Шел тридцать третий день без секса…

***

Мне всегда казалось, что иметь свободные, независимые отношения — это признак зрелых личностей. Добиваешься в своей жизни статуса, когда экономические тяготы не загоняют тебя под одну крышу с другим с целью образовать некую семью, ячейку общества и экономическую модель выживания.

В североевропейских странах, где уровень жизни высок, самое большое число холостых людей, которые живут одни, но не в одиночестве. Они ведут активную жизнь и встречаются с кем и когда хотят.

Я была в их числе. После развода моя жизнь только началась, я научилась не только ценить собственную свободу, но и уважать свободу другого. Таким образом большинство моих отношений были легкими и несвязывающими, это была скорее интеллектуальная дружба, где секс был важным стимулирующим элементом, проявлением взаимной симпатии, блюдом на сладкое. Иногда я встречалась с несколькими людьми одновременно, и это не противоречило ничьему моральному кодексу. Множество моих друзей и друзей друзей живут по тем же принципам. И даже те, кто не настолько любвеобилен, чтобы вести несколько отношений одновременно, все-таки сохраняют независимость и не селятся с любовником в одной квартире, даже спустя годы прочных отношений.

И этот карантинище ударил по нам, свободно любящим, как по никому другому. Дом, наш остов независимости, убежище наших встреч, территория для наших утех и вседозволенности, вдруг стал нашей тюрьмой. Я, оказавшись в чужой стране, провела уже 33 дня не только без секса, но и без всякого человеческого прикосновения, что для моей взрослой жизни, наверно, рекорд. Знаю, что многие годами живут в монашеском воздержании, без отношений — и ничего. Но это не про меня. Для меня физический контакт является настолько необходимым, что без него я вообще не чувствую себя живой. П*здострадания. Так это называется. Не думала, что это слово окажется не метафорой, но суровой, каждодневной карантинной реальностью.

П*здострадания. Не думала, что это слово окажется не метафорой, но суровой, каждодневной карантинной реальностью.

***

Я поехала в Италию полная надежд. Планом было выбрать и купить домик на юге. До домика я так и не доехала. Прилетела в Рим и задержалась на несколько дней. Информационные тучи уже сгущались, но террасы кафешек еще были полны народу и все казалось только выдумкой политиков. В Амстердаме, в своей студии, я оставила жить друга-англичанина, который за месяц до этого решил переехать: то ли потому, что ему нравился Амстердам, то ли потому, что нравилась я. Как-никак, мы начали сосуществовать в здоровом режиме, делить пространство и не ссориться, хотя при ближайшем рассмотрении он начал мне казаться слегка занудой, одержимым какими-то немыслимыми теориями.

Если не считать первого дня отсыпания после перелета, влюбиться в итальянца меня угораздило уже на второй день. Все было очень странно, будто мы оказались вдвоем во время войны и должны отсидеться в бункере. Он преподавал в частной языковой школе, на карантин все уроки отменили. Избыток времени кипел, как каша на полном огне. Хотелось сказать: «Горшочек, не вари». Но было слишком поздно.

У меня случилось некое подобие эйфории — казалось, вирус пришел только для того, чтобы сделать мою жизнь прекрасной и интересной. Чтобы все вокруг закрылось к чертям и мы остались вдвоем — с книгами, фильмами, двухнедельным запасом продуктов в холодильнике и нашей любовью, которая, из-за странности происходящего, превращалась в какое-то очень возвышенное и, с другой стороны, очень физически откровенное переживание. Мы делились всем и открывали друг в друге те источники, которые были закрыты раньше. Например, итальянским трендом оказался анальный секс (взаимный) и сквирт и еще много всего интересного и разного, для чего еще не существует отдельных слов в словаре. Доза секса за один день с итальянцем превысила по количественному соотношению месяц сожительства с англичанином.

***

Для полной остроты ощущений, за день до всеобщего карантина (а мы все уже догадывались, что без него не обойдется), я решила все-таки потащиться на юг. Мой возлюбленный поехал следом за мной. Все это напоминало «Под покровом небес»: мы больше не путешественники, мы туристы и не знаем, когда все это закончится.

На Неаполь было отведено три дня. В мини-отеле с видом на Везувий мы оказались единственными постояльцами. Но уже на второй день по телевизору объявили всеобщий запрет на передвижения, закрытие всего и вся. По сути, всех рассадили по домам, как кроликов по одиночным клеткам. В ресторане официанты обсуждали, как им возвращаться в родные деревни. Мой прекрасный возлюбленный испугался такого декрета.

Все двери вдруг захлопнулись. Я ощутила себя бедной жертвой кораблекрушения, оставшейся на необитаемом острове.

Мой итальянец следующим утром вернулся в Рим, а я почувствовала на себе все недостатки существования в физическом, человеческом теле. Было ощущение, что меня, как мячик-лизун, влепили со всей дури о стену и теперь я медленно стекаю и возвращаюсь в прежнюю форму. И дело даже не в том, что я влюбилась. Это чужое государство, вместе с чертовым дурацким вирусом, влезло в мою личную жизнь и прошлось по нему ногами.

Вначале я притворялась бодряком. Сообщения об отмененных рейсах я получала на емейл почти с удовлетворением: вот, смотрите, я действительно заблокирована, отрезана в этой прекрасной комнате, мне действительно некуда деться.

Раз за разом я продлевала свое пребывание в мини-отеле, превратившемся в мою личную резиденцию. Разводила руками и говорила, что ничего не могу поделать. Единственное, чего тяжко не хватало, так это интимности. Речь даже не о банальном сексе, а о близости, которая может осуществиться, только когда спишь рядом, дышишь, ощущаешь запах, можешь погладить лицо, запустить руку в волосы… Все то, что обычно считается тягостью физического существования, сейчас стало настоящей недоступной роскошью.

***

Пытаюсь прыгать от радости, кричать, что застряла в самом прекрасном городе мира — где раньше не позволяла себе проводить слишком много времени, боясь влюбиться и застрять навсегда.

В первый день итальянцы, видимо заранее сговорившись, повылезали на балконы и стали горланить какие-то известные всем песни и колотить в кастрюли. Я снимала это на видео, и у меня в этот момент почему-то катились слезы. Правда, в последующие дни «вечеринки» больше не повторялись. Самый шумный и безумный город мира затих и приуныл, с моей террасы слышен только вой сирен скорой помощи и стрекот полицейского вертолета.

В начале карантина мне казалось, ну вот наконец-то настало счастье интроверта, можно по принуждению отдохнуть от всей суеты, погрузиться в себя, в свою культурную программу и даже, на худой конец, творчество. Но я не понимаю, почему ничего не успеваю. Время сделалось густым, как желе, и я барахтаюсь в нем, пытаясь разгребать его руками, а оно все загустевает и почти полностью поглотило меня.

У меня ноет все тело. Не только потому, что велосипед и секс были для меня главным упражнением. Я пытаюсь делать йогу, но она тоже пропадает бесследно в этом желе времени.

Иногда включаю безумную музыку и занимаюсь странными танцами на крыше, чтобы совсем не пасть духом. В жару делаю это в одном нижнем белье. Однажды заметила, что из окна напротив, из-за тюлевой занавесочки, выглядывает итальянский дедушка, лет восьмидесяти, с биноклем. Я ему помахала, он сначала скромно спрятался, потом снова высунулся и помахал в ответ. Хоть кому-то моя карантинная истерика помогает. Какое-никакое, а все же внимание, и на следующее утро я уже выхожу танцевать в отведенное время, в своем лучшем белье, и поглядываю на окно, но оттуда уже никто не выглядывает. И вообще, город будто вымер.

Однажды заметила, что из окна напротив выглядывает итальянский дедушка, лет восьмидесяти, с биноклем.

***

Люди со своими разнообразными телесами повылезали изо всех щелей. На сайтах вебкам можно наблюдать теперь не только девочек-профессионалок с настолько накачанными губами, что те напоминают скорее разболтанный анус, но и любителей: мужчинок с брюшками и пипильками всех мастей и слегка видавших жизнь дам с кухней, кастрюлями и всем прочим на заднем плане.

На мой вкус, секс через экран — злостный подлог. Год назад директор киноакадемии в Амстердаме прочел целую лекцию, что за VR-порнографией будущее и как он получил лучший в жизни оргазм в очках виртуальной реальности. Я вряд ли смогу возбудиться от такой подмены. Я охотно смотрю порноаниме, где чудовища, гномы, инопланетяне, роботы и зомби окучивают одну ненасытную красотку. Мне нравится это именно тем, что это далеко от реальности.

***

Отношения с моим новым возлюбленным в виртуале не слишком прогрессируют (а куда им развиваться? к чему все эти излияния чувств, если они не подкреплены действием?..). Сказать по правде, никакие видеозвонки и оргии в зумах меня не прельщают. Вынужденная по работе смотреть на экран, я не могу позволить, чтобы и мое общение и даже интимность были перенесены в цифру, зависели от технологий, платформ, интернета, электричества, в конце концов.

По мне, так ничего не может заменить роскошь физического контакта. И эта роскошь для меня вдруг оказалась недоступна. Государство не считает любовь первой необходимостью, оправдывающей выход за пределы радиуса своего обитания. Это ограничение свободы наносит мне болезненный удар. Но я была еще и не в таких передрягах. Я же прожженный журналист, с камерой на плече. Я могла бы доехать до Рима. Если меня остановят, навру про редакционное задание.

Но мой возлюбленный думает по-другому. Для него разлука — маленькое личное неудобство, которое под тяжестью обстоятельств, навалившихся на страну, можно легко пережить. Он и раньше подолгу обходился без подруги, если ее не было под рукой.

У меня же подруга или друг были под рукой всегда. Если кто-то не любил меня достаточно или не так, как я хотела, я могла быстро свернуть удочки или переключить внимание.

Теперь же мои нравственные страдания переходят в физические. Я принимаю ванну по четыре часа с успокаивающими ароматическими маслами, но это не помогает. Смотрю в ванной кино «Чума» 92-го года. Где-то ближе к концу усиленно занимаюсь любовью к себе, вспоминая итальянца и пытаясь повторить все его движения. Не помогает. Становится только хуже. Фильм идет по второму кругу. Очнулась, когда снова, второй раз за вечер, стал умирать голосистый мальчик-хорист, оглашая больницу своим криком.

В «Чуме», кстати, людям не запрещали выходить из дома. Бары и рестораны не были закрыты. Эпидемия там закончилась в один момент, и все разом высыпали на улицу и устроили большой праздник. У нас обстоят дела гораздо хуже, чем в «Чуме». С каждым днем это все больше напоминает фантасмагорическую повесть, пародию на реальность, написанную плохим фантастом, с очевидными ошибками и нестыковками…

***

Все время я трачу только на то, чтобы осознать происходящее. Даже написала об этом рассказ. Одна умная подруга, прочитав, сказала, что мне нужен некий вуманайзер — хитрое устройство, специально сделанное для женщин, приносящее оргазмы в разы лучше этих грубо сделанных, нелепых, эгоистичных, безнравственных созданий типа «мужчина». Я нашла вуманайзер в интернете. Но, оказавшись в блокаде, в чужой стране, с закрытыми магазинами и непонятно как работающей почтой… проще спуститься в лавку зеленщика за огурцом или морковкой.

Решила порвать свои виртуальные отношения с возлюбленным из Рима. Терпеть не могу «отношения на расстоянии». Пускать слюни и обмениваться дикпиками — это как-то не по мне.

***

Вообще-то, я ненавижу тиндер, он полон претенциозных павлинов, БДСМ-садистов или просто банальных, скучных людей, что гораздо хуже. Но инопланетяне и зомби из рисованного порно меня уже не тешат. Я залезаю в тиндер и смотрю, кто есть в пределах километра. Думаю, ну найдутся же отважные смельчаки, которые готовы будут преодолеть один квартал, в маске и перчатках, да хоть в костюме химзащиты, сшитом дома из пластикового пакета.

Он прискакал через пятнадцать минут! Вообще-то, на улицу можно выходить только со специальной бумагой, скачанной с сайта министерства и заполненной от руки: во сколько, куда и с какой целью идешь. Выходы могут быть только по первичной необходимости: за продуктами, в аптеку или выгулять собаку. Так вот, я считаю, что заняться любовью или увидеть другое живое человеческое существо должно быть записано в первичные потребности.

Мы идем вместе за продуктами, которые — как предлог встретиться. Пока стоим в огромной очереди снаружи, занимаем друг друга неловкими разговорами, при этом держа положенную дистанцию в полтора метра. Наконец нас запускают. Пока он трогает кочаны капусты и нюхает сыры, я его разглядываю: красавец, по всем параметрам проходит в фешн-сьемку для журнала. Но так же быстро я понимаю, что говорить мне с ним не о чем. Моя способность налаживать контакт с другими людьми, кажется, обрушилась в какую-то пропасть. Отправляю его с полной сумкой продуктов восвояси.

Вообще-то, я ненавижу тиндер, он полон павлинов, БДСМ-садистов или просто скучных людей. Но инопланетяне и зомби из рисованного порно меня уже не тешат.

***

Порвать с римским любовником, конечно же, не получилось. Спустя три недели одиночного заключения я не выдерживаю, звоню под предлогом урока итальянского (который я так и не улучшила за эти три недели, непонятно в какую воронку спуская свое время!). Мы смотрим друг на друга, потом медленно гладим друг друга по лицу, то есть каждый гладит себя, как в зеркале отражаясь в другом, он называет части лица, я повторяю за ним и в какой-то момент действительно ощущаю, будто это он меня гладит. Это оказывается самым сильным и интимным переживанием за последние три недели. Как можно было докатиться до такого. Зажмуриваю глаза, но не могу остановить поток слез.

Нет, я могла бы приехать в Рим, уже давно могла бы. Карантин заканчивается третьего апреля. Я могу забронировать билет на пятое, и у нас будет два дня. Будем сидеть, есть его по-итальянски недоваренные макароны и смеяться над этим странным, сюрреалистичным временем, напоминающим то ли «Сто лет одиночества» Маркеса, то ли «Личные обстоятельства» Фенольо. А если карантин продлят (а его обязательно продлят), то я смогу остаться с ним, жить как пригревшаяся кошка, без забот и без нужд, буду читать книги и писать истории. Все как обычно.

Но когда я пишу, что забронировала билет на самолет, с ним случается паника. Он боится то ли вируса, то ли серьезности этих отношений. Вирус уже не кажется мне самым большим злом, от которого следует прятаться в конуре. Мне надоело наблюдать споры испуганных с неверующими. Теперь этот вирус мне кажется только разрушителем моей жизни.

В этот момент я снимаю очень медленный созерцательный фильм, просто чтобы окончательно не сойти с ума. И вспоминаю про своего англичанина, который уже почти месяц карантинит в моей квартире (он тоже как-то притих и не звонит). Я прошу его записать нарратив своим голосом. Я вспоминаю, какой приятный бархатный у него голос, какой ровный британский акцент. Этот акцент — мой маленький фетиш, как я могла променять англичанина на эти все похождения в стиле Джованни Боккаччо! Мечтаю, как прилечу в Амстердам и все забудется как странный сон.

Но — самолет уже в третий раз отменяют. Все это похоже на сказку про белого бычка, которая не кончится никогда.

Я по-прежнему сижу в палаццо, смотрю каждый вечер на закатный Везувий, который становится светло-фиолетовым и абсолютно плоским, как вырезанная из бумаги картинка. Я вспомнила, что четыре года назад, когда жила в Неаполе, в меня был влюблен уличный поэт. Он был не в моем вкусе, но мне было приятно, когда он читал мне стихи и готовил для меня обеды. Он живет совсем рядом со мной. Оказывается, он давно не загорал, поэтому с радостью приходит ко мне на террасу с кактусами. Вот уж кто на старости лет не разучился чувствовать и любить. Я гладила его по волнистым волосам, запускала в них руку, они были тугие, почти как проволока, и это было так удивительно и ново — ощущать близко человеческое существо рядом, любить его и ничего не бояться. Любовь живет не в экранах, а в нашей крови, в гормонах, в соприкосновении кожи. В этой любви столько поэзии, что не осилить ни Данте, ни Петрарке. Однако в этой любви столько банальности, смешного, примитивного, что скорее похоже на «Декамерон»: спрятались от чумы и рассказываем друг другу занятные истории.

***

С владельцами моей обители у меня случился конфликт. В итоге мне приходится собрать пожитки и переехать в крошечную квартирку поэта, забитую книгами и увешанную картинами. В первый вечер мы очищаем от хлама общий коридор, какие-то старинные сундуки вперемешку с современными креслами, выметаем там вековую пыль и оборудуем для меня передвижной офис, который я сейчас использую, в том числе и для написания этого текста. Крошечное оконце во двор-колодец, деревянные потолки. Я невероятно, необъяснимо счастлива всем происходящим — счастлива настолько, что мне уже плевать на соблюдение карантина. Переезжая, я тащилась по каменным плитам мостовой с чемоданом, совсем без маски, под лучами солнца, и по-детски улыбалась и щурилась весне.

***

Карантин продлили, любовь победила все, как и было предсказано граффити-надписью на статуе Данте, мимо которой я проходила.

***

Карантин снова продлили, и я не знаю, как продержусь этот месяц. Соседи по лестничной клетке с интересом и сопереживанием наблюдают меня, пишущую текст, и каждый раз, выводя собаку, интересуются, на каком я сейчас моменте моей истории и сколько мне, бедненькой-заточенной, еще осталось до конца. Я не знаю.