Работа у меня пыльная: Рисунки на грязных кузовах грузовиков

После зимовки в Индии Никита Голубев вернулся домой и взглянул на грязь по-новому — ему захотелось если не почистить все вокруг, то хотя бы что-то с этим сделать. Кроме того, он ощущал потребность открыть для себя новую технику и материалы — и грязь подошла как нельзя лучше. Так он уже три года рисует на пыльных кузовах грузовиков.

— Проект с рисованием на грязи стал для меня своеобразной творческой зарядкой. Незадолго до этого я ощутил какой-то упадок — мне не совсем нравилось то, что делаю. И вот после возвращения из Индии я стоял в пробке и вдруг понял, как долго смотрю на грязные поверхности других авто. Решил, что текстура грязи очень контрастирует с белым кузовом машины и если с ней поработать, то вполне может получиться какая-то «красота». Сложно сказать, что конкретно меня сподвигло на такое решение, но думаю, это была сумма впечатлений.

Текстура грязи контрастирует с белым кузовом, и если с ней поработать, может получиться какая-то «красота».

Если бы мне кто-то однажды сказал, что картины на грязи так поднимут мой инстаграм, я бы рассмеялся. О том, что стал популярен, я узнал от друга: он увидел мои работы на одном известном ресурсе. С некоторыми своими рисунками я потом сталкиваюсь в городе, а другие больше никогда не встречаю. Но у меня нет потребности обязательно увидеть их снова, хоть это и приятно, — ведь остаются фотографии.

По образованию я врач-педиатр, но еще на четвертом курсе понял, что не буду работать по специальности. Думаю, сейчас медицинское образование дает мне нужное понимание анатомии и добавляет цинизма.

Я начинал с работы дизайнером в небольших рекламных компаниях, потом перешел на позицию арт-директора, но в какой-то момент понял, что дизайн мне уже не так интересен, и стал больше времени уделять иллюстрации. Более десяти лет назад осознанно ушел на фриланс и начал брать проекты, связанные с иллюстрацией и живописью. Даже занялся дизайном принтов для обоев — у меня с партнером свой магазин. Пока этот бизнес приносит нам не очень много денег, но там точно много красоты, и я верю, что рано или поздно это сработает. Время от времени я занимаюсь росписью стен — от абстракций до реализма с птицами и растениями.

Переход в живопись дался мне совсем непросто — было нелегко отказываться от проектов, которые приносили деньги, но я не хотел заниматься дизайном в чистом виде. Мне кажется, что мой мозг стал подсознательно искать нужные мне проекты, и, что интересно, я находил их.

Рисовать на грузовиках не то чтобы комфортно. Это пыльно, грязно, и вообще нужно каждый раз заставлять себя это делать. Но я не утратил запал и все еще нахожу на это внутренний ресурс. Я всегда двигаюсь от идеи и хочу изобразить какие-то осмысленные вещи.

Рисовать на грузовиках пыльно и грязно, нужно каждый раз заставлять себя это делать. Но я не утратил запал.

Чтобы найти нужную машину, надо постараться. Бывают и разочарования, когда ты заранее выбираешь подходящее авто, а потом его не оказывается на месте. Или что еще хуже — грузовик стоит уже мытый. Вопреки общепринятому стереотипу водители совершенно обычные люди и чаще неконфликтные. Конечно, были случаи, когда меня прогоняли или водитель говорил, что никакие рисунки ему не нужны. Но так происходит довольно редко.

Наброски я делаю загодя, каждый эскиз выжидает своей очереди, пока я не найду нужную машину.

У меня есть любимый грузовик в районе станции метро «Теплый Стан». Я нарисовал две картины на его кузове, а когда пришел в третий раз — в кабине сидел водитель. Я сказал: «Я на вашей машине уже рисовал и хочу нарисовать еще одну картину», но он заартачился. Оказалось, что из-за моих рисунков его останавливала полиция.

Спустя полтора года я встретил этот же грузовик, и он как раз так классно запачкался. Водителя внутри не было, и я начал рисовать мурену. Когда сделал уже половину, ко мне подошел мужчина. Я мысленно приготовился, что сейчас снова начнут прогонять. Оказалось, что это был владелец машины, который, наоборот, очень хотел, чтобы я нарисовал новую картину на его грузовике. «У нас на всех станциях спрашивают, где новые рисунки, а мы даже не знали, как вас найти».

В среднем на одну работу у меня уходит минут сорок, редко — чуть больше часа. Мои работы — это движение в одну сторону, ведь я ничего не переделываю и не перерисовываю. Я вообще довольно быстро работаю, не только с грязью, но и с другими материалами. Просто грязь помогла мне ускориться. Я рисую в пределах юго-запада Москвы. Зачем далеко ехать, если потом машины уже с моими картинами поедут сами.

Периодически я беру уроки живописи, но классического художественного образования у меня нет. Однако я сомневаюсь, что оно нужно в том виде, в котором существует сегодня. Все мои работы можно обозначить как dirty art или обратное граффити.

Мои работы — это движение в одну сторону, ведь я ничего не переделываю и не перерисовываю.

Никакой идеи и далеко идущих планов у меня не было: я не намеревался захватить мир с помощью грузовиков, на которых будут мои картины. Я даже не думал продвигать себя как художника с помощью этой грязи. Просто в тот момент мне очень хотелось начать проще относиться к своему творчеству. Многим художникам, да и мне в том числе, знакома история, когда ты делаешь какую-то работу так долго, что она перестает тебе нравиться. Ты мучаешь себя, мучаешь эту работу. Я же хотел оказаться в условиях, где бы у меня не было возможности ни перерисовать, ни исправить, и дать волю материалу работать самому по себе.

Мне очень хотелось начать проще относиться к своему творчеству.

Я стараюсь просто и четко выражать мысли, для меня это по-настоящему важно. А вот к самому рисованию по грязи, конечно, я отношусь с некой иронией.

Когда мне было 22 года, я участвовал в реалити-шоу «Голод». Съемки были в Берлине, но когда я вернулся в Москву, то жутко удивился: меня все узнавали в метро, на улицах. С одной стороны, это приятно, с другой — сильно напрягает. Я же ничего не сделал, чтобы мне признавались в любви. Но сегодня я отлично понимаю, что даже ту узнаваемость можно было конвертировать во что-то большее — рисовать и двигаться в этом направлении, — а я же тогда больше тусовался.

Тогда как эта волна популярности через инстаграм возникла из-за того, что я сделал что-то новое — пусть даже начал рисовать на грязи, — но для меня она значит намного больше. После мне стало проще продавать свои полотна и авторские принты, ведь сложно продвигать работы, когда тебя никто не видит и не знает.

Мне не очень нравятся муралы в Москве, хотя я, к своему стыду, даже поучаствовал в нескольких таких проектах. Самое обидное, что когда я отправлял заказчику эскизы, зачастую он выбирал наиболее посредственный и унылый, а потом художник перерисовывал его на стену. Мне кажется, это делалось скорее для отчетности и получалось максимально плохо. А те муралы, которые рисовали приезжие художники, к сожалению, в скором времени закрасили. В Киеве есть мурал испанского художника Okuda (Оскар Сан Мигель Эрик), и это очень здорово. Да и в целом встречаются неплохие работы. В Москве же я в основном сталкиваюсь с муралами, которые скорее преследуют пропагандистские цели.