Философ Мишель Онфре — о том, как правильно получать образование, исповедовать гедонизм и не верить в Бога

Мишель Онфре воспитывался в интернате, в довольно молодом возрасте (28 лет) пережил инфаркт, что, по собственному признанию писателя, вовремя научило его ценить радость жизни и подтолкнуло к написанию книги «Желудок философа».

В 2002 году Онфре основал Народный университет в городе Кане, где слушатели могут бесплатно почерпнуть знания из области истории, философии, кино, архитектуры. Университет не требует дипломов и сам их не выдает: это место свободного обмена знаниями. В среднем за год лекции посещают около 20 тысяч человек.

Мишель Онфре выпустил девять книг под общим названием «Контристория философии» и более 30 работ, в которых исследует мораль и религию с позиций атеиста. Он всегда категоричен, называет апостола Павла невротиком, Библию — сказками-страшилками для детей, а на выборах голосует за левых радикалов.

В Киев Мишель приехал по приглашению Французского института, чтобы презентовать перевод своей знаменитой книги «Сила жизни. Гедонистический манифест». Главный редактор журнала Korydor Вера Балдынюк встретилась с Онфре и узнала, как он — современный человек со взглядами анархиста и либертарианца — представляет себе идеальную модель государства.

После экономического кризиса мир пуще прежнего начал критиковать потребительство, переживать об экологии, но в то же время не собирается отказываться от новых моделей айфонов. Как это соотносится с вашей теорией гедонизма?

Я заметил, что в Украине тоже сочетаются две реальности: с одной стороны, есть тяготение к интеллектуальному гедонизму, с другой — западная жажда потребления. Когда я приехал в Киев, первое, что я увидел, было строительство огромного храма, что для меня является признаком восточного гедонизма мысли и духа. Ещё шесть лет назад здесь этого не было. Католическую церковь Саграда Фамилия в Барселоне не могут достроить вот уже сто лет! А в Киеве соборы растут как грибы. Всё это существует на фоне мегамаркетов и бизнес-центров, храмов консьюмеризма, которые отображают западную концепцию жизни.

То, о чём я говорю в своей философии гедонизма, — не для избранных снобов. Я оперирую довольно простыми категориями, понятными для всех. Теория гедонизма — это мой личный взгляд на жизнь, который я всячески пропагандирую, но он не только и не столько о наслаждениях от материального мира, но о радости от искусств, книг, интеллектуального познания. Радость от жизни — это то, что ищут и бедные, и богатые. Гедонизм — очень демократичный принцип, доступный для всех.

Фотографирование еды, фуд-порно, фиксация на удовольствии от пищи ошибочно ассоциируют с гедонизмом. Каковы причины этого интереса к еде?

Это гедонизм нарциссический, бытовой, пример декадентства, когда удовольствия обедняют человека. Для меня гедонизм — это очень личное переживание радости, скрытое от посторонних глаз. Желание вывернуть наружу естество, наверное, исходит от неумения переживать свою радость наедине.

А что может служить таким источником радости познания, доступным для многих? Современное искусство?

Я считаю, что современное искусство — это инструмент обогащения в капиталистическом мире и к этому приложил руку Марсель Дюшан ещё в начале ХХ столетия. Искусство стало предметом торга и частью мирового бизнеса. Есть много китайских, российских, британских мафиозных структур, которые извращают идею современного искусства и работают исключительно с товаром. Искусству необходимо возвращать критический потенциал. Но, с другой стороны, если художники работают с проблемами слишком локального политического характера, они останутся вне европейского и мирового контекста. Боюсь, что с этой точки зрения такие критические высказывания художников усугубляют герметичность современного искусства.

После теракта в Париже журнал «Шарли Эбдо» разместил на обложке картинку, где простреленный француз пьёт шампанское, что должно было символизировать несломленный дух парижан. Это и есть гедонизм по-французски?

В последнее время правительство и многие издания, а также публичные деятели разжигают антиисламскую истерию. Такие журналы, как «Шарли Эбдо», играют в этом не последнюю роль. Они унижают, оскорбляют оппонента, для меня это неприемлемо. Я атеист, но считаю, что этот журнал спекулирует на унижении другой религии. Это не привносит дополнительных смыслов в дискуссию о фундаментализме и терроризме. Лично меня постоянно называют антисемитом, исламофобом, ненавистником христианства и экстремистом. Меня критикуют и единомышленники за то, что я слишком мягкий атеист. Но в чём я совершенно уверен — мои книги, по крайней мере, не провоцируют ненависть друг к другу.

Вы уже много лет преподаёте в Народном университете в Кане. Есть ли у него ощутимое влияние на формирование интеллектуального сообщества во Франции? Это именно то, что вы, вслед за Пьером Бурдьё, называете «коллективным интеллектуалом»?

Можно сказать, что наш университет действует не только во Франции: благодаря радиостанции France Culture наши лекции и дискуссии транслируются на аудиторию более миллиона человек по всему миру. Я вот в киевском ресторане встретил французов, которые сказали мне, что слушают мои программы. Университет в Кане — это практическое применение философии и знаний в кругу тех, кто интересуется музыкой, литературой, историей. Как правило, академическое образование не даёт тех философских основ, которые развивают критическое мышление и в дальнейшем продвигают прогрессивные идеи. Подрыв системы классического образования, развитие параллельных альтернативных проектов — именно то, что сегодня может изменить общество. Ни Камю, ни Сартр не были философами, которых подготовил классический университет. Их теории рождались благодаря самообразованию. Очень важно, помимо академического образования, иметь очаги альтернативной мысли, плоды которых потом берёт на вооружение классический университет.

Как вы оцениваете роль учёных вроде Ричарда Докинза в секуляризации общества?

Есть разные способы быть атеистом. Я согласен с Докинзом в том, что Бога нет. Но я не согласен с тем, как он это доказывает с научной точки зрения. Для меня недостаточно свидетельства космонавтов, которые не видели Бога на Луне. Например, людям из Ватикана это нужно доказывать философским путём.

А популярная культура? Ведь она смело играет с сакральными образами, именно там Бог вообще может оказаться женщиной.

Массовая культура, наоборот, способствует ещё большей дремучести. Это мощное средство пропаганды, которое отлично действует через телевидение и кино. Она сужает круг людей, которые способны мыслить критически и свободно.

В своих работах вы часто говорите об «умственном инфантилизме». У кого из философов ХХ века вы находите рецепт противоядия?

Я, как ни странно, против того, чтобы апеллировать к каким-либо именам из прошлого — к Фуко, Делёзу, Фрейду. Критическое отношение к миру формируется каждым из нас как общее переживание, практика общего отношения к миру. Наверное, если бы я начал говорить о тех, кто формировал знание нашего века, я бы не написал свои книги. Я имею в виду, что мир стремительно меняется и некоторые теории уже не прикладываются к нашей реальности. Интересно исследовать то, что здесь и сейчас.

Вы часто используете образ Гулливера и лилипутов, которые смогли укротить великана, как пример коллективной силы маленьких людей. Интересно, как вы оценивали события на Майдане…

Сегодня во французском обществе есть очень сильный информационный фильтр. Левые либеральные силы презирают политику Путина, представители партии Марин Ле Пен её горячо приветствуют. Но их объединяет одна вещь: все важные события, такие как Майдан или Сирия, рассматриваются с позиции «как это понравится или не понравится Путину». Я считаю, это нездорово. Об Украине говорится очень мало в реальном контексте, она практически никогда в наших медиа не выступает как политический субъект, транслируется постоянное «Это спровоцирует Путина!». Каждый раз, когда я задаю вопросы, ответы уводят меня всё дальше от понимания. Даже через призму либерального философа Бернара Леви, который много пишет об Украине, сложно понять, что здесь происходит. Очень мало реальной информации, я буквально недавно прочитал статью, которая хоть как-то помогла мне понять, что происходит в отношениях между Украиной и Россией, причём это была пропутинская публикация, из которой всё стало ясно. Секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкосс, мать известного писателя Эмманюэля Каррера, написала, что она поддерживает идею Путина о едином экономическом пространстве и что Украина должна стать его частью, а не продолжать попытки вступить в Евросоюз.

Культурная политика Франции сейчас сосредотачивается на защите своего национального продукта, языка, традиций. Ощущается ли некое противостояние между этой политикой и тенденциями глобализации?

Если посмотреть на то, что показывают на французском телевидении, это либо американские сериалы и шоу, либо французский продукт, сделанный по американскому шаблону. Слухи о французской американофобии сильно преувеличены. Если выходит какая-нибудь книга, автор старается, чтобы она вышла в США. Если преподаватель читал лекции в Америке, тогда он считается прогрессивным. Поэтому я не могу сказать, что французский протекционизм превалирует в обществе.

Вы как постанархист какой видите приемлемую модель государства?

Многое зависит от того, сильное это государство или слабое. Но в любом случае это институт, который выполняет функцию сбора и распределения денег. Я анархист, который поддерживает идею государства, но государства не кастрирующего и запрещающего. Сейчас многие отдают предпочтение государству якобинского типа (идея единого и неделимого государства с сильной центральной властью. — Прим. ред.). Я выступаю за идею государства, где происходит децентрализация власти и ресурсов во благо развития социальной сферы, ведь государство — это наши больницы, школы, университеты. Когда государство не в состоянии поддерживать тех, кто нуждается, растут ксенофобские настроения. Вспомните, например, роман Мишеля Уэльбека «Покорность». Люди бегут от войны, но кто создал эти войны? Сами европейские страны. В идеале после завершения конфликтов люди должны были бы возвращаться в свою привычную среду, с их языком и традициями. Этому может способствовать только международное сотрудничество для мирного урегулирования конфликтов. Роман Уэльбека — это не социология, это моделирование мира. Он, как и Флобер, показал ситуацию, к чему может прийти мир в ближайшем будущем.

Фото: Ольга Иващенко.