Кругом одни хасиды: Еврейский Новый год в Умани

В начале осени, когда наступает Рош Ха-Шана — еврейский Новый год, город Умань в Черкасской области становится местом паломничества хасидов со всего мира. Десятки тысяч людей прилетают в Украину и едут за двести километров от Киева, чтобы помолиться на могиле Ребе Нахмана — умершего чуть более двухсот лет назад основателя одного из ответвлений хасидизма. Считается, что у того, кто приедет почтить память Нахмана на Новый год, всё будет хорошо и в жизни, и особенно после неё. Корреспондент Bird In Flight посмотрел, как уманчане, которым повезло жить неподалёку от могилы, встретили 5776-й год от сотворения мира.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_01.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_02.jpg»}

Хасиды ездят в Умань уже больше двадцати лет, массовое паломничество началось в первые же годы после распада Советского Союза. Поклониться могиле цадика (хасидского святого) Нахмана приезжают тысячи человек, с каждым годом их поток всё увеличивается, и в 2015 году достиг тридцати тысяч паломников из разных стран, преимущественно, конечно, из Израиля.

Для небогатых местных жителей приезд хасидов — способ заработать на их расселении по своим квартирам и частным домам. На неделю, в центре которой сам Новый год, квартал в районе могилы — это улица Пушкинская и прилегающие к ней улочки — превращается в маленький Израиль. Подавляющее большинство жителей квартала освобождают своё жильё и разъезжаются кто куда: кому повезло — тот к родственникам, кому нет — перебираются в подсобные помещения: ночуют в кладовках в подъезде (это не шутка и не фигура речи), в подвалах и гаражах. Цены на жильё сильно пляшут, но в среднем койко-место стоит около $300 в неделю. При должной сноровке квартиру можно оборудовать шестью и более местами для ночлега, а это уже означает доход под $2 000.

Извечный вопрос, стоит оно того или нет. Ведь ходят рассказы, что постояльцы — исключительно мужчины — неопрятны в гигиене и неаккуратны с чужим имуществом.

Некоторые жильцы еврейского квартала рассказывали, что после отъезда хасидов заставали квартиры в удручающем состоянии: со сломанной мебелью и нечистотами («Бывает, и в угол нассуть, и нагадять». — «Да, но зачем?» — «А назло. Чтобы помнили их», — рассказал дедушка, живущий в комнатке в подъезде, где сушится бельё), но год за годом всё равно продолжают сдавать. Желая обрести независимость от арендодателей, богатые хасиды выкупают квартиры как можно ближе к святому месту и даже строят свои собственные дома. Местные жалуются, что с каждым годом сдают позиции — хасиды всё больше обходятся своими силами.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_04.jpg»}

На неделю тихая провинциальная улица Пушкина и соседние улочки, какими они видны на Яндекс.Панорамах, преображаются так, что на Рош Ха-Шану их не узнать. На сдаваемых домах и в ангарах, где оборудованы столовые, появляются сотни рекламных баннеров на иврите. С улиц пропадают славянские лица за исключением уборщиков и милиции. Отовсюду несётся запах кошерной еды, хасиды без какой-либо видимой цели бродят по улицам туда-сюда, а под ногами растут горы мусора и объедков. Тут сложно упрекнуть в свинстве, если так можно выразиться, именно хасидов — достаточно вспомнить любой крупный музыкальный фестиваль и посмотреть, что остаётся после публики. Да то же самое.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_06.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_08.jpg»}

Это было удивительно, но было: в самом начале улицы Пушкина, где установлен так позабавивший всех журналистов стенд с эмблемой Starbucks и бесплатным чаем с кофе, неторопливо, без ужаса в глазах, прогуливались две женщины лет шестидесяти. Женщин в этом квартале не видно вообще, а те журналистки, которых редакция, не подумав, отправила вместо корреспондентов-мужиков, передвигались только в сопровождении милиционеров — говорят, что женщины настолько портят хасидам настроение, особенно в Шаббат, что ортодоксально настроенные приезжие могут их и поколотить за то, что высунулись тут и по улицам ходят.

Пенсионерки, за двадцать-то с лишним лет попривыкшие ко всему, что у них тут происходит, начали было рассказывать, что всё у них хорошо, но услышали мой русский акцент и быстро сменили тему на ту, что волновала их гораздо больше Рош Ха-Шаны.
— Вот скажите, молодой человек, а как вы относитесь к тому потоку лжи, который льют на россиян с экранов телевизоров?
Про русское телевидение, которого не смотрел уже лет пятнадцать, я знал из Фейсбука всё. Разговор пошёл.
— Кому это надо, скажите? Зачем славяне убивают друг друга? Когда такое вообще было?
На этот раз я лишь вздохнул, и это, наверное, был самый удачный ответ. Тем более, что ответа от меня, по большому счёту, и не ждали.
— Русские нас убивают, а вот эти хасиды, — женщина по-хозяйски обвела толпу рукой, — кричат нам: «Слава Украине!».
Хасиды вырисовывались не такими уж плохими людьми.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_09.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_10.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_12.jpg»},
{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_13.jpg»}

Улицы убирали молодые люди в опознавательных жилетах. В субботу, когда хасиды были ограничены даже в курении, они нашли сигаретам замену: тыквенные семечки. Лузганье это оказалось настолько заразительным, что с семечками ходили и дети, и старики. Семечки были у всех, шелуха ровным слоем закрывала асфальт. Над кварталом стоял хруст. Ребята в жилетах с широченными швабрами, выстроившись в ряд, вчетвером перекрывали всю ширину улицы. Исподлобья поглядывая на хасидов и килограмм шелухи, который те сплёвывали каждую минуту, уборщики дожидались команды старшего и синхронно начинали толкать мусор вдоль дороги метров на двадцать к месту его упаковки в пакеты. Толпа хасидов, двигаясь в сторону синагоги, переступала через швабры, разбрасывая шелуху, как сеятели. Через пару минут улицу можно было мести заново.

Все службы уборки и охраны, включая милицию и частных охранников, работали посменно в круглосуточном режиме. Сменами сутки были разделены напополам. За двенадцать часов работы уборщик получал 180 гривен — около $50 за неделю изнурительного труда. Без хасидов не получал и этого.

— Только не снимайте нас, а то декан увидит — будет ругать, что мы пары прогуливаем, — попросил один из них.
— Мы метём вот отсюда, — второй парень показал на край ближней к нам девятиэтажки, — и туда вниз. А там выше, — и он махнул в обратную сторону, — уже не мы. Вы же оттуда шли? Видно же, что там грязнее, а у нас чище?

В парне резвился дух соревновательства. Я, как мне показалось, неубедительно соврал, что разница, конечно, заметная. Хотя труд всех их напоминал работу автомобильных дворников в сильный ливень.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_15.jpg»},
{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_16.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_17.jpg»}

Попавшему сюда впервые наверняка казалось, что за неделю от улицы Пушкина не останется камня на камне — горы мусора, вытоптанная земля, убитые в хлам квартиры — никакая инфраструктура не выдержит такой человеческой плотности, это как Вудсток, только без секса, как Сигет, только без бухла и наркотиков. На самом же деле не происходило ничего необычного. К налёту хасидов город давно привык — в конце концов, их тысячами принимают уже больше двадцати лет. Живут они кучно — в радиусе километра от могилы цадика, и за пару кварталов от улицы Пушкина уже ничего не говорит, что сейчас в Умани тридцать тысяч человек отмечают главный праздник еврейского мира.

Местные жители — только те несколько сотен, которым то ли повезло, то ли не повезло жить в еврейском квартале, относятся к этой неделе философски.

При этом есть немало людей, которым покой дороже ежегодного недельного сумасшествия. По рассказам уцелевших жильцов, например, в 39-м доме по всё той же улице Пушкина — девятиэтажке на несколько подъездов, — хасиды выкупили больше половины квартир, и в некоторых живут сами постоянно, а не только в неделю Рош Ха-Шаны. Бывшие же владельцы, получив деньги, переезжают в районы, где о хасидах им напомнит только новое жильё.

Тем же, кто из-за удалённости жилья или патологической лени не участвует в расселении хасидов, и благодарить их не за что, и относиться к вынужденным соседям хорошо нет смысла. Одна очень пьяная женщина из частного сектора на берегу озера, оперевшись о забор, наблюдала за послеобеденной прогулкой нескольких сотен человек у неё под окнами. На мой вопрос, как ей тут всё вокруг происходящее, выкрикнула: «Ху…во!» и постаралась демонически рассмеяться, а вышедшая на крыльцо её подруга попыталась спустить на меня щенка. Дело тут, в общем, не в хасидах — в этом доме ко всем, кто не платит, относятся не очень.

Они говорят, что стричь всех под одну гребёнку не стоит — что, дескать, налетела саранча, которая здесь всё разнесёт, — довольно дипломатично уклоняются от описания печальных последствий и задумчиво подытоживают, что в любом обществе есть люди хорошие и приличные, а есть скоты, и хасиды тут не исключение. Так, одна семья, перебираясь на неделю к родственникам в частный сектор, сдаёт одним и тем же постояльцам свою квартиру уже не первый год.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_19.jpg»},
{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_20.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_21.jpg»}

От грохочущей музыки на перекрёстке Пушкина и Белинского можно сбежать к озёрам — большому, на высоком берегу которого местные тролли 80-го уровня установили распятие (тоже вот вопрос: зачем дразнить людей, неделя пребывания которых сильно помогает годовому бюджету?), и малому, где те, кто посмелее да позакалённее, без трусов смывают свои прошлогодние грехи.

Рядом с малым озером, в доме со двором, где можно сушить панталоны и жарить что-то на огне, живёт бабушка. Ну как — бабушка. Бабушка должна быть милая, говорить «Чего тебе, касатик?» и поить молоком из крынки. А эта бабушка — с раскрасневшимся лицом, в шерстяном платке, в халате и кирзовых сапогах. С неё течёт в три ручья пот, а сама она, переваливаясь с ноги на ногу, носит от озера к дому мокрую одежду:
— Они купаются — я стираю. А ты иди куда шёл.

На берегу привязанная длинной верёвкой к дереву за купанием хасидов наблюдает белая козочка. Она лежит на траве, её гладит ребёнок с пейсами в локоть длиной. Это той бабушки козочка.

— Ты что же это, паразит, «Олейну»-то взял?! Она ж дорогая! — кричит баба в кирзовых сапогах на хасида, который покусился не на то масло. Он стоит возле мангала у неё во дворе, не понимает, что сделал не так, и косится на мокрую тряпку у бабы в руке. У неё не забалуешь.

На озере красиво, тихо, и поблизости нет милиции. Есть только группа подростков лет шестнадцати и я со смартфоном и без кипы. Один из них, сказав что-то другим, отделился от компании, подошёл ко мне метра на два, достал нож с выкидным лезвием, перевёл взгляд с него на меня и негромко сказал:
— Мистер. Гив ми мани.

С подобным предложением ко мне, правда без ножика, подходили дети в неблагополучном квартале Манилы. От них я успешно отшучивался фразой «Ай донт хэв мани», сработала она и на этот раз. Хасид с ножом остался позади, а я шёл и думал, это шутка такая была или нет.

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_23.jpg»}

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_24.jpg»}

Первый день Нового года подходил к концу. Знакомые фотографы в поисках хоть какого-нибудь интересного сюжета рыскали между улицей Пушкина и озёрами, но ничего не происходило. Каждый год они ездят сюда, и каждый год здесь всё одно и то же. Украинские милиционеры и израильские полицейские следят за порядком, хасиды молятся и толпами снуют туда-сюда.

Вдруг на озере от противоположного берега отделилась лодка. На вёслах сидел местный паренёк. Он и девочка лет тринадцати переправляли на нашу сторону пару хасидских детей. Лодка причалила, дети вышли на берег, и девочка, отплывая, помахала им рукой.

— Иди сюда! — крикнул ей мальчик лет восьми повелительным тоном. Или это просто у ивритоговорящих интонации такие.
— Завтра! — нежно пропела ему девочка. Так нежно, как славянские скромные девушки умеют делать.

И тут можно было бы сказать про романтический закат, в который уплывала лодка, и про загрустившего мальчика, но до заката оставалось больше часа, а мальчик, как только девочка отплыла, начал прыгать на мостках и кидать в воду всё, что смог найти и поднять с земли. Сотни хасидов на берегу лениво почитывали молитвенники и общались меж собой.

— Картинки нет, — разочарованно сказал фотограф Рома Пилипей.

К нам навстречу переваливаясь с ноги на ногу, приближалась баба в кирзовых сапогах.
— Вы белую козу там не видели? — и кивнула нам за спину, откуда мы пришли.
— Нет, — ответили мы.
Баба махнула рукой, развернулась и пожаловалась то ли нам, то ли в пустоту:
— Увели, проклятые!

{«img»:»/wp-content/uploads/2015/09/khasid_25.jpg»}

Текст: Антон Петров, фото: Потап Цырук.