Этот неловкий момент: Как российский театр справляется с гомосексуальностью

Из всех конспирологических и реалистических версий отмены премьеры балета «Нуреев» в Большом театре и переноса ее на 2018 год проверку здравым смыслом проходит только версия, связанная с гей-темой. Алексей Венедиктов в своем телеграм-аккаунте утверждает, что инсайдерски разобрался в произошедшем: на прогоне балета Юрия Посохова и Кирилла Серебренникова на музыку Ильи Демуцкого были некие чины из РПЦ. Оскорбленные показанным им «шабашем извращенцев» чины побежали к епископу Тихону Шевкунову. Тот попросил Мединского разобраться в «провокационной ситуации». Министр культуры разобрался: как сообщил ТАСС, гендиректору Большого Владимиру Урину было настоятельно предложено перенести премьеру. И пресс-секретарь министра, и Шевкунов отрицают факт прямой цензуры, но, как опять же пишет в телеграме Венедиктов, «честность владыки Тихона скоро войдет в поговорку». С момента принятия одиозного закона о запрете гей-пропаганды среди несовершеннолетних прошло четыре года; в июне 2017-го Европейский суд признал этот закон дискриминационным, а проявления гомосексуальности в России по-прежнему вытесняются из сферы общественных отношений. Теперь это происходит и в искусстве.

Резонно было бы думать, что любая специфическая тема находит отражение в разных видах искусства. В современной России это справедливо для литературы: никто не станет запрещать гей-прозу и гей-поэзию, издающиеся тиражами меньше тысячи экземпляров; вместе с тем мы имеем примеры довольно популярной литературы, затрагивающей тему гомосексуальности. На кинематографе эта гипотеза начинает спотыкаться: российские фильмы, прямо посвященные гей-теме, хотелось бы пересчитать по пальцам хоть одной руки, но вспоминается только «Зимний путь» Сергея Тарамаева и Любови Львовой. И вот парадоксальным образом в российском театре мы сможем насчитать больше примеров подобных произведений, чем в кино.

Один из самых заметных примеров — спектакль «Все оттенки голубого» режиссера Константина Райкина в театре «Сатирикон». Премьера по пьесе Владимира Зайцева состоялась 29 мая 2016 года; скандалы сопровождали и слухи о создании спектакля, и первые его показы, и дальнейшую его судьбу. Райкин отмечал, что спектакль «боятся приглашать на гастроли». Заместитель министра культуры Владимир Аристархов в октябре 2016-го заявил, что считает тему спектакля Райкина «омерзительной»; ничего, кроме омерзения, «образ спектакля», по мнению Аристархова, не вызывает и у населения. Сплошное оскорбление чувств — да еще за государственные деньги. Рамзан Кадыров отметил, выступая «от лица всего здорового общества», что это самое общество, как и власть, не имеет права молчать, когда ему предлагают «спектакли с искаженной действительностью».

Очень понятна реакция штатных и заштатных мракобесов, а вот сам спектакль — как ни грустно об этом говорить — ничего интересного из себя не представляет: это образец абсолютно классического театра — разговорной драмы. Сам Райкин называет спектакль «христианским», и это верно в том смысле, что он, конечно, не про гомосексуальность, а про «инаковость» и ее принятие. Попытка замахнуться на глобальную картину увенчалась спектаклем обо всем и ни о чем, это такой очередной «Человек дождя» — тут можно поплакать и посопереживать, а также «задуматься», как любят говорить некоторые постоянные зрители «Сатирикона». Конечно, для Константина Райкина было актом большой смелости поставить спектакль на такую тему в 2016 году. К сожалению, спектакль этот никого не спасает и не поднимает тех конкретных проблем, с которыми сталкиваются гомосексуалы в российском обществе. Это значит — не достигает своей дидактической цели воздействия на зрителей. Постановка не предоставляет зрителям внятной схемы размышления о гомосексуальности и не дает моделей нерепрессивного отношения к людям другой ориентации.

Эту задачу как раз очень хорошо, хоть и отчасти, решает спектакль Анастасии Патлай «Выйти из шкафа», поставленный в «Театре.doc» в октябре 2016-го. Основанный на диалогах с реальными гомосексуалами, которые рассказали истории своих каминг-аутов, спектакль также включает монологи их родственников. Выполненный в жанре строгого документального театра, спектакль крутится вокруг некоторых периодов жизни гей-пары Феликса и Рустама. Рустам из Дагестана, и можно понять, какими сюжетными коллизиями за счет этого обрастает биография героев. Здесь нет попытки выйти на общий разговор и завести шарманку морализаторства, которую почему-то неизбежно заводят именитые режиссеры при разговорах на «такие сложные» темы. И вот эта конкретность частной истории приближает материал к зрителю куда больше, чем это делает (на самом деле не делает) спектакль Райкина.

Другой интересный — и еще более камерный — пример существует в Екатеринбурге. В марте 2015 года в Центре современной драматургии Николая Коляды впервые прошла читка пьесы Романа Козырчикова «Я — Жюстин». Читку анонсировали афишей с текстом «горячая пьеса» красными буквами, а сам Коляда писал в социальных сетях, что не понимает, как ее будут читать: он сам побоялся, а актеров в конце, возможно, побьют. Пьеса Козырчикова хорошо написана, в ней много точных находок, однако она заурядна в ряду похожих гей-текстов тем, что транслирует мир гомосексуала через экстравертную сексуальность, буквально описывая множественные сцены совокупления. Для режиссуры читки в ЦСД был выбран Дмитрий Зимин, которому не нравилось слово «сперма» и по просьбе которого пьеса была сокращена в общей сложности на девять страниц.

Кроме того, один из актеров сначала не хотел участвовать в читке. Это странно, потому что по сравнению с пьесами, например, Валерия Печейкина текст Козырчикова предельно невинный. Впрочем, понятна неготовность провинциальной публики и актеров к такому материалу. В пьесе — и это нехарактерно для текстов такого рода — герою в самом начале пятнадцать лет, что ставит авторов на еще более зыбкую почву. Уже в мае того же года пьеса из читки переросла в эскиз спектакля. Качество его, конечно, не поддается никакой критике, но сам факт такого события в России — и тем более в Екатеринбурге, — безусловно, заслуживает внимания. Эскиз спектакля показывали несколько раз — в декабре 2016-го случился последний показ. Про повторные или доработку эскиза до полноценного спектакля ничего не известно.

«Портрет Дориана Грея» с Олегом Меньшиковым в главной роли скромно поставили в театре Ермоловой в 2013 году, за три месяца до принятия закона о запрете гей-пропаганды среди несовершеннолетних. Помнится, по этому закону были какие-то заявления на события, случившиеся до его принятия (хотя закон этот не имеет обратной силы). Но спектаклю молодого режиссера Александра Созонова это боком не вышло — темы гомосексуальности там как у козла молока.

Зато «Идеальный муж» Константина Богомолова, поставленный месяцем раньше и тоже имеющий отношение к корпусу текстов Уайльда, эксплуатирует гей-тему на всю катушку: там два главных перформера — министр резиновых изделий и звезда шансонье — любят друг друга и играют свадьбу. Скандал получился, но почему-то аж через два года после премьеры: отец Всеволод Чаплин, тогда еще являвшийся представителем РПЦ, призвал всех честных верующих строчить доносы в правоохранительные органы. Впрочем, еще в ноябре некие активисты прервали спектакль, крича со сцены про богохульство и осквернение, но их выгнали, а спектакль продолжили. Сторонники движения «Божья воля» во главе с Дмитрием Энтео в апреле 2015-го подложили к главному входу МХТ свиную голову, в очередной раз призывая убрать из репертуара спектакль. Требование выполнено не было.

Из всего этого вытекает занимательная тенденция: у нас довольно много спектаклей, в которых демонстрируются однополые отношения или персонажи, их предпочитающие, но до тех пор, пока это не претендует на общественно-политический манифест, у спектакля есть шанс спокойно оставаться в репертуаре. Стоит вспомнить хотя бы театр Романа Виктюка, целиком выстроенный на гомосексуальной эстетике. Кого в 2017 году — даже из сумасшедших религиозных активистов — всерьез будет волновать, что там делает Виктюк?

Однако свежее эстетическое заявление — как у Богомолова — при нашем стремительно сужающемся пространстве свободы все больше ощущается как политическое. Именно поэтому даже откровенно травестийный, с нулевым политическим месседжем, спектакль Богомолова становится объектом для атаки активистов, а тончайший балет «Нуреев», в котором тема гомосексуальности сама собой разумеется, но никак не выпячивается и не вульгаризируется, — слишком радикален, чтобы ставить его в Большом театре. Ситуация осложняется тем, что многие известные режиссеры, деликатно говоря, имеющие отношение к вопросу, в своем творчестве вообще никак не обращаются к теме альтернативных сексуальных предпочтений и их общественного выражения, предпочитая спокойно ставить Чехова, Шиллера, Вагнера и Мюллера. Пока такое положение будет сохраняться, тяжело представить, что сможет сдвинуть гомосексуальность в театре в область нормального.