70 лет в борьбе за свет: Старейший в Украине смотритель маяка не ищет преемника

Пожилой крепкий мужчина замер перед трюмо. В левой руке он бережно держит советский китель. Отточенным движением правой надевает фуражку. Внимательно вглядывается в своё отражение.

Лицо Якова Федирко и само похоже на морскую карту. Лоб изрыт морщинами, как глубинами, а доставшийся в наследство от мамы-гречанки фактурный нос будто повторяет контуры Бердянского залива.

По своим владениям смотритель движется без суеты. Так же размеренно вертится вокруг маяка вся его жизнь. Кажется, судьба и не могла сложиться иначе.

— Очутился здесь, когда мне был год и три месяца, — рассказывает хозяин. — Приплыл в Бердянск на корабле с родителями в 1945-м, из Мариуполя.

Отцу Федирко, коку-мотористу, предложили работу на маяке сразу после войны. Яков начал помогать ему по службе в 1962-м, когда ему было 17. Пройдёт ещё девять лет, и он станет главным на объекте, получив оклад в 110 рублей.

Прокормиться помогало море. Рыбу ловили все, даже женщины. Мать семейства просыпалась в два-три часа ночи и шла пешком 18 километров до городского рынка, чтобы продать улов. Потом 18 километров обратно.

Сейчас о былом изобилии рыбы в Бердянске вспоминают со вздохами. Лет 60–70 назад прибрежные воды кишели не только бычком и тюлькой. Как древний эпос, звучат рассказы об осетре и чёрной икре, которую в азовской степи ели ложками. Местные жители говорят, что так всё и было, пока на смену традиционным сетям не пришли рыболовные тралы.

— Теперь пусто в море, обычному рыбаку делать там нечего, — сожалеет Яков Ефимович.

Раз, два, три, ещё 96 ступеней — и Федирко окажется на высоте 23 метра. Сложно подсчитать, сколько раз он поднимался по 180-летней винтовой лестнице, вылитой из чугуна. Даже ребристая когда-то поверхность ступеней стала гладкой. Каждую Федирко знает будто свою ладонь.

— Смотри, — он указывает на небольшое отверстие в одном из пролётов. — Во время войны здесь всё взорвать пытались, да не вышло.

В сентябре 1943-го немецкие и румынские войска, покидая город, пытались разрушить Нижний Бердянский маяк. Но что-то у подрывников пошло не так: умений и взрывчатки хватило только на то, чтобы повредить верхнюю оконечность башни и техническую постройку. С продольной трещиной до середины столба, но маяк всё же выстоял, продолжил работу и дождался полной реконструкции в 1957 году.

— В 1868 году наш маяк вторым в мире после Александрийского в Египте перевели на электричество, — увлечённо рассказывает смотритель, показывая рукой на пустое место. — Вот здесь стояла техническая постройка с паровыми машинами.

В былые годы работать на маяке было интереснее, но сложнее. Это сейчас диодная система автоматически включается на закате и выключается на рассвете, а раньше всё делалось вручную. Сегодня для нормальной работы объекта хватает трёх человек (в помощниках у Федирко ходят младшая дочь плюс ещё один сотрудник). В прошлом штат доходил до 12 технарей.

Когда-то Федирко взбирался на маяк как минимум дважды в день. Утром нужно было поднять шторы, вечером — опустить. Ими прикрывали старую оптику, чтобы не портилась от солнечных лучей. Смотритель включал и выключал свет по специальным таблицам, в которых расписано точное время восхода и захода солнца. Менял перегоревшие лампы.

Сейчас так часто лезть на верхотуру смысла нет. GPS, интернет, высокоточное навигационное оборудование — реальность убийственна для профессии смотрителя.

— Пускай, чего уж там! — машет рукой Федирко. — Без человека всё равно никуда. Маяк сторожить-то надо, объект режимный. Хотя и без этого есть чем заняться.

Делай, что должно, и будь что будет — это про Якова Ефимовича. Он мог бы сокрушаться насчёт полной автоматизации маяков, мог бы озаботиться поиском преемника. Но он без видимого волнения продолжает свою дзен-практику: протирает штормовые стёкла и драит башню до блеска больничной операционной.

— И кто после вас всем этим будет заниматься?

— Может, дочка захочет. Может, кто-то другой будет…

— Послушай, тихо как! — губы смотрителя расплываются в по-детски безмятежной улыбке. — Особенно зимой хорошо. Никаких звуков, только деревья и море, и ветер гудит. Нравится, когда людей вокруг нет. Когда их много вокруг, я сам не свой.

Текст: Евгений Руденко
Фото: Данил Павлов