Где кончается Москва: Жизнь в заполярном Мурманске

Мурманск мы увидели ночью, за 13 часов преодолев с удачно попавшимся дальнобойщиком тысячу километров от карельского городка Медвежьегорска. Мы ехали между бесконечных сопок в продуваемом сквозняками грузовике и смотрели на северное сияние.

Полуночный Мурманск встретил нас тихими улицами и запахом дыма от угольных котельных. Мы озирались, ёжась на октябрьском ветру. Я первый раз в Заполярье — тёмный и незнакомый Мурманск, шум порта, где-то недалеко — Ледовитый океан. Граница города очерчена резко: за ней нет деревень, посёлков, хаотичных пригородов. Мрак, в котором изредка мелькают фары машин на трассе «Кола».

Утром таинственность спала: внизу открылся город с его послевоенными двухэтажками, посеревшими домами 80-х и 90-х годов и деревянными бараками; над головой — невозможно низкие облака.

Нам предстояло прожить в Мурманске месяцы. Мы сбежали от Москвы за Полярный круг, в самый населённый город Арктики. Мурманск я представлял себе как огромный грохочущий порт, где на улице сплошь моряки, а в магазинах — дешёвая рыба. Белые медведи должны были бродить где-то неподалёку, солнце должно было быть редким, а снег — частым. С солнцем я не ошибся, и снега хватило с лихвой, но в остальном мои ожидания не оправдались.

Я думал, что найду здесь дешёвую сёмгу, крабы и креветки. Однако сёмга в Мурманске стоит дороже, чем в Подмосковье: добытого лосося рыбаки обычно сдают в Норвегию (в родном порту его сложно переработать для продажи в России), и в магазины рыба попадает как «норвежская». На крабах висят ценники с четырехзначными цифрами, а китайские креветки лишь немного доступнее, чем в «Ашане». Экономить можно, только покупая у браконьеров за две трети от магазинной цены. Браконьеров не останавливает риск тюремного заключения: лицензия на отлов рыбы дорогая. Ловля крабов здесь и вовсе запрещена — охраняемый вид, поэтому в магазинах — крабы из Китая (по крайней мере, по документам), а в море, по жалобам местных, они развелись и истребляют рыбу.

На улицах бросаются в глаза не моряки, а военные. Город изобилует военторгами с российской армейской формой — в Мурманске, как и на всём Кольском полуострове, много военных объектов. В прибрежных районах часто встречаются плохо покрашенные вывески «проход запрещён» и заборы с ржавой колючей проволокой. Служащие караулят стратегические склады, где мало что сохранилось. Отслужив на севере, силовики-пенсионеры стремятся уехать в Карелию.

Не заметить военных трудно. На многих военных базах за границами Мурманска периодически проходят учения спецподразделений. Контрольно-пропускные пункты, где досматривают каждую машину, едущую на север, в сторону закрытых посёлков и городов, — норма; пешеходов почему-то не останавливают. С сопки, на которой стоит Североморский КПП, открывается торжественная панорама Мурманска. Ветер здесь лишён естественного для города угольного привкуса. Только парой сотен метров ниже возвращается привычный запах.

Мы начали обживать Мурманск, когда-то символ могущества Советской империи на севере, для возведения которого приходилось разравнивать сопки с помощью взрывчатки. Неровности рельефа могли компенсировать при строительстве: у многих домов часть подъездов высотой в четыре этажа, а часть — в пять. Многие дома стоят вплотную друг к другу в виде буквы П, с арками для пешеходов в углах. Здесь, на Кольском проспекте, находится рекордно длинный дом в России (1 488 метров). Строили жильё в спешке — часто в квартирах неровные потолки и кривые полы.

Две главные улицы города, Ленина и Шмидта, тянутся параллельно Кольскому заливу — потеряться трудно. Мурманск изрезан автобусными и троллейбусными маршрутами, и жилой дом считается не очень комфортным, если от него до остановки нужно идти дольше пяти минут. За 10 тысяч рублей ($150) в месяц мы сняли однокомнатную квартиру с видом на залив в пятиэтажке на окраине Ленинского района, самого северного из трёх. Часть окон в доме никогда не загоралась: за последние 25 лет из Мурманска уехали, спасаясь от холода и безработицы, 150 тысяч из 450 тысяч горожан.

Рядом с нашим домом на улице Чумбарова-Лучинского стояло два памятника: «Алёша» и «Ждущая». «Алёша», как многие коммунистические монументы, выполнен грубо, но с размахом: 42 метра железобетона, выше него разве что «Родина-мать» в Волгограде. Под памятником — 170 метров скал и один из красивейших видов на город и Кольский залив. К «Алёше» приходят выпить или выгулять собаку. А у памятника «Ждущей» собираются влюблённые и гуляют семьи с детьми. Памятник женщинам, чьи возлюбленные — моряки, 30 лет назад просил поставить малоизвестный поэт Тимофеев. Бронзовую девушку привезли из Смоленска, и одета она по-летнему, что выглядит неожиданно в Мурманске, где лето длится не больше месяца. На ограде «Ждущей» — ворох замков новобрачных, исписанных именами.

Мурманск — один из немногих городов России, заборы и стены в котором не пестрят политическими граффити. За несколько месяцев мы встретили на окраинах только пару размашистых «Россия для русских» и «Слава ДНР». Вроде бы в Мурманске есть анархисты, но на настенной живописи это не отражается. Политическая жизнь города мертва — говорят, из-за нравов полиции: вопросы как с левыми, так и с правыми оппозиционерами решают без протоколов, жёсткими оперативными разговорами.

Кольский залив вблизи — грустное зрелище. Берег покрыт техническим мусором, пахнет мазутом. Купаться в нём нельзя (экстремально низкая температура воды), набережной нет. Спуск с сопок к заливу заканчивается забором портовой базы или склада, часто заброшенных. От памятника «Ждущей» к заливу спускается длинная, из 385 ступеней, лестница, ниже которой на обломках пирса припаркованы два-три автомобиля. Мужчины Арктики удят рыбу в зловонной воде. Они говорят, что выкидывают улов, хотя ходят слухи, что некоторые её едят или продают. Дальнобойщик, который нас вёз, одобряет: «Ну и что, что рыба в заливе? Она там не живёт. Заплывает с океана и отравиться не успевает».

Формально Мурманск лежит по обе стороны Кольского залива. В реальности город — это правобережье залива, а левая сторона — вымирающий придаток. На западном берегу лежат посёлки, мимо которых идёт трасса в Норвегию: Абрам-мыс и Минькино. На заработки их жителям приходится ездить на правый берег. Раньше через залив каждый час ходил пассажирский катер, на котором доехать до Мурманска можно было за 10 минут, но пару лет назад маршрут отменили, и остались только автобусы, дорога на которых занимает час-полтора. Жители стали уезжать — сейчас жильё здесь стоит в два раза дешевле, чем в Мурманске.

На левой стороне залива — место, облюбованное мурманчанами для походов: сопки с натоптанными тропинками. Летом здесь гуляют, жгут костры на берегах мелких озёр, собирают грибы и чернику. Некоторые горожане рассказывают, что во время прогулок они иногда набредают на танки российской армии. В 15 километрах от Абрам-мыса — трёхкилометровый Кольский мост. Слева и справа сопки, отвесные скалы, где-то брошенная строительная техника — и ни души, только вид на Мурманск через залив и пустая дорога в Европу.

На северо-западе от Мурманска — Норвегия. Ближайший скандинавский город — Киркенес, известный по боям Второй мировой войны. Раньше из Мурманска туда отправлялись за шопингом целые автобусы. Сейчас связи с Западной Европой минимальные: за два месяца в городе мы встретили только одного человека, который жил и учился в Норвегии. И кажется, что деньги на поездки нашлись бы — недостаёт любопытства: Мурманск похож на осаждённый природой город, который живёт своей жизнью. Странно, но не каждый мурманчанин видел Северный ледовитый океан. «Зачем?» — пожимают плечами. Летом, правда, выезжают на юг России — греться. Загорелый человек в Мурманске точно побывал в отпуске, здесь загар не ложится.

Зима приходит, когда по календарю ещё осень: в середине октября температура упала до минус десяти и выпал снег. Заполярная природа становится мало досягаема: второстепенных и грунтовых дорог, привычных для жителя средней полосы, там нет. Уйти в горы Хибины, эпицентр организованного туризма, или на полуостров Рыбачий трудно: там царит непроходимая зима.

Ветер идёт в Мурманск с моря, и зимой глаза болят от холода. Однажды мы пропустили штормовое предупреждение и попали в буран. Добравшись до дома, мы слушали, как во всём доме воет ветер. Оказаться в этот час где-то на сопках не хотелось.

Но и в Мурманске не так холодно, как в городе-спутнике Коле, основанном в 1565 году. Температура там ниже всего на пару градусов, но лицо сводит от резкого ветра. Кола стоит в низине у залива, на правом берегу реки Тулома, течение которой отбрасывает назад прилив. Под деревянным мостом через Тулому лёд перемалывается в кашу. Сам мост — охраняемый объект. Если задержаться на нём дольше 10 минут или попытаться его сфотографировать, тобой начинает вежливо интересоваться охранник. За мостом следит смена из двух сторожей и видеокамера ФСБ.

Несколько месяцев я пытался понять Мурманск. Люди здесь живут вопреки климату. Изношенная инфраструктура и отвратительная вода из-под крана соседствуют с трепетной сортировкой мусора. Многие мечтают уехать — чаще всего в Санкт-Петербург, связи с которым прочнее, чем со столицей; другие бросать город не планируют, привыкли. Недостроенные больницы, ветшающие бараки, полумёртвая промышленность и рыболовство, полярные ночи, суровая погода — это всё их.

Когда уезжаешь в Москву, слышишь на безлюдных полустанках вой волков в каких-нибудь 10 километрах от перрона. Мурманск исчезает далеко на севере. Когда в Москве будет майское солнце, а там только придёт робкая весна, мы вернёмся. Будем слушать прибой.