«До сих пор не могу поверить, что всё это правда случилось»: Фотографы вспоминают аннексию Крыма

16 марта 2014 года я с моим другом и коллегой Андреем Стениным провёл на продуваемом ледяным ветром Чонгарском перешейке. Контроль на блокпосту осуществляли «беркутовцы» из Севастополя, а рядом болтались без дела множество «самооборонцев» и «казаков». Мы хотели снять, как они будут голосовать. Казалось, что опускающие бюллетени в переносную урну вооружённые люди станут лучшей иллюстрацией «мирного референдума». По дороге мы заехали в Джанкой и село неподалёку. Ажиотажа на избирательных участках заметно не было.

На Чонгаре мы проторчали до вечера, большую часть времени греясь в машине. Пару раз к нам подходили автоматчики, заставляли выйти из машины и проверяли документы. Видимо, принимали за шпионов. Рядом начинались траншеи «зелёных человечков» и стояла бронетехника, фотографировать которую настоятельно не рекомендовалось. Выручало Андрюхино удостоверение российского корреспондента. Своё я спрятал подальше и не показывал: отношение к западной прессе в Крыму было не самым доброжелательным. Урну так и не привезли, но «беркутовцы» особого неудовольствия не проявляли. Все понимали, что решение принимается не в Крыму.

Вечером после закрытия участков на главной площади Симферополя начался концерт. Я на этом празднике жизни выдержал лишь минут 15. Флаги России и почему-то ЛДПР, георгиевские ленты, ура-патриотические песни — я смотрел на этих людей, и мне было их жаль. Я слишком любил Крым, но в этот момент понял, что больше сюда не вернусь. Для меня Крым всегда был территорией свободы, а сейчас я видел, как она исчезает на глазах. В отличие от ликующих крымчан, я слишком хорошо знаю Россию.

До этого в Крыму я был шесть или семь раз, когда был ребёнком, и чуть позже — подростком. Прекрасное было место для отдыха, с тёплым морем, красивыми горными кряжами и потрясающим чистым воздухом. Помню, один раз мы с другом играли в бадминтон и так увлеклись игрой, что не заметили наступления темноты. Тогда он сказал фразу, которая почему-то въелась в сознание: «Крымские ночи наступают быстро».

Так же быстро произошла и аннексия. Хотя прямой угрозы жизни не было, по психологической нагрузке это была самая тяжёлая командировка в моей жизни. После Майдана, где люди жертвовали жизнью за свободу Украины от диктата и коррупции, Крым казался каким-то потусторонним миром, в котором всё поставлено с ног на голову. Люди упорно отрицали очевидное, в частности присутствие российских военных, называя их «самообороной». Все ждали приезда мифических «бандеровцев», которых придумала изобретательная российская пропаганда. Знакомые знакомых, которые были на Майдане, в их рассказах обязательно возвращались наркоманами с полными карманами денег за участие в протестах. Проукраинских активистов похищали, их портреты висели на столбах в центре Симферополя. Решата Амётова, крымско-татарского активиста, нашли мёртвым.

5 марта. Корабли ВМС Украины заблокированы на своей базе в Севастополе. Из бухты не выйти, она перегорожена кораблями ВМФ России. На леерном ограждении пленённых кораблей — матрасы. Как будто сушатся, а на самом деле скрывают от возможных снайперов происходящее на палубах. Жёны моряков с колясками и без стоят на холме у пристани, стараются отыскать глазами своих близких. Растерянные матросы и офицеры, давшие присягу Украине, не понимают требования сложить оружие и сойти на берег. Не понимают, как дружественная армия вообще может подобное требовать. Не могут поверить в происходящее. Для них Россия всё ещё родная. Психологически не готовы принять происходящее.

Лощёные казаки на новеньких военных «Камазах» блокируют прилегающие к базе улицы. В какой-то момент удаётся пробраться к кораблям. Единственное, чего я хочу, это извиниться перед офицерами. Нельзя требовать от офицеров предать свою страну, нельзя ставить ультиматум близким. Уважение — вот чего не хватало во время аннексии Крыма.

Темнеет. Мачты кораблей «Тернополь», «Славутич», «Корец» чернеют на пока ещё синем небе. Пропустили грузовик с провизией. Матросы в шлюпке готовятся принимать то, что в кузове грузовика. А там мясо, кровавые части туши. Я как-то съёжился внутренне. Бескровная вроде бы аннексия получилась, а будто предвидел, что будет дальше. Что будут грызть тело Украины дальше, не дадут оправиться.

Последний день зимы 2014 года в Симферополе выдался прохладным. Прохожие на проспекте Кирова, ёжась от ветра, спешили по своим делам. Троллейбусы неспешно двигались мимо памятника Ленину. Рестораны, кафе и бары в районе улиц Пушкина и Горького постепенно наполнялись шумными посетителями. Наступал обыкновенный вечер пятницы.

Шумно было и у Верховной рады. Полсотни людей митинговали. Мужчины и женщины пенсионного возраста поочерёдно трясли перед немногочисленными телекамерами флагом военно-морского флота СССР. Бородатые дяди, чем-то похожие на казаков, стояли у памятника-танка Т-34 в сквере Победы и сурово курили папиросы. Две бабули маленького роста в меховых шапках и с мятыми целлофановыми пакетами красного цвета в руках, поблёскивая золотыми зубами, требовали у журналистов показать паспорта — искали шпионов. Крепкого и не совсем трезвого вида агрессивные молодые люди выкрикивали лозунги. Подступы к зданию Рады были завалены баррикадами и уставлены украинскими милиционерами. Над этим всем витал аромат коньяка и дыма. Вечерело. Зажгли костры и свечи.

Утром 1 марта площадка возле Рады преобразилась. Караул у баррикад кардинально поменялся, и здание теперь было окружено вооружёнными солдатами и любопытными горожанами. Снайперы, пулемётчики и просто военные с автоматами как-то безразлично-спокойно смотрели сквозь людей, которые с тревогой фотографировались на их фоне. Светило солнце. Остро хотелось кофе и курить. У обелиска Долгорукова стояла брюнетка в коротенькой юбке и держала плакат, на котором было написано «Русская весна».

До последнего не мог поверить, что случится Крым. После Майдана уехал отдохнуть в Стамбул, впервые в жизни отрубил связь. В азиатской части города по пути на футбол обновил в «Старбаксе» твиттер и узнал про разрешение Совета Федерации на ввод российских войск в Украину. Часов через тридцать я приземлился в Симферополе.

Главное впечатление — уровень заведённости простых людей. Такой агрессии в отношении журналистов, без разбору даже, просто при виде камеры, я не видел нигде: ни ранее в Киеве, ни после в Донбассе. Не ощущал нигде такого желания верить самым безумным слухам.

До сих пор не могу поверить, что всё это правда случилось.

Военная операция России в Крыму в феврале — марте 2014 года оказалась неожиданностью для всех. Никто не был готов к тому, насколько виртуозно и почти без жертв можно исполнить план военного вмешательства такого масштаба. Мы с изумлением наблюдали, как без боя сдаются и покидают свои базы украинские военные части. Как заблокированные в бухтах грозные военные корабли играют в поддавки с группами захвата российского спецназа на штурмовых лодках. Вся история напоминала какой-то завораживающий танец с бутафорскими саблями, которыми бьют в такт музыке по фанерным щитам, а с последними ударами барабанов все вместе кланяются восхищённым зрителям.

Но во всем этом прекрасно исполненном спектакле были и те, кто абсолютно искренне ожидал худшего: это жёны украинских военных и моряков. Я никогда не забуду их слёзы, их отчаяние, когда они несли сквозь строй глумящихся казачков передачи своим мужчинам, когда должны были объяснять детям, почему не придёт сегодня домой их отец. Очень часто в нашем мире женщины оказываются сильнее мужчин. Вот и тогда, в те три короткие недели крымской весны 2014 года, жёны украинских моряков и военных были очень сильными. Гораздо сильнее не только своих, но и многих других мужчин.

Оксана пришла увидеться с мужем, который уже неделю не сходит с корабля на берег. В связи с ситуацией в Крыму все корабли ВМС Украины вышли на боевое дежурство. «Славутич» никуда не вышел, так как был заблокирован кораблями ВМФ России в Южной бухте Севастополя. Трап убран, и корабль отвели от причальной стенки. Оксана принесла мужу конфет и шоколада. По её словам, моряки ни в чём не нуждаются. Передачи отправляют на корабль с помощью верёвочного транспортёра, который моряки и их жёны называют «дорога».