Гийом Эрбо: «Снимать можно все, но мы не обязаны все показывать»

— Вы помните свою первую работу? Она все еще кажется вам хорошей?

— Когда я начал заниматься фотографией, я был очень молод — мне было 18 лет. Впервые захотел снимать, когда в 16 увидел снимок Роберта Капы, именно его творчество побудило меня стать фотографом. Я захотел давать миру свидетельства, рассказывать о чем-то, быть с миром на связи. Тогда я решил стать военным фотографом. В 21 год я приехал в бывшую Югославию, чтобы снимать войну в Хорватии и Боснии. Я попал на линию фронта, где меня приняли хорватские военные, и обнаружил, что там совершенно ничего не происходит: все спокойно, погода отличная, солдаты не роют траншеи, а играют в карты и шахматы, читают комиксы. Я делаю какие-то снимки. Вернувшись в Париж, показываю фотографии каким-то изданиям, и редакторы мне говорят: «Что-то это не очень, фигня какая-то». Спустя несколько месяцев я покупаю машину и снова отправляюсь в Боснию и Хорватию, но все повторяется: я куда-то приезжаю, а там ничего не происходит. И снова я показываю снимки редакциям, и снова та же реакция: «Это ни о чем». Мой первый контакт с войной был очень странным, я не увидел то, что ожидал увидеть. С того момента я начал задумываться о том, что такое фотография, как нужно рассказывать истории, и потерял желание быть военным фотографом. По сути, только в Украине я впервые снимал войну.

— Вы много путешествовали по России и Украине, почему вы решили работать в этих странах?

— По ряду причин. Мне 45 лет, и я считаю себя ребенком холодной войны. Я вырос со страхом коммунизма, страхом войны с русскими, который мне привили в детстве. Вдобавок я застал Берлинскую стену, и меня всегда ранило, что Европа разделена. Когда стена пала, я подумал: «Вот это везение, теперь я могу узнать, что там, на другой стороне». Европа для меня — одна большая семья, и теперь я наконец смогу увидеть своих братьев, мне наконец откроется этот мир. С 20 лет я путешествую на восток Европы, я влюблен в этот регион, в том числе в Украину и Россию. В Россию — потому что это очень большая страна и все такое, а в Украину — потому что о ней я узнал после катастрофы в Чернобыле. Странновато, но так.

— У вас была отличная серия «Поколение Путина».

— О, вы помните!

— Действительно крутая и популярна в России. Как вы нашли героев для этого проекта и как уговорили их сняться?

— Ребят из молодежного пропутинского движения? Не знаю, однажды я прочитал статью о них и подумал, что это очень интересно: как выглядит молодежь в политическом движении. Было очень любопытно наблюдать за этими молодыми людьми, они выглядели немного радикально.

— Подружились ли вы с кем-то из них? Поддерживаете ли связь?

— Нет, у меня есть другие друзья в России.

— А что вы думаете о современной России в целом?

— Я там давно не был — со времен Майдана не было времени посетить Россию, хотя раньше бывал там раз в год. Надеюсь туда приехать в этом или будущем году, но пока могу судить только по состоянию на 2013 год. Скажу, что Россия разделена на две части: одна из них открыта к миру, очень активна, представлена множеством удивительных творческих людей (среди них у меня много друзей), а вторая Россия повернута лицом к себе, она закрытая, и у нее все не очень хорошо.

— Расскажите о вашей работе в Украине. Вы были там с самого начала событий на Майдане, было у вас тогда ощущение, что все кончится войной?

— Да.

— Почему?

— Я был в Украине в 2004 году, когда происходила Оранжевая революция. Это была очень оптимистичная революция, в воздухе ощущалось желание тотальных перемен, стремление к демократии, к открытости, ощущалась надежда. А когда я приехал на Майдан, я сразу ощутил в атмосфере что-то такое тяжелое: люди как будто натолкнулись на стенку и боролись не за демократию, а за человеческое достоинство. Потом очень быстро разгорелось насилие, жестокость в отношении демонстрантов, а затем и они стали проявлять агрессию, вступили в прямую конфронтацию с властями. Я очень быстро понял, что скоро начнется конфликт с Россией, — вопрос был лишь в том, когда это произойдет. С прогнозом я ошибся всего на неделю. Я снимал в 2008 году русских в Крыму, и тогда я пересмотрел свой репортаж и подумал, что уже тогда были очевидны предпосылки к отделению от Украины. Уже тогда там было сепаратистское, пророссийское движение. В Донбассе это размежевание произошло вскоре после Оранжевой революции. Было ощущение, что Украина не в порядке, что она будет разделена.

— В чем заключается идея вашего недавнего проекта «7/7»?

— Я вернулся из Чернобыля и был занят проектом, посвященным памяти о катастрофе среди жертв, которые были эвакуированы из зоны поражения и жили в Киеве. После этого я решил сделать проект «7/7», который не является классическим примером фотожурналистики. Я отправился в места, которые завораживают меня с подросткового возраста. Это серия историй, повествующих о памяти, о том, как она стирается, о разломе, о моментах и местах, где что-то произошло, — локальное или глобальное. С момента этого происшествия наше восприятие мира резко меняется, мы больше не видим его таким, как раньше. Кроме того, мне было интересно отправиться в места, которые вызывают во мне страх, столкнуться с собственным страхом.

— Какова ваша главная цель как фотожурналиста?

— Заставлять задуматься.

— Случается ли такое, что вы отказываетесь выполнять задание редакции? Что бы вы никогда не стали снимать?

— Я думаю, на самом деле, что снимать можно все, но мы не обязаны все показывать. Когда я работаю, я фотографирую все, но, вернувшись с поля, я говорю себе: «Вот это показывать нельзя». Я принимаю такое решение не по запросу, а по собственным убеждениям. Если снимаю трупы, я пытаюсь сохранять анонимность тел, ставлю себя на место близких погибших, которые могут увидеть фотографии. Откажу, если какое-то издание попросит меня тайно снимать чью-то частную жизнь: не люблю скрытого фотографирования.

— Вы боитесь чего-то?

— Да, всего! (Смеется.) Вот мне прямо сейчас очень страшно!

— Знаю, что вы также работаете как коммерческий фотограф. Это вам интересно или вы занимаетесь этим ради денег?

— Ради денег. Раньше я такого снимал много, а теперь совсем этим не занимаюсь. Снимаю только репортажи.

— Вы много путешествовали. Назовите самое уродливое место и самое красивое место, по вашему мнению?

— И то и другое — Чернобыль. Одновременно самое красивое и самое уродливое место.