Дмитрий Лукьянов: «Высший пилотаж — работать в среде, где не на что смотреть»

Дмитрий Лукьянов открыл для себя документальную фотографию благодаря подруге, снимавшей дипломный проект про циркачей-лилипутов. Через год он уже учился в мастерской Игоря Мухина в Школе Родченко. В июне 2015-го проект Instant Tomorrow — дипломная работа — получил на защите специальный приз. Bird In Flight поговорил с Дмитрием о том, как ему стали милы московские окраины, зачем искать от добра добра и какие чувства у него вызывает родная страна.

Как фотография стала твоей профессией?

Я долгое время занимался экстремальным спортом, тогда впервые и взял в руки камеру — снимал всякие трюки. Потом обзавёлся собственным бизнесом — у меня было небольшое швейное предприятие, приходилось что-то снимать по работе. Лет шесть всё шло довольно успешно, но однажды я почувствовал, что нахожусь не на своём месте, и резко всё бросил.

Примерно в это время я познакомился с Таней Ильиной, которая училась в Школе Родченко и снимала дипломную работу про лилипутов. Она позвала меня ассистировать. Мы жили с ними в цирке, переезжали из города в город. Я прочувствовал схему работы с документальной фотографией, когда ты проникаешь в чужую жизнь. На какое-то время сближаешься с героями, используешь их жизненное пространство как съёмочную площадку. А потом исчезаешь, и у тебя остаются фотографии, из которых рождается проект. Меня это дико заинтересовало, и я решил поступить в Школу Родченко.

Первый раз Валерий Нистратов не взял меня к себе на курс — и правильно сделал. Я целый год вникал в учебные процессы, чтобы снять хорошее портфолио для поступления. И снял историю про московских рестлеров — репортажные картинки и постановочные портреты. Позже их опубликовали в «Большом городе». После этого я без проблем поступил в мастерскую к Игорю Мухину. Мне тогда было 28 лет.

Проект DKdance — о современном состоянии советских ДК. Над ним я работал в 2013–2014 годах. Я объехал более 30 городов и посёлков Центральной России и запечатлел, как сейчас выглядят некогда ключевые элементы культурной жизни страны.

Легко было договориться с героями о съёмке?

В основном на снимках — работники ДК, посетители или местные деятели культуры. Но далеко не все они оказывались приятными людьми, готовыми позировать. (Смеётся.) Если им нечего было скрывать, то они соглашались легко. А если я прихожу в ДК с камерой, а они там бюджеты пилят, то начинают нервничать. Некоторые очень открыты: они видят в тебе важного человека из Москвы, который покажет, как всё плохо, это где-то там напечатают, и всё изменится. Но это, конечно, не так, есть в этом такой неловкий момент.

Как ты создаёшь свою фотографию?

Ты приходишь в пространство, и тебе надо что-то выдумать. Если будешь снимать прямо там, где встретил своих героев, то, скорее всего, выйдет обычный репортаж. Поэтому надо что-то конструировать, искать, двигать мебель, в конце концов. Плюс ты встречаешь десяток людей, а тебе нужно выбрать того, кто действительно подойдёт. Отчасти в этом и заключается творчество в документальной фотографии — в выборе.

Instant Tomorrow — дипломная работа в Школе фотографии и мультимедиа им. Родченко. Проект снят в типовых районах массовой застройки на окраинах Москвы в 2014–2105 годах.

Для Instant Tomorrow ты так же тщательно выбирал моделей?

Ещё более тщательно. Но тут основной критерий — согласие человека, потому что, как ни странно, было сложно найти тех, кто согласится пустить к себе фотографа. А иногда я приезжал и понимал, что человек или обстановка не подходит. И уходил, извинившись за беспокойство.

Ты сразу задумал этот проект как зарисовку будущего?

Нет. Как все хорошие идеи, эта родилась в процессе. Я как раз заканчивал DKdance и устал путешествовать. Хотелось поснимать что-то спокойное. Начал с ландшафтов — так совпало, что Валера Нистратов дал задание снять свой район. Я ходил, фотографировал эти бессмысленные пейзажи, потом постепенно переместился в интерьер, всё стало обрастать новыми деталями и в итоге закончилось постановкой.

Вообще, самые интересные идеи для кадров возникают неожиданно. В Instant Tomorrow есть фотография, где четыре высотки стоят в заледеневших деревьях и всё такое бело-голубое. Получилась она так: на прошлой съёмке, днём ранее, я случайно утащил у героев ключи от квартиры. И на следующий день пришлось встать рано утром и ехать возвращать. Когда выехал, увидел это удивительное состояние природы и проступающие высотки на заднем плане. У меня с собой была камера, и я это быстро снял.

Случайная штука, такое редко бывает — выйди я на полчаса позже, ничего бы уже не было.

Это важное умение — смотреть по сторонам, в нужное время оказаться в нужном месте и среагировать. Так же с кадром, где девушка на подоконнике: я не планировал снимать, но увидел, как загорелся пожар вдалеке, поставил свет, поработали с позой и за 10–15 минут сняли, пока его не потушили.

Как брессоновский «решающий момент»?

Вроде того. Нужно быть открытым ко всему, что происходит. Даже если получается хорошо, то всё равно нужно попробовать и что-то другое. Осмотреться по сторонам, выглянуть в окно. В работе над новым проектом, например, я снимаю в одну сторону, потом обязательно, пока не слез с точки, осматриваю всё вокруг. Иногда получается, что происходящее за спиной интереснее того, на чём ты сконцентрировал внимание. Делаешь кадр, а потом понимаешь, что нужный-то у тебя сзади или сбоку образовался.

Расскажи о новом проекте.

Сейчас трудно говорить об этом, так как предстоит ещё не один год работы и много тысяч километров пути. Но в двух словах это довольно масштабная работа, связанная с российской повседневностью, ландшафтом, периферией и идеей путешествия вообще.

Снимая дома культуры, я обнаружил, что среда, где они находятся, интереснее, чем они сами. И параллельно я стал снимать местность — то, что можно определить как культурный ландшафт. Сейчас я активно ищу метод. Пытаюсь развести все параллели с другими фотографами, которые делают или делали что-то похожее, ведь самое важное в художественной практике — преодолеть то, что уже сделано, пойти дальше, чтобы тебе не говорили: «А! Это Алек Сот!» или «А, это Стивен Шор!». Конечно, любопытно применить к русскому пейзажу методы New Topographics, но нужно сделать это по-другому. Я потихоньку к этому подхожу, за три года вырисовывается что-то похожее на собственный взгляд, но пока всё зыбко.

Как ты нашёл свои темы? И почему всё о России?

Как правило, когда фотографы начинают работать, они ищут что-то, что по умолчанию интересно, что само уже готово стать фотографией: например, красивые руины, заброшенные объекты или труднодоступные места вроде Крайнего Севера или промышленных городов. Я прикоснулся к этому, но быстро понял, что мне интереснее банальное, повседневное. То, мимо чего мы проходим и не замечаем.

Валера Нистратов укрепил мой интерес, когда на одном из занятий сказал, что всегда легче уехать в путешествие и снимать там что-то невиданное, чем здесь — повседневное. Высший пилотаж — работать в среде, где вроде бы не на что смотреть. Когда я начал снимать спальные районы, то просто не понимал, что там вообще делать. Как преодолеть эту пустоту? Но потом всё постепенно стало вырисовываться. Так же с путешествиями:

сначала снимаешь всю эту русскую дичь, кидаешься на неё, а через год-другой это всё отпадает и остаётся повседневность, которая меня и очаровывает.

Но для этого нужно преодолеть все клише, всё, что было до тебя, успокоиться. Тогда проявляется сущность, то, что выходит именно из твоего сознания.

А о России — потому что я отсюда, я её понимаю или стараюсь понять. Я согласен с мнением, что Россия уже сама по себе художественный объект — всё уже готово, надо только осмыслить. И тут проявляется преимущество чистого фотографического подхода: всё, что ты находишь и запечатлеваешь, не выдумано тобой, а ещё имеет силу документа.

Ты патриот?

Россия вызывает интерес, но не любовь точно. Через проект я пытаюсь прикоснуться к своей стране. Вся эта неустроенность, неистовая эклектичность, недружелюбная среда вокруг меня раньше сильно раздражала, пугала и вгоняла в тоску. Потом я стал специально ездить в такие места, которые мне совсем не нравятся, пытался понять, как всё устроено, всматривался. Закончилось тем, что теперь я ищу вдохновение в том, что раньше отторгал.

Видела твои первые репортажные снимки, когда ты ещё не закрыл Tumblr, — ты вообще мог снимать человека в лоб на улице. Откуда такая смелость?

Когда я начинал, то снимал из-за угла: кадры были пустые, без людей. И я понял, что так ничего не получится. Я купил классную мыльницу и решил: будь что будет, но буду жёстко снимать, а если получу [по лицу], ну что ж…

Переломный момент был, когда я летел в самолёте и мне сильно захотелось сфотографировать стюардессу. Я зашёл к ним, говорю: «Катя!» Она обернулась, я щёлкнул.

Конечно, она поругалась немного, но не страшно. В тот момент я преодолел эту неловкость — просто зашёл и сделал. Потом я как-то сфотографировал девушку-стоматолога, которая лечила мне зуб. У неё была повязка, закрывавшая половину лица, и огромные зелёные глаза. Я достал камеру и стал снимать.

Она была не против?

Удивилась, конечно. Наверное, так раньше никто не делал. Но надо было преодолеть эту дистанцию. А потом я снимал и понял, что мне вообще это не нужно — так жёстко вторгаться в личное пространство. Кажется, это уже понемногу отмирает — вся эта стрит-фотография, снэпшоты. Но опыт всё равно полезный, переломный.

То есть ты всё время себя преодолеваешь?

Да, я часто исхожу из обратного. Боишься куда-то поехать, но берёшь и едешь. Не можешь набраться наглости и снимать в лицо, но снимаешь. Таким образом лечишь комплексы, преодолеваешь лень, нерешительность.

Ты не хочешь перейти на более личные темы?

Сугубо личные истории уже неинтересны. Всё это переместилось в соцсети и инстаграм. Помню, кто-то сказал на просмотрах в Школе Родченко, что через личное должно проступать всеобщее. Вот одна моя близкая подруга однажды подметила, что Instant Tomorrow, по сути, и есть мой личный проект. И она была права, признаюсь.