Диалог с морем: За что мы любим Айвазовского

Море трудно изобразить таким, каким оно не является.

Портрет можно приукрасить и исказить. Историческую картину — подчинить задаче. Сухопутный пейзаж — выдумать. Натюрморт срежиссирован по умолчанию.

Море всегда остается морем. Путешествия по морю были всегда опасны, и точно так же, как море не подчиняется человеку, оно не подчиняется и его представлениям о нем. Море нужно изображать на его условиях: всякую фальшь слишком видно. Подчинение объекту своего творчества всегда делало художников-маринистов отдельной группой.

Море требует присутствия — это одна из причин, почему в истории русского искусства маринистики почти не было: у нас долго не было моря. Выход к Балтике принес море в литературу, но не в живопись. Пришлось ждать выхода в Черное море — и затем еще полвека, чтобы появился человек, способный открыть его русской живописи. Таким человеком стал Айвазовский — один из первых крымских художников, первый и практически единственный русский маринист.

Айвазовский — человек множества культур. Урожденный Айвазян, Гайвазовский в переписи, Айвазовский по подписи на холсте, он родился в армянской семье, учился в столице Российской империи, а сформировался как художник в Италии под влиянием голландской живописи и английского романтизма. Он всю жизнь путешествовал: был в Америке, в Арктике, на Ближнем Востоке. Крым был для него и домом, и местом постоянного возвращения.

Он был прагматичен в делах и отчаянно романтичен в искусстве. На родной земле его запомнили как первого мецената, на свои средства проложившего в Феодосии первый водопровод и железную дорогу, строившего картинные галереи и снабжавшего девушек из бедных семей приданым. Он занимался археологией, горячо интересовался литературой, общался с Пушкиным и Гоголем и любил, чтобы каждый вечер у него были новые гости, которым он открывал шампанское с собственноручно нарисованными этикетками.

Айвазовский жил долго — на протяжении его жизни романтизм отцвел и устарел, так что отношение современников к его картинам вскоре стало неоднозначным. Крамской критиковал его за сказочность, Белинский — за безучастность, Достоевский — за лишний пафос.

Эти претензии можно понять. Но важно понять и другое: любовь к мифологии, родным местам, восточным корням, английским романтикам для Айвазовского, как и для всякого мариниста, служила центральной цели — попытаться договориться с морем.

Корабль, бросая якорь, не становится островом: Айвазовский мог жить в Крыму и писать Крым, но его творчество — не про Крым в том смысле, в каком это можно сказать о Грине, Волошине или толпе художников на феодосийской набережной. Все изображаемые им сюжеты — будь то путешествие Посейдона или Колумба или переход евреев через Красное море — условны и равнозначны. Даже изображая кораблекрушение, морем он интересуется в большей степени, чем людьми.

Айвазовский присоединен к русской живописи примерно так же, как и сам полуостров Крым присоединен к территории Российской империи и тому, что от нее осталось, — за тонкий перешеек, место оспариваемых границ и тысячелетней крепости. Стиль Айвазовского — результат смешения разных и отдаленных традиций; даже места, где он родился и вырос, несут в себе следы десятков задержавшихся там культур — от римлян до хазар и турок. Возможно, именно этим объясняются нередкие попытки обнаружить в происхождении Айвазовского турецкий след или объявить его британским шпионом. Просто маринистика про другое. А другое всегда чувствуется.

В некотором смысле то, что изображал Айвазовский, так и осталось для нас недоступным. К концу его жизни живопись вышла на новые цели, начала искать способы описать стремительно меняющийся мир, в котором старые колониальные системы готовы были отойти в прошлое, а морем правили панцирные суда.

Возможно, маринистика ушла потому, что ушли парусники. Возможно — потому что ушли люди, готовые вести с морем диалог.

Но хочется думать, что она успела целиком воплотиться — в Тёрнере, Лейне, Верне, Айвазовском. И сегодня, больше ста лет спустя, эти художники могут нам дать хотя бы часть того, что мы побоялись бы взять у моря.

Ну или как минимум дать ощутить дистанцию между ним и нами.