Гитлер домашний: Как создавали образ хорошего фюрера

Весной 1932 года Гитлер, тогда — глава второй по величине партии Германии, боролся за пост президента страны с героем Танненбергской битвы Паулем фон Гинденбургом и лидером коммунистов Эрнстом Тельманом. С большим отрывом лидировал Гинденбург, но и 7 миллионов голосов не хватило для победы, так что через месяц должен был состояться второй тур. Это время нацисты посвятили представлению своей новой стратегии — созданию образа фюрера «в домашних тапочках».

До выборов из Гитлера рисовали прежде всего агитатора масс и лидера воинственно настроенной политической силы. Чтобы привлечь больше сторонников, нацистские пропагандисты решили рассказать о человеческих качествах их кандидата и направить свет софитов на его личную жизнь. Гитлера пытались представить высоконравственным гуманистом, который мог бы понравиться немецким бюргерам и женщинам, ведь ранее те в большинстве своем голосовали за Гинденбурга.

Гитлера пытались представить высоконравственным гуманистом, который мог бы понравиться немецким бюргерам и женщинам.

Учитывая обстоятельства личной жизни Гитлера, это было очень смелым решением. Ведь речь шла о холостяке средних лет, у которого имелось мало родственников и ни одной известной романтической связи. Вдобавок после того как в 1931 году в квартире Гитлера в Мюнхене застрелилась его племянница Гели Раубаль, поползли грязные слухи о фюрере. Однако нацисты начали создавать собственный образ своего лидера, пригодный для публичного распространения.

Так, в 1932 году, вскоре после первого тура выборов, вышел фотоальбом авторства Генриха Гофмана — персонального фотографа Гитлера. Издание называлось «Гитлер, которого никто не знает», а на обложке был сам Адольф, полулежащий на горном лугу в традиционном баварском жакете и шляпе с гибкими полями рядом с одной из своих собак.

Книга должна была стать своего рода иллюстрацией к Mein Kampf. Подобно семейному альбому, она начиналась с фотографий Гитлера в младенчестве, дома, где он появился на свет; затем шли снимки его родителей, далее были показаны школьные годы, служба в армии, и, наконец, фотокнига описывала его восхождение как оратора и политика. Гофман использовал и репортажную съемку — например, кадры, где Гитлер перекусывает перед речью или разговаривает с подошедшим к его машине рабочим.

Относительно мало фотографий представляло Адольфа в городском антураже; в основном так называемая частная жизнь Гитлера разворачивалась на фоне пасторальных пейзажей. Его изображали на горной базе отдыха в Оберзальцберге, в обычной одежде, включая ледерхозен — традиционный баварский костюм, — или наслаждающимся активным отдыхом. Это снимки ни в коем случае не были аполитичны. В частности, фото Гитлера, сидящего на траве и с широкой улыбкой держащего газету, сопровождалось подписью о том, что он развлекается, читая «сказочки», которые публикует о нем враждебно настроенная пресса: «…вечеринки с шампанским, еврейские подружки, роскошная вилла, льющиеся рекой франки…» Зрителю предлагалось посмеяться над всем этим вместе с Гитлером.

Однако фотоальбом преследовал еще одну, более глобальную политическую цель: через призму частной жизни представить Гитлера «хорошим человеком». При этом немцы знали, что он радикальный антисемит, предатель, вина которого доказана, и лидер военизированного формирования. Каким же образом автор предисловия к фотоальбому Бальдур фон Ширак, глава гитлерюгенда и зять Гофмана, и сам Гофман осуществили это масштабное превращение? Отойдя от демонстрации идеологии, они обратились к воспеванию традиционных ценностей. Гитлера описывали человеком спартанских привычек и величайшей самодисциплины. «Вряд ли кто-то знает, — восклицал Ширак в предисловии, — что Гитлер не пьет, не курит и является вегетарианцем».

«Вряд ли кто-то знает, — восклицали в предисловии, — что Гитлер не пьет, не курит и является вегетарианцем».

Самодисциплина Гитлера, отмечал также Ширак, проявляется в его запредельной продуктивности. Он ведь не только руководит всеми делами партии, а еще и предпринимает «изнурительные поездки», чтобы выступить с речью «сегодня в Кенигсберге, завтра в Берлине, послезавтра в Мюнхене, отказывая себе в полноценном сне».

Помимо работы Ширак обратился к хобби Гитлера. «Самое большое удовольствие ему приносит библиотека из 6 тысяч томов, каждый из которых он не только бегло пролистал, но и внимательно прочел, — писал Ширак. — Больше всего в библиотеке книг по архитектуре и истории. Искусство, особенно музыка, ему жизненно необходимо». Репродукции акварелей, которые Гитлер рисовал в бытность солдатом в Первую мировую, якобы свидетельствовали о его «огромном архитектурном таланте». Упоминание хобби именно в таком ключе было призвано представить Гитлера, бросившего школу в 16 лет, культурным и образованным человеком.

Другим качествам, приписываемым Гитлеру, надлежало отвлечь избирателей от его политических взглядов. Фото на фоне альпийских пейзажей показывали фюрера человеком энергичным, вовлеченным в популяризацию занятий спортом на природе. Более того, этот образ аккуратно подводил читателя к мысли, что политические противоречия не так уж важны и вполне преодолимы. Многие избиратели считали расизм Гитлера отвратительным, а его призывы к революции — пугающими, но что можно противопоставить прогулкам на природе и любви к животным? Также Гитлера изображали любящим детей, и подразумевалось, что эта любовь взаимна. Гитлер был далеко не первым политиком, пытавшимся достучаться до сердец избирателей позируя в окружении детей, однако с помощью Гофмана он смог вывести этот инструмент на новый уровень. Фото Адольфа с восторженными детьми было особенно полезно для привлечения женщин на сторону политика-холостяка, а также для смягчения образа его партии, связанного с агрессивной маскулинностью.

«Гитлер, которого никто не знает» продавался очень хорошо: к 1942 году альбом пережил множество переизданий, было куплено больше 400 тысяч экземпляров. В 1937-м журнал Life посвятил большую статью фотографиям Гитлера с детьми; американские редакторы признавали, что снимки пропагандистские, но все равно напечатали их, сопроводив сентиментальными подписями. «Неофициальный» Гитлер, придуманный ради президентских выборов 1932 года, стал знаменитостью мирового уровня.

Американские редакторы признавали, что снимки пропагандистские, но все равно напечатали их, сопроводив сентиментальными подписями.

«Гитлер, которого никто не знает» установил стандарт, очертив главные характеристики частной жизни фюрера для демонстрации публике. После 1933 года основной локацией, используемой для этих представлений, стал Хаус Вахенфельд — летний домик Гитлера в Оберзальцберге. Этот дом в Баварских Альпах стал воплощением той «хорошей жизни», которую нацистская партия обещала всем немцам. Подобно пряничному домику ведьмы из «Гензеля и Гретель», на самом деле он обещал лишь заманчивую и опасную ложь.

Берхтесгаденский помещик

С 1936 по 1938 год журналист и романист Уильям Джордж Фицджеральд продал рассказ о том, как он ездил в домик в горах своего «близкого друга» Адольфа Гитлера, как минимум семи изданиям с национальной или международной аудиторией: Country Life (1936), Current History (1936), National Home Monthly (1936), Saturday Review (1936), Windsor Magazine (1936), American Kennel Gazette (1937) и Homes and Gardens (1938). Англоязычные читатели из разных стран узнали детали встречи Фицджеральда с Гитлером, которого тот прозвал «вахенфельдским помещиком».

Ремилитаризация Рейнской области в марте 1936-го и Олимпиада в Берлине в августе того же года приковали внимание всего мира к Германии и ее лидеру, и личные отношения между Гитлером и Фицджеральдом значительно повышали продажи. «Выходные вместе с Гитлером: его близкий друг рассказывает о личном визите к фюреру — максимально беспристрастно!» — гласил заголовок статьи, вышедшей в июле 1936 года в Current History. Фицджеральд размышлял о том, как отличается от диктатора тот человек, который горячо приветствовал его в горном районе Оберзальцберг.

«Выходные вместе с Гитлером: его близкий друг рассказывает о личном визите к фюреру — максимально беспристрастно!»

Фицджеральд отмечал, что «Гитлер выглядел так, как мог бы выглядеть нанятый им садовник. Он был одет в застегнутый на все пуговицы старый твидовый пиджак, слишком короткий для него, и потрепанные брюки, которые дурно на нем сидели». В изложении Фицджеральда Гитлер не только не походил на всемогущего диктатора, в руках которого находилась судьба всей Европы, но и не вел себя соответствующим образом. Вместо пугающего, чуждого образа грозного, «мессианского» фюрера Фицджеральд предлагал своим читателям портрет деревенского джентльмена, фигуру узнаваемую и умиротворяющую, особенно для жителей Британии и Британского Содружества.

В зависимости от того, где именно публиковалась его статья, Фицджеральд изменял некоторые детали, пытаясь потакать вкусам конкретной аудитории. Прежде всего образ создавала одежда. Удаленный от Берлина с его политикой и нацистов с их митингами, Берхтесгаден был местом для простой одежды, наподобие пресловутого «старого твидового пиджака», ассоциировавшегося одновременно с неухоженным холостяком и мелким помещиком. Читателю намекали, что Гитлеру не чуждо и некоторое щегольство: упоминалось, что на прогулку он ходит в брюках гольф — разновидности бриджей, которые сделал популярными принц Уэльский.

Такая одежда была более чем уместна в горном домике для отдыха, вокруг которого, по словам Фицджеральда, расположилась небольшая работающая ферма, «где держали породистый скот. Вождь также выращивает пшеницу и люцерну, а его вишневый сад известен по всей территории на границе между Австрией и Германией». То, что фюрер разводит также собак, упоминается в материале, который вышел в American Kennel Gazette в январе 1937 года и был озаглавлен «Гитлер говорит, что собаки — его настоящие друзья». Сельское хозяйство, собаки — все это вполне созвучно образу английского аристократа. Фицджеральд откровенно проводил параллели между британскими землевладельцами, корнями вросшими в родную землю, и Гитлером, глубоко привязанным к Оберзальцбергу.

В нацистской пропаганде Оберзальцберг представал местом воображаемой встречи нации со своим лидером. Типичный пример — эти слова из публикации Current History, описывающие визит помещика к своим селянам: «Улыбающийся фюрер постучит в открытую дверь. Зайдя — скорее всего, во время обеда, — он поинтересуется, чем питаются многочисленные детишки… И конечно, пустится в рассуждения о том, как богаты витаминами молочные супы, рис с корицей, картофельные оладьи и прочие блюда, обычные на его собственном столе». Гитлер был описан как человек вежливый, внимательный и слегка эксцентричный, что полностью соответствовало архетипу милостивого землевладельца, заботящегося о подданных.

Пересказывая подробности своего визита в Оберзальцберг, Фицджеральд не обходил молчанием политическую деятельность, которая велась в этом доме, однако облекал ее в формы, не противоречащие образу великодушного помещика. Он писал, что Гитлер уходил из дома «вскоре после рассвета, одетый в брюки гольф, и у его ног трусили ретривер Мук или отменно вышколенная восточноевропейская овчарка Блонда. На спине сопровождавшая его собака несла небольшую корзинку, где лежали сэндвичи с помидорами, фрукты и пара бутылок минеральной воды. И потом меж сосен […] герр Гитлер садился, размышлял над своими проблемами и продумывал речи». Таким образом, политика в жизни Гитлера представала в виде отвлеченных абстракций и заслонялась множеством мелочей — автор переключал внимание своих читателей с содержания этих «проблем и речей» на содержимое корзинки для пикника.

«Меж сосен герр Гитлер садился, размышлял над своими проблемами и продумывал речи». Так политика в его жизни представала в виде отвлеченных абстракций.

Фицджеральд десятилетиями изучал поступки политиков и дипломатов, но его аналитический склад ума совершенно не проявлялся, когда он описывал происходившее в Хаус Вахенфельд и изображал Геббельса остроумным рассказчиком, Иоахима фон Риббентропа — знатоком вин, а Эрнста Ганфштенгля — отменным пианистом.

Создание мифа

Так, с большим мастерством и усердием, Фицджеральд превратил диктатора во влиятельного землевладельца. Однако убедительная история, рассказанная им, пестрела неточностями, многие из которых можно списать на художественную вольность. Чтобы придать образу фюрера дух современности, Фицджеральд снабдил его дом воображаемой взлетно-посадочной полосой, которую, по его утверждению, Гитлер использовал для прямой связи Оберзальцберга с Берлином. Такими же воображаемыми были вишневый сад и пшеничные поля (эти культуры не растут на альпийских высотах), а также ежеутренние прогулки (на самом деле день Гитлера начинался около полудня).

Чтобы придать образу фюрера дух современности, Фицджеральд снабдил его дом воображаемой взлетно-посадочной полосой.

Однако были у Фицджеральда и ошибки посерьезнее, которые нельзя оставить без внимания. Так, в середине 30-х годов домик в Оберзальцберге еще можно было назвать уединенной обителью, но затем старый Хаус Вахенфельд значительно расширили, и он превратился в большой и просторный Бергхоф. Горный склон был укреплен и стал военизированным курортом для ближнего круга фюрера, куда входили, в частности, Герман Геринг, Мартин Борман и Альберт Шпеер, а большинство местных жителей принудительно выселили. Иными словами, в округе осталось всего несколько человек, к которым «барин» мог бы зайти в гости, а предположение о том, что он выходил из своего хорошо охраняемого укрытия, чтобы постучать в дверь крестьянина и обсудить содержание витаминов в молочных супах и картофельных оладьях, и вовсе немыслимо. Но самой вопиющей ошибкой было уверенное утверждение журналиста, что он приезжал в Хаус Вахенфельд именно весной 1936 года: на самом деле в это время на месте дома была гигантская стройка, и Гитлер там не жил.

Если копать глубже, выясняется, что многие детали, упомянутые Фицджеральдом, скопированы — зачастую слово в слово — из других источников. Количество и масштабы неточностей и заимствований в истории Фицджеральда заставляют всерьез рассмотреть вопрос о ее аутентичности. Бывший премьер-министр Ирландии Гаррет Фицджеральд в книге, посвященной его дяде Уильяму Джорджу, писал, что «поздние годы своей жизни он провел в Лондоне, прикованный к постели, там и скончался в 1942 году». Возможно, в середине 30-х здоровье позволяло Фицджеральду съездить в Германию, а может, он выдумал историю с выходными в горах, не вставая с лондонской постели? Так или иначе, факт остается фактом: Фицджеральд плагиатил из других источников, включая нацистскую пропаганду, и подавал все это как информацию из первых рук. Это приводит нас к следующему вопросу: как редакторы такого количества уважаемых изданий могли пропустить настолько очевидные сигналы? Смехотворно подобострастные басни непременно должны были вызвать подозрения, ведь к середине 30-х патологическая склонность нацистов к насилию была всем хорошо известна.

Развитие в 1920—1930-х годах «культуры знаменитостей» немало помогло Фицджеральду продать его историю. Радио и телевидение сделали шоуменов и политиков одновременно личностями титанического масштаба и практически членами семьи, новые технологии создавали и постоянно подогревали неослабевающий интерес к подробностям частной жизни этих знакомых незнакомцев. Гитлер мог сколько угодно быть диктатором, но помимо этого он был знаменитостью, на которой можно сделать деньги.

Увлечение знаменитостями пробудило интерес к домам богатых и известных — интерес, который пресса могла удовлетворить. В 30-х годах Architectural Digest начал публиковать статьи о домах голливудских звезд и режиссеров. Следуя этому тренду, в августе 1936-го американское издание Vogue предложило своим читателям виртуальное турне по домам троих «вершителей зарубежной политики»: Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини и министра иностранных дел Британии Энтони Идена. Более подробно объясняя стереотип о том, что собственность якобы отражает истинную сущность человека, журнал заявил, что манера, в которой эти «великие люди» украшают свой дом, может многое сказать о духе их наций. «Каждое жилище, несомненно, характеризует и своего хозяина, и его страну: лондонский дом Энтони Идена, по-английски замкнутый, безлик, как британская дипломатия; горный домик Гитлера по-немецки набит вещами и уютен; а вилла Муссолини, без меры украшенная, потрясающе соразмерная, прекрасно подходит для выражения импозантной гордости итальянской нации».

Фотографии, как и подписи к ним, фокусировались на бытовых моментах: «Здесь Гитлер обедает», «Здесь Муссолини играет на скрипке», «Здесь Иден спит» и так далее. В статье разместили изображение (сделанное Генрихом Гофманом) места, которое в Хаус Вахенфельд было отведено для приема пищи. «Этот домик на склоне горы отличается неброской опрятностью, свойственной деревенскому жилищу: застекленная веранда с канарейками и комнаты, подобно этой, набитые всякой всячиной, которая создает уют: часы, фигурки гномов и диванные подушки со свастикой». В целом возникает впечатление, что фотографии специально подобраны, чтобы подчеркнуть стереотипы о национальных особенностях обитателей этих домов. Так, контрастируя с уютом дома Гитлера, «роскошные покои» виллы Торлония, принадлежащей Муссолини, воплощали «имперскую помпезность». Комнаты Идена «раскрываются перед зрителем, демонстрируя яркий ситец обивки на искусно сделанных копиях мебели XVIII века и пусть невыразительный, но несомненно хороший аристократический вкус».

Фотографии, как и подписи к ним, фокусировались на бытовых моментах: «Здесь Гитлер обедает», «Здесь Муссолини играет на скрипке», «Здесь Иден спит».

Таким образом Vogue нормализировал вуайеристские желания подсмотреть за частной жизнью этих знаменитых людей. По сравнению с материалом Фицджеральда, преисполненным безудержного романтизма и являющимся, по сути, очень слабо замаскированной пропагандой, статья Vogue кажется практически безобидной. Однако на деле журнал распространял опасную ложь.

В августе 1936 года, как раз когда вышла эта статья, Гитлер председательствовал на церемонии открытия Олимпийских игр в Берлине, которым грозил международный бойкот из-за расистской и антисемитской политики Третьего рейха. Нацистский режим, заинтересованный в международном позитивном имидже и сохранении валютных поступлений от туризма, разрешил одному спортсмену еврейского происхождения участвовать в Олимпиаде в составе команды Германии и временно убрал антисемитскую пропаганду из публичных пространств Берлина. При таком контексте статья в Vogue, с ее нейтральной подачей, работала на нормализацию нацизма, стирая различия между двумя безжалостными диктаторами и избранным членом парламента, переводя фокус с их политических взглядов на дизайн их интерьера. В 1945 году, в последние дни Второй мировой, Vogue опубликует снимки Ли Миллер, сделанные в Бухенвальде, и исчерпывающе представит своим читателям последствия, к которым привело господство подобных идеологий. Но в 1936-м свастика была лишь декором для диванных подушек.

Именно в эти годы о частной жизни и быте Гитлера неоднократно писал и New York Times Magazine, снова и снова возвращаясь к Оберзальцбергу. В октябре 1935-го издание разместило короткую, но восторженную статью «Гитлер — архитектор собственного дома: он упражняется в этом искусстве, изменяя свой скромный коттедж». Упомянув, что когда-то Гитлер мечтал стать архитектором, журнал приписывал ему авторство всех переделок в доме (тогда еще мелких) и восхвалял умеренность и хороший вкус, с которыми они выполнены.

Упомянув, что когда-то Гитлер мечтал стать архитектором, журнал приписывал ему авторство всех переделок в доме.

Через полтора года, в мае 1937-го, журнал напечатал на обложке прекрасное фото Берхтесгадена и подписал его: «Здесь Гитлер мечтает и строит планы». На трех полосах был размещен репортаж Отто Толишуса, берлинского корреспондента. Описывая превращение маленького Хаус Вахенфельд в большой и основательный Бергхоф, Толишус предположил, что судьба Германии может быть не слишком счастливой. «Присутствие главы могучей державы, — отмечал он, — само по себе трансформирует сельскую, непритязательную простоту этого места и придает ему — более в ощущениях, чем наглядно, — масштабность и милитаризованность».

В Оберзальцберге строительство новых казарм для СС и меры, предпринятые с целью превращения резиденции Гитлера в неприступную крепость, сделали упомянутую «милитаризованность» более выраженной. Бергхоф был окружен тайной. «Никто не уполномочен говорить об этом; не разрешены никакие публикации, за исключением нескольких официальных фотографий и некоторого количества лирики, однако все пояснения весьма туманны; даже строителей обязали молчать о том, что они делали и что видели». Ходили слухи, что дом оборудован газоупорными бомбоубежищами и «окружен системой ПВО». Лесистую территорию окружали «башенки, выглядящие довольно романтично» — на самом деле это были сторожевые посты, а «весь горный склон, общей площадью несколько квадратных миль», был обнесен высокой оградой из колючей проволоки. Дома нацистской элиты имели защищенный периметр, однако «все остальное, включая детский санаторий и множество деревенских домов, было убрано оттуда». Берхтесгаден был, как сообщали, очищен от всех «неблагонадежных» элементов», а туристам приходилось отвечать полиции на множество вопросов. Эти предосторожности разработали «со всей тщательностью, […] как будто имели целью убедить местное население, что в случае войны Берхтесгаден назначен на роль настоящей столицы». С удивительной точностью, имея крайне мало информации, Толишус стал одним из первых репортеров, предупредивших англоговорящую аудиторию о милитаризации Оберзальцберга.

Однако настороженный и скептический тон изменился, когда с дома внимание сместилось на его хозяина. «Теперь, уверенный в безопасности и неприкосновенности своей жизни, Гитлер может расслабиться, и гостям он открывается с самой обаятельной стороны». Из материала читатели узнавали о каждодневной рутине в жизни Гитлера, совершенно не связанной с политикой: о неспешных завтраках, когда на столе «молоко, хлеб, геркулес, мед и сыр», о горных прогулках, о вегетарианских привычках фюрера и его любви к сладкому. После ланча, как сообщал Толишус, Гитлер уходил в «специальную мастерскую, оборудованную в Бергхофе», где предавался «любимому хобби — архитектуре». Вечера проходили «у камина в большом зале, в компании гостей», там могла звучать музыка или, что случалось чаще, шли неформальные беседы о текущих событиях. Таким образом, эта словесная экскурсия по Бергхофу уводила читателя от тревожащей крепости, которую готовили на случай войны, к вопросам быта и досуга.

Из материала читатели узнавали о рутине в жизни Гитлера, не связанной с политикой: о неспешных завтраках, когда на столе «молоко, хлеб, геркулес, мед и сыр».

Статья Толишуса, возможно, и противоречива, но отнюдь не свободна от критики. Тем удивительнее читать материал «Герр Гитлер и его дом среди облаков», опубликованный в New York Times Magazine 20 августа 1939 года. Написанная неким автором по имени Хедвиг Мауэр Симпсон, статья возвращается к уже известной истории превращения Хаус Вахенфельд в Бергхоф как отражения «объединенной» власти фюрера, когда «летний домик» стал резиденцией, где Гитлер вел и управленческую, и дипломатическую деятельность, то есть «менее приватной» территорией. Но вскоре фокус смещается на бытовую рутину, и читателя успокаивают, снова рассказывая о прогулках в горах, о вегетарианском меню и пирогах с крыжовником и, конечно, о восхитительных интерьерах, «гармонично обставленных в полном соответствии с немецкими традициями».

И все же, хотя Times Magazine и опубликовал эту бергхофскую идиллию, на первой полосе газеты New York Times можно было увидеть вести из намного менее гармоничного мира — такого, каким он был 20 августа 1939 года. Несколько материалов сообщали о нарастающей в Европе тревоге. Около 100 тысяч немецких солдат находились на польской границе, а Словакия, связанная с Гитлером договором о сотрудничестве, начала мобилизацию. В еврейское гетто в Братиславе были отправлены «полицейские патрули», чтобы защитить жителей от погромов и избиений, совершаемых местными немцами. Папа Пий XII провозгласил «страстный призыв к миру» и выразил надежду, что европейские политики смогут предотвратить войну. Лорд Галифакс, министр иностранных дел Британии, прервал отпуск и вернулся в Лондон. Швейцария усилила гарнизоны вдоль немецкой и итальянской границы.

Сложно представить реакцию читателей, которые, пролистав газету, перешли к журналу. В убаюкивающей сказке, рассказанной в статье «Герр Гитлер и его дом среди облаков», ничего не отражало пугающих реалий континента, стоящего на пороге войны. Материал был проиллюстрирован уже известными фотографиями, на которых Гитлер гулял в горах Оберзальцберга, и политической карикатурой лондонского художника Дэвида Лоу. На рисунке задумчивый Гитлер сидел за столом между милой дамой, изображающей Мир, и жутковатой, укутанной в плащ Войной. Никакого отношения к тексту статьи карикатура не имела и, вероятно, была попыткой редактора перекинуть мост над пропастью, разделявшей реалии из передовицы газеты и далекую от жизни сказку в журнале. Однако решение Times Magazine опубликовать именно в это чрезвычайно напряженное время, по сути, восторженную оду жизни в Бергхофе вызывает вопросы.

На рисунке задумчивый Гитлер сидел за столом между милой дамой, изображающей Мир, и жутковатой, укутанной в плащ Войной.

Изображение Гитлера в качестве любезного хозяина и любителя пирогов с крыжовником, наверное, давало читателям основания надеяться, что новости с первой страницы преувеличивают опасность и нагнетают панику. Через двенадцать дней, когда немецкие войска вторглись в Польшу, читатели New York Times, как и весь остальной мир, убедились, насколько тщетны были эти надежды.

Материал является адаптацией публикации «Гитлер дома» (Hitler at Home) в Places Journal, основанной на одноименной книге Деспины Стратигакос (издательство Yale University Press), и публикуется на Bird in Flight с разрешения правообладателей.