Жизнь после смерти: Репортаж с парижских улиц
Париж сверкал и манил. Туристы с селфи-палками фотографировались на фоне достопримечательностей, арабы и африканцы разложили на ковриках и одеялах миниатюрные копии Эйфелевой башни, выставка Paris Photo принимала цвет профессионального сообщества.
И вдруг что-то пошло не так. Мы слышали шум, вой сирен. По городу со всех сторон неслись машины скорой помощи и полиции. Потом — новости. Сначала о стрельбе на улицах, потом о захвате ночного клуба. Число стрелявших, как и количество убитых, стало множиться в новостях.
Это была пятница тринадцатое. Париж замер. Париж был в шоке, но не в панике. Он видел и не такое.
Следующим вечером на площади Республики и около госпиталя Сан Луи стоит печальное, молчаливое, неиссякаемое множество людей. Зажигают свечи, круглый постамент Статуи Республики со всех сторон засыпан цветами. Надписи: «Ваша война — наши убитые», «Мы все равно не боимся», «Да здравствует Франция!».
У трагедии теперь есть логотип, повторяющий свежее граффити на площади Республики — это Эйфелева башня, обведённая в круг и превращённая в хипповский символ мира.
У Эйфелевой башни малолюдно. Знаменитая карусель (когда лошадка подпрыгивает, то видно Сену) кружится почти пустая. Кто-то пытается натянуть улыбку для шаблонного селфи. Под башней наряд военных, они не любят фотографироваться. Ощущение, что сделай ты ещё один кадр, и они откроют огонь по фотографу, просто от общего напряжения.
Мусульманский квартал на северо-западе. Овощной рынок не работает, зато открыты магазины религиозных книг и одежды. Здесь алжирская бабушка, у неё под глазами влажные пятнышки, будто нарисованные каким-то маслом. В пакетике с розочками — только что купленная книга о дьяволе.
«Он повсюду, и он очень коварен, может легко запутать людей, — причитает она. — Эта трагедия ужасна... Я люблю Париж, и я считаю себя парижанкой».
Старинная мечеть. Она без минаретов, словно поломанная. Посетителей исламского кафе сдуло как ветром — только курят кальян иранские гости. Ведут разговор о мировом терроризме как неисчерпаемом зле. С ними женщина без платка, тоже курит.
Наутро станции метро рядом с местами нападений закрыты. Вокруг микроавтобусы с тарелками. Профессия их обитателей — делать из трагедий новости.
На асфальте — струя крови, теряющаяся в решётке канализации. Рассыпанные медицинские перчатки, некоторые тоже в крови. На огороженной полицией территории лежат чьи-то ботинки и часы, почему-то именно часы производят самое тяжёлое впечатление.
В стране чрезвычайное положение, и все культурные учреждения закрыты. Люди пытаются протиснуть головы сквозь решётку, ограждающую Лувр, чтобы увидеть хотя бы стеклянную пирамиду во дворе. Строгий охранник качает пальцем: нельзя. Они копили на поездку целый год, добирались через полмира — эти люди ещё одни заложники чудовищной ситуации.
Закрыли с помпой открытую выставку Paris Photo и книжную ярмарку Offprint. Как-то совсем не до них, и кажется неуместным говорить об искусстве. Галеристы теряют многие тысячи евро, потраченные на поездку, транспорт, аренду стендов. Все молчаливы и рассеянны, никто в открытую не обсуждает трагедию, да и что тут можно сказать.