Могут ли снимки серийного убийцы снискать статус искусства

Серийный убийца Родни Алькала представлялся потенциальным жертвам как фотограф и снимал девушек на камеру незадолго до того, как насиловал их и душил. В 1979 году полиция обнаружила архив, где преступник хранил больше тысячи снимков — спустя 30 лет часть из них была опубликована. Сами по себе они не представляют художественной ценности, но влияет ли на наше восприятие контекст? Фотограф и куратор Ирина Попова размышляет о том, можно ли оценивать фотографии в отрыве от истории их создания.

Бывший студент режиссёра Романа Полански по классу кино в Нью-Йоркском университете, обаятельный фотограф с длинными локонами и широкой улыбкой, Родни Алькала нравился девушкам. Они ему тоже — по-своему. Он начинал знакомство с предложения пофотографироваться, а оказавшись с девушкой наедине, насиловал и душил до потери сознания, ждал, когда она придёт в себя, и принимался мучить её снова — до смерти.

Было доказано, что в 70-х Алькала совершил семь жестоких убийств в нескольких американских штатах. 23-летняя бортпроводница Корнелия Крилли — изнасилована и задушена в 1971 году в собственной квартире на Манхэттене. 23-летняя Джейн Ховер, дочь основателя популярного голливудского ночного клуба Ciro’s, пропала летом 1977-го, когда ушла на ланч с фотографом; её останки найдут через 11 месяцев. 18-летняя Джил Баркомб, в 1977-м найденная в скрученной позе на обрыве у шоссе Малхолланд. 27-летняя медсестра Джорджия Викст, в том же году избитая до смерти в собственном доме в Малибу. 12-летняя Робин Сэмсо, к которой по пути в балетную школу в Хантингтон-Бич подошёл незнакомец с предложением её сфотографировать, найдена в 1980-м в предгорьях Лос-Анджелеса. 32-летняя Шарлотт Лэмб, которую Алькала изнасиловал и задушил шнурком в прачечной крупного жилого комплекса в городе Эль-Сегундо. 21-летняя Джилл Паренто из Лос-Анджелеса, к которой убийца вломился через окно.

Полиция считает, что реальное число его жертв может быть гораздо больше. Расследуя убийство Робин Сэмсо, офицеры нашли фотоархив из более чем тысячи снимков нескольких мальчиков и множества девочек и женщин в возрасте от 8 до 30 лет. Последовала череда судов: в 1980-м, 1986-м, 2010-м — каждый раз Алькалу признавали виновным и приговаривали к смертной казни. Каждый раз обвиняемый подавал апелляцию — и побеждал. Между тяжбами всплывали новые убийства, а результаты тестов ДНК связывали обвиняемого с очередной жертвой.

В 2010-м на суде штата Калифорния его признали виновным в пяти убийствах и снова вынесли смертный приговор, который он также собирается обжаловать. Во время этого процесса полицейский департамент Хантингтон-Бич обнародовал 120 снимков из фотоархива маньяка и призвал откликнуться тех, кто знает что-то о судьбе девушек на снимках. Пока отыскать удалось лишь 20 из них. В 2013-м суд Нью-Йорка приговорил Родни Алькалу к 25 годам лишения свободы за убийство Корнелии Крилли и Джейн Ховер. Даже если ему вновь удастся отклонить обвинения калифорнийского суда, 73-летнему маньяку предстоит отбывать наказание в нью-йоркской тюрьме.

Есть что-то невыносимо нормальное во всех этих снимках. Младенцы с трогательными ручками и ножками. Девушки-хиппи — пухленькие и худые, блондинки и брюнетки. Некоторые снимки подчёркнуто отчуждённые: сделанные с огромного расстояния, они вырывают героиню из толпы на концерте или дискотеке. Другие — исключительно приватные: портрет с близкого расстояния, героиня смотрит в кадр так, как будто человек за объективом — ее давний знакомец. Смотрит так, как будто хочет не просто ему отдаться, но сделать для него что-то особенное. Быть может, посвятить ему жизнь.

Некоторые из них сняты дома. У него дома, судя по обстановке, повторяющейся на многих снимках: цветастый задник, занавеска с этническим узором. Позади штатив — убеждает, что снимает профи. Пластинки на полках. Девушка в наушниках — зашла послушать музыку, типичное для хиппи 70-х негласное соглашение о сексе. Снята топлес, с растрёпанными волосами. Смотрит на фотографа так, как смотрят после близости — с нежностью и печалью.

В каком-то смысле эти фотографии свидетельствуют о крахе 70-х — эпохи любви, доверия и цветов. Дети цветов оказались смяты, порваны в клочья, поруганы психопатом, притворяющимся фотографом. Все эти счастливые улыбки, танцы с поднятыми к небу руками, браслеты-фенечки, безумные брюки-клёш и лоскутные рубашки стали коллекцией маньяка, как бабочки в альбоме энтомолога.

(На видео — запись телешоу «Игра в свидания», с которого, по мнению составившей психологический портрет убийцы психолога Пэт Браун, началась история одержимости Родни Алькалы. В сентябре 1978 года героиня шоу Шерил Брэдшоу выбрала его из трёх претендентов, но после короткой беседы без камер на свидание с избранником идти передумала. В стройной теории о тронувшемся умом романтике есть серьёзная нестыковка: первое изнасилование Алькала совершил задолго до появления на телеэкране).

Фотография служила антуражем богемной жизни: открытый обаятельный фотограф в общественном сознании был вне подозрения. Он изучал искусство под солнцем Калифорнии, оставляя трупы неподалёку от Голливуда. Он учился кино у Романа Полански под именем известного критика и философа Джона Бергера, похищая, насилуя, убивая девушек, которых совсем недавно фотографировал живыми и счастливыми.

Пачку фотографий, которую полиция опубликовала в надежде опознать других жертв, уже обмусолила пресса. Любые острые материалы, связанные с убийствами и расследованиями, тут же привлекают внимание публики. Были бы нам интересны эти фото, не знай мы деталей жизни и «увлечений» фотографа? Скорее всего, мы бы прошли мимо. Кураторы, посмотрев на такие снимки, сказали бы: «Сохраните для семейного альбома».

Действительно, улыбающиеся девушки в кадре — это такая повальная любительщина. На фотофестивалях во время портфолио-ревью я сама объясняла авторам таких фото: «Вам не хватает бэкграундовой истории — нити, которая бы связывала снимки воедино и делала ваше творчество уникальным. Может быть, биографический мотив, какая-то личная история». И тут я должна укусить себя за язык, потому что вот оно: личная история, биографический мотив! Человек, отвергнутый героиней любовного телешоу, начинает создавать портфолио будущих жертв. Чем не захватывающая экспликация к выставочному проекту, чем не продуманный авторский концепт!

Родни Алькала по силе «бэкграундной истории» переплюнул даже Мирослава Тихого, фотографа-бомжа-вуайериста, чья легенда взорвала интернет и профессиональное сообщество. Того, по крайней мере, не обвиняли в жестокостях по отношению к снимаемым. Фотографии у того и другого недостаточно интересные, чтобы затронуть сердца галеристов, не будь этой их душещипательной истории.

Имеет ли право зритель знать биографическую справку фотографа и бэкграунд создания конкретного «проекта»? Всегда ли работа фотографа имеет под собой личные, психологические аспекты, без которых она сама по себе неинтересна?

Истории о маньяках давно стали частью индустрии развлечений. Сродни фильмам ужасов, только здесь ужасы — настоящие. Зрителю нравится представлять себя на месте жертв, испытывать ужас от мысли «Что было бы, если» и затем — облегчение: «Слава богу, я не на их месте». Именно благодаря такой фантазии популярны эти фотосвидетельства.

В современном мире не бывает «хорошей» и «плохой» фотографии. Золотое сечение и резкость давно перестали быть критериями. Возможно, единственное, что ценится сегодня, — это не сам снимок, а оправдание для того, чтобы его сделать. Если оправдание — неожиданное и изощрённое, работа может попасть на территорию искусства.

Так банальные снимки Алькалы переехали из личного фотоальбома удачливого ловеласа в личную коллекцию маньяка, а оттуда — в пул улик следствия, и наконец — в публичный доступ. Там они ждут приёма в «высшую лигу» — на территорию современного искусства.

Этого, однако, скорее всего не случится. Фотографии Алькалы не могут быть искусством сами по себе. Они прямые, неинтересные, одномерные. Да, на некоторых неплохой естественный свет из окна, а на других видны интересные детали интерьера и чувствуется богемная атмосфера 70-х. Но в их общности чувствуется нескрываемая зацикленность на объекте съёмки, в то время как правила и стиль самого кадра — условны.

Надо заметить, что ничто в этих фотографиях не вызывает подозрительности, не выносит их в разряд того, что зовётся английским слово «creepy» (отвратительный, порочный, нездоровый). Это не японские подвешивания Араки, не уроды Дианы Арбус, не фрики Андерсона Петтерсона из кафе «Лемитиз», не бомжи Бориса Михайлова, не голые подростки Евгения Мохорева. Однако, как в фильмах Ингмара Бергмана, за повседневным, банальным и милым скрывается Кошмар. И на фотографии Алькалы интересно смотреть только с этой точки зрения: догадывались ли девушки, что они улыбаются и фотографируются в последний раз? С тем же бесконечным недоумением по отношению к смерти мы разглядываем фото на надгробных памятниках: знал ли человек, когда наряжался и шёл к фотографу, что эта улыбка навсегда будет пришпилена поверх его бренного праха?

Можем ли мы рассматривать любое искусство в отрыве от контекста? Пожалуй, нет. Искусство и есть контекст. Однако искусство, хоть и не несёт оправдания жестокости, стоит чуть выше добра и зла.

Этот фотопроект длиною в жизнь маньяка имеет право на существование только как часть документальной истории о самом маньяке и, шире, о сексуальности, доверии и самой природе фотографии, которая, как отмечали многие исследователи, уже несёт в себе оттенок насилия над фотографируемым, делая его очень уязвимым пассивным объектом (см. коллекцию эссе Сьюзен Зонтаг «О фотографии»).

В пачке фотографий, найденных в камере хранения Алькалы, почти все девушки улыбаются в камеру, будто стараются дополнительно очаровать насильника, убедить, что выбор пал на них не случайно. В одном документальном фильме об Алькале ведущий несколько раз подчёркивает, что девушек на фото объединяло одно: они все являлись перед фотографом доверчивыми и беззащитными.

Что же может дать его творчество широкому зрителю, кроме сочувствия и злости? Сомнительное удовольствие разглядывания жертв — ещё одно глумление, более изощрённое, чем в дофотографические времена: в нынешний век ты никогда не знаешь, куда попадет твоё фото и что произойдёт с твоей личностью и телом после самого акта фотографирования. Фото навсегда запечатлевает тот уникальный отрезок времени, когда «она даже не догадывалась, что через несколько часов / дней / лет / десятилетий окажется непоправимо мертва». Возможно, любые фотографии молодых и красивых (не только сделанные маньяком) — это ещё одно «memento mori».

Поэтому, разглядывая эти снимки, я возвращаюсь в тот момент, когда жертва с симпатией, обожанием, желанием смотрела в объектив фотографа. В этот момент я на долю секунды перевоплощаюсь в этого фотографа, вижу маленький прямоугольник, наполненный жизнью, которую он наблюдал в своем видоискателе, — как рыбку в аквариуме. Пытаюсь понять, как он мечтал о жертве в этот момент, как готовил свою нечеловечную миссию и из какого съехавшего с рельсов участка мозга эта миссия выросла. В моих наушниках играет альбом Ника Кейва «Murder Ballads» — одна из вещей, получивших право быть за гранью добра и зла. В художественном ключе Ник перевоплощается и в маньяка, и в жертв, и с небывалыми подробностями описывает убийства и их мотивы. Слушать Кейва, как и смотреть на фотографии Алькалы, страшно, однако есть в этом какая-то притягательная сила — будто возможность «заглянуть за черту», обычно недоступную смертному.