Белорусская премия «Прафота»:
Лучшие проекты

— Как человек может просто взять и исчезнуть? Это кажется невозможным в мирное время, в современном цифровом обществе, где наши перемещения фиксируют мобильные операторы и камеры наблюдения. Но люди исчезают, и причины разные: психические заболевания (амнезия, шизофрения), потеря ориентации на безлюдной местности, убийства и самоубийства, похищения. На начало 2016 года в Беларуси пропавшими без вести числятся около 2,5 тысячи человек.

Поиском пропавших занимается милиция, иногда привлекаются военнослужащие. В случае исчезновения человека на большой безлюдной территории милиция не может оперативно выделить необходимое количество людей для организации поисков. Чаще всего родные пропавших остаются наедине со своей бедой и в поиске могут рассчитывать только на помощь друзей и силы волонтеров.

Поисково-спасательный отряд «Ангел» занимается срочными случаями, когда важно максимально оперативно задействовать волонтеров для поиска человека, жизнь которого под угрозой. Следуя за волонтерами «Ангела», я пытался уловить атмосферу мест, где пропали люди, передать тревожность, неизвестность, неопределенность, тайну, угрозу. Эти места — зоны дискомфорта, в которые должны окунуться ищущие. Они вглядываются в темноту леса и шаг за шагом продвигаются дальше, надеясь на лучшее.

— Сегодня, несмотря на все усилия политиков, разделяющих нас, а может, и благодаря им, мы все больше понимаем, что представители молодого поколения глубоко связаны между собой. Мы родились в стране со своим климатом и культурой и, к сожалению, с часто неравными возможностями в плане путешествий, образования и свободы. Необходимость участия в бытовых, политических, социальных вопросах сталкивается с нашей жаждой уединения в мире более «лимитированном», отрешенном. Существует очень небольшое «окно», когда тяжесть общественных и собственных ожиданий забывается. Эти идеи стали основой моей работы. Для одних проект — об уходе от проблем и в то же время их исход, одна из реакций. Для других — лирика ночей, без лишней сложности, но все же в неспокойный век. 

Для меня «Атомный век» — это честная работа в поиске тонкой грани между беспечностью и буйностью молодости, изучение окружающей реальности. Познание века — безрадостного, боязливого, жалкого, грустного, эгоистичного, героического, победного, позорного, счастливого, жаждущего, надеющегося, нервного, изнурительного, рокового, атомного.

— Мой отец говорит, что я человек «потерянного поколения». Говорит, оно слишком одиноко, закрыто и меняет маски, создавая иллюзию жизни. В моем возрасте он вел визуальный дневник, я нашла эти фотографии и соединила со своим дневником. Я вплела его в свою иллюзию, создав историю несуществующего времени.

— Долгое время я жил в Европейском союзе и несколько раз лично оказывался свидетелем террористических этак. 13 ноября 2015 года, когда произошел теракт в Париже, я был в 400 метрах от концертного зала «Батаклан», а из Брюссельского аэропорта вылетел за день до взрыва. К счастью, физически это никак меня не коснулось, но близость к событиям сильно повлияла на меня. Я анализировал произошедшее, и у меня возникли вопросы: как реагирует общество на террористические атаки? как оно выстраивает свои системы психологической защиты, если государству не удается его защитить? что в таком случае происходит с обществом? Именно они легли в основу проекта, в котором я исследовал реакцию европейцев на угрозу терроризма.

Место преступления

Несмотря на то, что сегодня у каждого человека есть мобильный телефон с камерой, а системы видеофиксации установлены практически на каждом углу, нам не удается увидеть следы терактов. Армия полицейских собирает и тут же изымает все вещественные доказательства — от мобильных телефонов до автоматов Калашникова. За полицией, смывая следы, следует армия уборщиков — на следующий день о теракте напоминают только цветы, которые граждане несут к месту атаки. Люди спешат вернуться к нормальному образу жизни.

Почему государство стремится как можно скорее убрать свидетельства атаки? Чтобы не травмировать общество, не сеять панику, не популяризировать террор? Или оно расписывается в бессилии перед террористической угрозой?

В этой части проекта я восстановил часто упоминаемые в СМИ средства совершения терактов, сделав их гипсовые слепки: мобильный телефон с двумя сим-картами Lycamobile, магазин к автомату АК-47, пистолет, пояс смертника и балаклаву.

После моего перформанса «Bonjour, Bruxelles!», который в июне 2016 года я провел в Международном торговом центре, полиция конфисковала все электронные носители и показавшиеся им подозрительными вещи из моего дома. Гипсовые слепки признали вещественными доказательствами «террористической деятельности», а репортажные фотографии Брюсселя на стене комнаты интерпретировали как план атаки на город. Вернуть конфискованные вещи удалось только с помощью адвоката, несколько слепков мне возвратили разбитыми.

Феноменология террориста

Кадры-свидетельства с места преступления становятся доступными обществу, чаще всего их обнародуют в виде фотографий c экранов систем видеонаблюдения. Например, есть фотография человека в панаме из брюссельского аэропорта. Какой вывод можно сделать, рассмотрев этот снимок поближе? Готовящий атаку выглядит как обычный гражданин или даже как турист, собирающийся на отдых, что сильно отличается от сложившегося образа террориста в балаклаве и с автоматом.

Изучая современный образ террориста, я решил повторить путь так называемого «спящего террориста» — человека, который до определенного момента никоим образом себя не проявлял (например, контактами с радикальными исламистами или участием в военных действиях в Сирии), а значит, не привлекал внимание спецслужб. Я провел два перформанса, в которых с помощью видео и фотографии фиксировал шаги предполагаемого террориста на пути к совершению атаки.

Общество

Общество, лицом к лицу столкнувшееся с терроризмом, оказывается перед выбором: сохранить привычные ценности или закрыться, вводя ограничения свобод граждан. В то же время образ террориста начинает размываться, черты военизированности исчезают, и он превращается в обычного человека. В результате число как реальных, так и ошибочных обвинений в терроризме возрастает. В этой части проекта я использовал снимки с камер видеонаблюдения, которые появлялись в СМИ. На одних изображены террористы, на других — обычные люди, которых медиа преждевременно назвали преступниками.

Оба перформанса вызвали неоднозначную реакцию общества и полиции. Возник вопрос: коснутся ли перемены в обществе искусства? Расширится ли круг табуированных тем, с которыми нельзя работать и за которые могут быть осуждены художники?

— Каждый раз, когда я думаю о Беларуси, я вспоминаю, насколько находчивы и креативны люди. Вероятно, эти качества были унаследованы наряду с толерантностью из советского периода. Поскольку я родился в 1986 году и в раннем детстве был гражданином СССР, я до сих пор помню свой паспорт с серпом и молотом и пустые полки в магазинах.

Эта серия основана на некогда доминировавшей в Беларуси культуре «сделай сам», которая окружала меня в детстве. Сегодня я обращаюсь к ностальгическим воспоминаниям о тех событиях и вещах, которые видел или о которых слышал, событиям, в которых я принимал непосредственное участие. «Бусы из яблочных косточек» — это рассказ о творчестве, мастерстве, трудолюбии и повседневной переработке материалов, которые были естественны для людей, живущих в условиях постоянного дефицита. Это было время, когда нужно было либо найти способ урвать необходимое, либо сделать его из того, что есть под рукой.

Хотя сегодня «сделай сам» встречается разве что в домашнем декоре, в своих фотографиях я стараюсь оживить то, что когда-то было необходимостью.

— Началом работы над проектом послужила фотография, купленная мною на блошином рынке в Зальцбурге. Военный снимок привлек мое внимание тем, что солдаты, запечатленные фотографом, демонстрируют жест, который не сообщил мне ничего, но в то же время, вероятно, был важен и играл какую-то роль. Это заставило меня задуматься о двух вещах: о существовании специального языка жестов войны и о том, возможно ли осмыслить наследие войны так, чтобы избежать ее в будущем.