Затерянный в Крыму: Как мама полтора года ищет пропавшего сына-подпольщика

Мышиного цвета берет, прочная кожаная куртка, нелепая толстовка под горло и очки с толстыми стёклами. 57-летняя Лариса Шаймарданова сходит с поезда, прибывшего в Киев из Белой Церкви. Ехать приходится с пересадками: из Новоалексеевки, посёлка между Крымом и материком, трудно купить билет на прямой поезд — оттуда в основном едут крымчане.

Лариса приезжает в столицу, чтобы продолжить поиски сына, 35-летнего Тимура, который исчез при странных обстоятельствах 26 мая 2014 года в Симферополе, вскоре после задержания четвёрки «крымских террористов»: Олега Сенцова, Геннадия Афанасьева, Алексея Чирния и Александра Кольченко. Мать всё ещё надеется, что Тимур жив и его где-то держат, но украинские правоохранительные органы заниматься поисками не спешат.

С Ларисой мы встречаемся неподалеку от вокзала, возле офиса Евгении Закревской, украинского адвоката «крымских террористов». Закревская для неё — чуть ли не последняя надежда. Вот уже полтора года дело об исчезновении сына не двигается с мёртвой точки, а Закревская — первая, кто берёт у Шаймардановой подробные показания.

Лариса выглядит собранной и решительной. В одной руке — сумка с вещами, в другой — увесистый пакет с логотипом BMW. Этот пакет она держит крепко и не выпускает даже когда мы садимся в кофейне. Это самое ценное, что у неё есть: копии допросов, проведённых украинскими и российскими следователями, депутатские отписки, обрывки бумаг с телефонными номерами правозащитников, журналистов и экстрасенсов, три фотографии Тимура. На одной из фото он лежит, счастливо улыбаясь, на камне посреди крымского горного пейзажа. Это одна из её любимых фотографий. Потерять этот пакет означает для Ларисы потерять последнее, что связывает её с пропавшим сыном. В этих бумагах — целая новая жизнь, которая началась у неё в мае 2014-го. До этого всё было совершенно по-другому.

Семья Шаймардановых счастливо жила в Стрелковом, курортном селе на Арабатской стрелке, связывающей материк с Крымским полуостровом. С конца весны по начало осени в село съезжались сотни украинских и российских туристов, а Шаймардановы продавали фрукты, овощи и мясо на рынке. Торговля шла неплохо. Как только заканчивался курортный сезон, муж Дамир начинал заниматься со школьниками дзюдо, а Лариса — общественной работой.

«У нас беда, Пономарёв (глава сельсовета Стрелкового Александр Пономарёв. — Прим. авт.) — коммунист, половина села пророссийская, он почти всю землю тут уже распродал», — жалуется Лариса между рассказами о поисках сына.

Лариса родилась в Татарстане, где и познакомилась с Дамиром. На севере республики, в Набережных Челнах, родился их первенец Тимур. Они его до сих пор называют «камазёнком», поскольку Челны — родина КамАЗа. Затем отца Шаймардановой, ещё при советской власти, перевели работать на газораспределительную станцию в Стрелковое, у Ларисы родилась дочь Ксения, и вся семья перебралась на Арабатскую стрелку. Шаймарданова считает себя русской, но со своими российскими родственниками со времен аннексии Крыма ни она, ни Дамир не общаются: те, как и многие, поддерживают политику Путина.

Лариса стала одним из первых свидетелей приземления «зелёных человечков» на Арабатской стрелке. 14 марта 2014-го российские вертолёты высадили на косу спецназ — около 60 человек. Шаймарданова пыталась уговорить «человечков» оставить Украину в покое.

Стрелковое стало приграничным пунктом между Украиной и оккупационными властями Крыма, потенциальной «горячей точкой». В тот год село не увидело практически ни одного туриста, если не брать в расчёт расселившихся по турбазам украинских военных, а семья Шаймардановых, зарабатывающая в основном на туристах, терпела убытки. Зато появилось больше времени на активистскую деятельность: Лариса — местный оппозиционер. Она одна из немногих в селе, у кого над домом висит украинский флаг.

В то время Тимур активно митинговал за целостность Украины. На одном из видео за 5 марта видно, как он защищает девушек, которые вышли к военной части в центре Симферополя с плакатами «За мир». Скромный парень восточной внешности, в пальто и шарфе. Многие принимали его за крымского татарина, а на митинге в защиту крымскотатарского телеканала ATR его и вовсе называли Тимур-ага, потому что он был чуть ли не старше всех собравшихся. «А он-то ни слова по-татарски не знает, — сетует мать, опуская глаза. — Но крымским татарам он всегда сочувствовал и гордился тем, что сам наполовину татарин».

После референдума 16 марта, когда стало ясно, что «зелёные человечки» пришли всерьёз и надолго, Тимур бросил все силы на помощь военным, которые постепенно покидали Крым. Вместе с Олегом Сенцовым и другими активистами, которых вскоре объявили «террористической группой», он сначала снабжал их пропитанием, одеждой и техникой для связи, а потом помогал выбираться. По крайней мере, семья была уверена, что он занимается именно этим.

Болезненный юноша, вечно пропускавший занятия из-за кровотечений (даже на выпускной у него было три комплекта белых рубашек, все запачкались кровью из носа), окончив украиноязычную школу в Геническе, поехал учиться в Крым, окончил с отличием Таврический национальный университет, защитился по теме противодействия коррупции. Рано женился, завёл ребёнка, спустя шесть лет развёлся и нашёл новую семью. Долго искал работу по душе, но, кажется, так и не нашёл.

Последнее время он работал у известного в Крыму предпринимателя, главы «ТемирИнвестГрупп» Ильмира Темиргалиева. Сын Темиргалиева Рустам стал первым замом председателя Совета министров Крыма 27 февраля 2014 года и пробыл на коллаборационной должности до 11 июня. Тимур рассказывал, что 14 марта был на встрече, где присутствовал в том числе лидер крымских татар Мустафа Джемилёв. Темиргалиев-младший убеждал всех, что сейчас самое время «запрыгнуть в уходящий поезд», то есть заключить сделку с новым руководством Крыма. Тимур вслед за Джемилёвым эту идею не поддержал. Когда же он исчез, семья Шаймардановых использовала его рабочие связи: Рустам Темиргалиев по их просьбе обращался к главе «Самообороны Крыма» и зампредседателя Совета министров Крыма Михаилу Шеремету. Тот заверил, что в плену у «Самообороны» Тимура нет. Его товарищ Сейран Зинединов говорил бывшей жене Тимура ровно противоположное.

«Вот кому я должна верить? Одни сказали одно, другие говорят другое, я уже совсем запуталась», — говорит Шаймарданова с отчаянием в голосе, перебирая кучу документов. Под рукой у неё вторые очки — для чтения. За время нескончаемых поисков зрение из-за нервов сильно ухудшилось.

Тимур пропал 26 мая, в понедельник, на следующий день после президентских выборов в Украине. Тогда же в донецком аэропорту началась антитеррористическая операция, которая в итоге развернулась в масштабное военное противостояние на всей территории занятого сепаратистами Донбасса. Внимание прессы и государства окончательно переключилось с Крыма на другую «горячую точку».

Утром Тимур вышел из дому, чтобы забрать восьмилетнего сына Марка из школы и забежать в банк. В 10:15 позвонил матери, затем сразу отцу, что было, как утверждает Лариса, ему несвойственно, перекинулся парой слов о выборах и о чём-то несущественном и сказал, что в ближайшее время ему звонить не стоит — будет занят чем-то важным. Родители не звонили до среды, пока сестра Ксения не известила их, что Тимура уже третий день не могут найти.

Где он пропал и при каких обстоятельствах — неизвестно, свидетелей нет.

Через четыре дня после этого исчез активист «Украинского дома» в Крыму, тоже помогавший военным, 34-летний Сейран Зинединов. По словам российских следователей, камеры видеонаблюдения зафиксировали, как Сейрана затолкали в машину, а один свидетель утверждает, что недалеко от места его похищения якобы видел Тимура. Но кроме показаний случайного свидетеля это никто не подтверждает, да и следователь из российского следственного комитета сказал, что исключает версию о том, что Сейрана похитил Тимур. Лариса, конечно, в эту версию не верит.

Семья Зинединова винит в исчезновении Сейрана Тимура. Шаймардановой рассказали, как во время допросов мать и жена Сейрана утверждали, будто Тимур состоял в «Правом секторе» и пытался втянуть в это и товарища. Такой вывод женщины сделали из того, что, будучи во Львове, парни якобы встречались с представителями ПС. Лариса убеждена, что её сын не состоял ни в каких радикальных группах, а лишь помогал активистам и военным.

Украинские следователи сделали на порядок меньше. После ходатайства Шаймардановой дела об исчезновении Тимура и Сейрана удалось свести в одно и перевести его в следственный отдел милиции Херсона. Но тамошний следователь показания брал заочно, через участкового, «мальчика, который даже писать толком не умеет», по словам Ларисы. У её мужа показаний никто так и не взял.

Усилиями украинской Хельсинской группы Шаймардановым удалось подать в Европейский суд по правам человека на Россию как страну-агрессора и на Украину как государства, которое не защитило их интересы.

О том, что делал Тимур во время начала оккупации Крыма, Лариса знает в основном со слов его знакомых, бывшей жены Ольги и по его скупым рассказам. Известно, что в марте 2014-го он ездил в Киев, где встречался с бывшим министром обороны Анатолием Гриценко. Говорил, вспоминает Лариса его пересказ, что у него есть 15 ребят, которые готовы уйти в партизаны и организовать в Крыму подполье, если Гриценко поможет со специалистами и оружием. «Тимка что-то там затевал, хотя сам он, конечно, ничего не смыслил в партизанщине», — говорит она вздыхая. Лариса писала Гриценко официальный запрос, чтобы выяснить, была ли такая встреча и что конкретно на ней обсуждалось, но в ответ получила отписку.

Как, впрочем, и большинство связей и событий, которые могли бы дать более или менее реальную картину произошедшего.

Поначалу у Шаймардановой было предположение, что их с Сейраном могут держать втайне как свидетелей по делу Сенцова. Но в деле «крымских террористов» их показаний нет. «Какую ценность они могли представлять? Они же просто мальчишки с улицы, не военные и не шпионы», — недоумевает Лариса, пытаясь ответить на вопрос, зачем спецслужбам скрывать двоих «пособников террористов», если бы они действительно находились у них.

Многое указывает на то, что Тимура вряд ли удастся найти, но Лариса уверена, что он жив. В версию о том, что он втихаря уехал воевать на Донбасс, как предполагают некоторые, она не верит: такие, как он, так не поступают. «Не смог бы он проехать мимо родной семьи», — размышляет она.

Продолжать верить её заставляет в том числе один интересный факт. Спустя четыре дня после исчезновения Тимура, 30 мая, Лариса попросила о помощи заступившую на должность представителя президента Украины в Крыму Наталью Попович. А на следующий день она сама перезвонила и сказала, что у неё «приятная новость: завтра вашего сына будут обменивать». Деталей Попович не сообщила. Шло время, она не перезванивала, а вскоре и вовсе перестала брать с номера Ларисы трубку. «Когда я позвонила ей с другого номера, — вспоминает Лариса, — она ответила, что в Киеве ей сказали в эту тему не лезть».

Поездка в Киев не даёт Ларисе ответов на вопросы о сыне, а лишь расшатывает и без того сдавшие нервы. Последний и самый отчаянный шаг — визит к экстрасенсу. Лариса говорит, что не верит в сверхъестественное и никогда раньше не ходила к гадалкам, но тут не выдержала. «Мы упали до всего этого, — говорит она. — Были и у экстрасенсов, которые говорили, что Тимур жив, но в плохом физическом состоянии...».

В Киеве Лариса отправляется к женщине, которая якобы помогла найти нескольких атошников.

Глава Меджлиса Рефат Чубаров категорически отрицает существование любого подполья на территории Крыма. «Там всё под абсолютным контролем спецслужб, — говорит он. — Они могли бы находиться в одном месте незамеченными не более двух недель, но скрываться так полтора года невозможно, там таких мест просто нет. 99 процентов, что это неправда».

Один процент — это и есть надежда Ларисы, и его достаточно, чтобы совсем не опустить руки. Дело в том, что пару лет назад Тимур втайне от семьи принял ислам. Почему он это сделал, она не знает. «Нам это в то время показалось бредом, и мы даже внимания не стали обращать, — говорит Лариса. — А теперь думаю, может, это связано? Может, они на чём-то попались, желая остаться в партизанах? Он же мне говорил, что верит в то, что удастся вернуть Крым...».

«Так что если нужно, я что угодно найду», — с гордостью говорит она.

Крепко прижимая пакет с фотографиями сына и документами, к которым прибавилась ещё пара бумаг и телефонных номеров, Лариса садится на поезд до Белой Церкви. Ехать опять с пересадками: билеты на прямой до Новоалексеевки как всегда раскупили крымчане. Она возвращается в приграничное Стрелковое с надеждой, что где-то там, в степном Крыму, её сын ведёт подпольную борьбу с оккупационным режимом, и когда полуостров вернётся в состав Украины, вернётся и он.