть больше о том, что произошло»

Фильм «Всё пылает» сильно отличается от других документалок, посвящённых событиям на Майдане. Вместо привычных трогательных сюжетов о «революции достоинства» — 82 минуты свидетельств массового помешательства: избиения пленённых «беркутовцев», вандализм, пальба из огнестрельного оружия. В представлении самих авторов «Всё пылает» — это история о том, как сначала люди, которые хотят освободиться из-под гнёта, сталкиваются с нежеланием власти слушать их и что-либо менять, а потом праведный народный гнев перерастает в ярость; о том, как первое кровопролитие стирает грань между добром и злом, а потом всё пылает.

Мировая премьера фильма состоялась ещё в прошлом году на Лейпцигском фестивале документального кино и анимации DOK Leipzig (работа получила награду телеканала MDR «Выдающийся восточно-европейский фильм»). В Украине прокат ленты начался показами на кинофестивале Docudays.UA. Сейчас «Всё пылает» можно посмотреть в двадцати кинотеатрах в Киеве, Харькове, Одессе, Львове, Тернополе, Житомире и Луцке. Bird In Flight поговорил с создателями фильма, бывшими фоторепортёрами Александром Течинским, Алексеем Солодуновым и Дмитрием Стойковым о том, с какой реакцией они столкнулись в Европе и каких выводов ожидают от украинской аудитории, об их личном отношении к Майдану и к тому, что их работа может стать подарком российской пропаганде.

Вы сняли фильм про иррациональную агрессию, силу толпы против силы другой толпы, неуёмную ярость. Как вы сами относитесь к событиям Майдана, участвовали в протестах?

Алексей Солодунов: Наше участие состояло в том, что мы вышли и снимали. Можно это и называть протестом. А отношение к событиям менялось по ходу развития этих событий. Когда вышли студенты, отношение было очень хорошее. Потом, когда их избили, когда начались серьёзные столкновения — отношение изменилось. Когда снимаешь, ты всегда немного на стороне тех, кого снимаешь — на том уровне, чтобы можно было с ними договориться, поладить.

Дмитрий Стойков: Невозможно быть одновременно журналистом и участником событий. Если ты участник событий, у тебя есть позиция. Есть позиция — нет объективности.

Александр Течинский: Журналисты, принимавшие активное участие в событиях и принявшие одну из сторон, должны теперь ответить на вопрос, журналисты они или нет. Я, например, вообще не понимаю, как можно писать через запятую «журналіст, громадський активіст», а у нас часто так делают. Когда всё полыхнуло к чёртовой матери, я задал себе вопрос: какого хера они делают? Какой план? Мы бросаем камни — зачем? Что дальше? Плана никакого не было, были эмоции. Я сомневаюсь, думал ли кто-то о том, к чему всё это приведёт. Так мы и сняли, как чувствовали ситуацию.

{"img": "/wp-content/uploads/2015/03/videomaidan01.jpg", "alt": "", "text": "Алексей Солодунов, Дмитрий Стойков, Александр Течинский"}

Передавалась ли и вам агрессия толпы вокруг вас, людей, которых вы снимали?

Александр Течинский: Агрессия — это как инфекция. Нормальные, вменяемые, хорошо образованные люди подхватывают это моментально, как вирус. Сходят с ума и принимаются всё жечь. Это как в фильмах про зомби, когда все вокруг тоже превращаются в зомби. Но у нас троих, я полагаю, есть какой-то иммунитет к этой инфекции, потому и удалось снять то, что мы сняли. Вышло так, что мы не положили камеры и не поменяли их на дубинки. Возможно, это связанно с длительным журналистским прошлым. А возможно, именно потому мы стали журналистами, что у нас есть такие вот иммунитеты.

Алексей Солодунов: Каждый пришёл туда со своим смыслом. Наш смысл заключался в том, чтобы снимать, а не бросать камни. И мы снимали. Ещё мы увидели там многих людей, которые пришли без смысла вообще.

Дмитрий Стойков: У меня ни разу не возникло мысли взять и тоже бросить камень. Как и не возникло мысли бросить камеру и пойти кого-то защитить.

Мне как раз хотелось спросить, не было ли моментов, когда, возможно, стоило перестать снимать и вмешаться в ситуацию — в частности, кого-то защитить.

Алексей Солодунов: Мы защищали друг друга — направляли, прикрывали. Вообще то, что мы там делали — это и была защита людей. Защита на будущее. В те конкретные моменты мы вряд ли могли кого-то защитить, уберечь от удара. Да и оставался вопрос, кого и от кого защищать. Но вся наша работа была направлена на то, что потом, когда все остынут и посмотрят на происходящее со стороны, им станет понятно, что протест может быть другим и изменения должны происходить по-другому.

Александр Течинский: Мы не могли бы защитить людей от самих себя. Это зашло слишком далеко. Люди заигрались. Ведь мы пока даже не знаем, получили ли мы что-то в результате всех этих событий. Но у нас точно есть сотня замечательных людей, которые мертвы. Эти люди никогда больше не обнимут своих родных. Мы потеряли этих людей. Мы заплатили эту цену и пока не знаем за что. По факту хотелось бы определиться, а факт пока один — куча трупов.

Если вы не участвовали в протестах и не планировали выходить на Майдан, как оказались на первых митингах, как начали снимать?

Александр Течинский: Столько лет в журналистике. Конечно, мы не могли пройти мимо. Люди, лозунги, ощущение того, что происходит что-то важное. Очень скоро на Майдан приехал немецкий журналист Конрад Шуллер, который пишет для газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung. Я сотрудничаю с этим изданием давно, и почти с первых дней мы стали снимать для них короткие репортажи.

Алексей Солодунов: Благодаря сотрудничеству с этой газетой у нас была квартира в центре, где мы могли сливаться, монтировать, спать, заряжаться. Но работали мы так, как считали нужным. Что хотели, то и снимали. Что считали нужным, то и показывали. Не было никаких правок.

Как вы распределяли, планировали работу? Когда возникла идея делать из этого фильм, полный метр?

Александр Течинский: Это я стал мутить воду, у меня уже есть опыт в кино. Когда началось движение на Грушевского, в середине января, я понял, что из этого может получиться что-то большое. Мы понятия не имели, что мы снимаем. Не было сценария в голове, не было знания — было только ощущение. Другое дело, что, снимая, мы хорошо знали, что делаем. Мы же все фотографы. У нас есть много коллег, которые после съёмки садятся и очень долго не могут выбрать кадры. Меня всегда это очень бесит — что же человек тогда снимал? Куда он шёл, какую цель перед собой ставил, как строил кадр? Когда я работал в редакции, то, возвращаясь со съёмки, я точно знал кадр, который мне нравится, и знал, какой выберет газета и почему. Иногда эти кадры совпадали. Потому, не имея конкретного сценария фильма, мы снимали качественно и знали, что снимаем, а садясь монтировать, идеально знали материал друг друга и понимали, как выстроить историю. Иногда возникали сложности разве что в том, чтобы отдельные сюжеты органично соединить между собой.

Дмитрий Стойков: Я до конца не верил, что из этого выйдет фильм. На самом деле я просто не понимал, как это — фильм без героя, без завязки, развязки, кульминации. Теперь понимаю. Убедили меня работой, калёным железом и гваделупским ромом. После того как мы решили, что делаем фильм, я даже пытался снимать какие-то комментарии людей, общаться с ними, записывать — фильм же не может быть без слов вообще! Кажется, в итоге я даже никому этого не показал. Сейчас я на сто процентов удовлетворён результатом. Мы давно друг друга знаем и работаем вместе тоже давно. Нам не нужно было договариваться о съёмках, планировать их. Кто-то работает — кто-то спит. Отоспался — пошёл снимать. Помните, когда каждый день обещали штурм — приходилось мёрзнуть полночи, ждать этого штурма. Иногда вообще ничего не происходило, а иногда удавалось снять что-то совсем не про штурм, но очень важное.

Александр Течинский: Когда валили Ленина, мы прибежали туда вместе с Димой — я быстро снял кусок и убежал отправлять его в газету, а Дима остался там на пять часов и снял коммуниста, который пытался прикрыть собой упавший памятник. У каждого из нас есть чутьё. В следующий раз Лёша почувствовал, что он должен остаться за шеренгами «Беркута» и снять их действия — и остался. В другом случае я почувствовал, что нужно бежать с толпой по Институтской. Я хорошо понимал, что вероятен нехороший исход этого мероприятия. Я замешкался и подумал, понял, что могу это сделать, впрыгнул и побежал.

Момент с коммунистом, который защищал поваленного Ленина, со слезами прикрывал его собой, чтобы памятник не растащили на сувениры — один из самых трогательных в фильме. Дима, вам и его было не жалко?

Дмитрий Стойков: Его было очень жалко. Вот стоит человек, он кажется нормальным, если не принимать во внимание его убеждения, но ведь убеждения — это личное дело каждого. А вокруг происходит дурдом. И ему приходится одному в этом хаосе как-то держаться. Это очень мощное сопереживание. Надеюсь, он уже это всё пережил как-то.

В фильме упущены ключевые моменты: избиение студентов, марш миллионов, две первые смерти. Моменты, важные для хронологии и развития событий. Материалы, которые вы предоставляли Frankfurter Allgemeine Zeitung, были построены таким же образом?

Александр Течинский: Никаких ключевых моментов мы не упустили. Избиение студентов у нас есть — в фильме есть титр, написано: «Студентов избили». Титры же для того, чтобы их читали. Я уже несколько раз слышу это на обсуждениях, после премьеры сама Наталка Гуменюк сказала, что в фильме упущены ключевые моменты развития событий. Но в фильме доминирующий ключевой момент — это когда все съехали с катушек. Результат — сотня трупов. Все остальные моменты каждый ищет сам, мы не претендуем на то, чтобы быть учебником истории. Точно так же мы снимали для немцев — одну короткую историю каждый день. Ту историю, которую мы увидели и посчитали нужным снять.

Как на фильм реагируют люди? Не обидно ли вам, что работа не получила никаких наград в Украине?

Дмитрий Стойков: Люди в Украине были не готовы к этому фильму. Они пришли увидеть что-то о себе — вот, вау, как мы дали, как мы смогли. Они не ожидали увидеть того, что мы им показали. Некоторые говорили, что фильм недостаточно патриотичен, что мы не заняли никакой позиции.

Алексей Солодунов: Для нас наградой в Украине является то, что фильм попал в прокат. Для меня ещё большей наградой оказался бы его показ по телевизору. Сейчас в кинотеатры ходят, к сожалению, на другое кино. Если аудитория не идёт на документальные фильмы в кинотеатры, было бы хорошо, если бы документальные фильмы пришли к аудитории. Мы уже демонстрировали фильм на канале ARTE. Да, во Франции, Германии и здесь разное телевидение, но пора же что-то менять, освобождать место для нового. Нам не так много нужно места — всего 82 минуты.

Александр Течинский: Люди, которые не поняли фильма, просто его не поняли. У кого-то есть рекомендации по монтажу, а кто-то считает, что мы идейно неправильно подошли к съёмкам — что нам с этим делать? Каждый имеет право увидеть фильм и сделать свои собственные выводы. Но фильм никто не осуждает. Разве что в Германии на обсуждении кто-то сказал, что его можно показывать на Russia Today.

Кстати, фильм наверняка будет подхвачен российской пропагандой. Вы понимали это, когда работали над лентой? Если бы вам предложили показать её в России, согласились бы?

Александр Течинский: Когда мы работали над фильмом, старались оставаться честными в первую очередь перед самими собой, и это, пожалуй, главное, о чём мы думали. Нам ещё после Лейпцига предлагали показать кино в Москве для узкого круга понимающих и сочувствующих людей, но мы отказались думать об этом до украинской премьеры. Откровенно говоря, и сейчас думать об этом не особо хочется. Мы закрыли возможность онлайн-просмотра фильма для России. А по поводу российской пропаганды — так у неё в арсенале всё, от снегирей до Священного писания, и чего уж тут о ней переживать. О себе переживать нужно, о своей стране, о том, как мы понимаем то, что с нами происходит.

Вы заработали на фильме, рассчитываете заработать на прокате?

Александр Течинский: Я купил велосипед, Дима отремонтировал машину.

Алексей Солодунов: Хотелось бы что-то заработать, но пока то, что мы получили от фильма, и деньгами назвать нельзя. Их хватило бы на несколько встреч, подискутировать о материале с употреблением крепких напитков. Так что для нас это в первую очередь фан. На прокат тоже мало надежды, если честно.

Чего вы ожидаете от фильма теперь, когда он уже готов и выпущен на экраны, он — зачем?

Александр Течинский: Пусть каждый подумает чуть больше о том, что произошло. Есть разные желания у людей — третий Майдан собрать, например. Хотелось бы, чтобы люди хорошо подумали, нужен ли нам третий, четвёртый, пятый Майданы. Может быть, мы меньше будем протестовать и предаваться агрессии, а больше изменений произойдёт у нас в головах. Надо думать, учиться, держать себя в рамках адекватности. Не превышать скорость, а когда превысил — не платить мусорам, не плевать на пол, не хамить бабушкам в троллейбусе, быть людьми.

{"img": "/wp-content/uploads/2015/03/videomaidan021.jpg", "alt": "", "text": "Кадр из фильма «Всё пылает»."}

Как снять хорошее документальное кино?

Дмитрий Стойков: Не бояться — делать то, что делаешь, иногда совсем по-новому. Например, фильм без слов, я ведь долго не мог принять этого. Ещё важно не бояться совмещать несовместимое — так, история с Лениным казалась мне до конца несовместимой с остальным фильмом. Теперь я, конечно, согласен, что всё на своем месте.

Алексей Солодунов: Важно доверие — нужно полностью доверять себе, доверять друг другу и материалу. Мне очень комфортно работать, когда нет никакой зависимости, даже финансовой; когда нет никакой задачи, даже технической — ты просто предоставлен сам себе. Для комфортной работы нужна некая система, которая должна просто отдавать, но ничего не требовать взамен.

Александр Течинский: Наверное, мы не знаем, как нужно. Мы что-то сделали правильно — так получается, что мы сделали правильно всё. Я бы девизом всего процесса провозгласил «Не ссать». А вторым девизом — «Слушай себя». И, конечно, «Найди своих и успокойся». Я вот, например, нашёл своих.