Заложники птиц: Как мужчины влюбляются в небо

— В середине прошлого века, задолго до наступления эпохи гаджетов и интернета, голубятню можно было встретить почти в каждом втором дворе Куйбышева. Хозяином такой голубятни часто был десяти-двенадцатилетний мальчишка, который в силу этого обстоятельства имел немалый авторитет среди сверстников.

Для ребят послевоенных лет голубятня имела сакральный смысл: она была одним из тех мест, где дворовая детвора получала первые уроки жизни. Поэтому для многих мальчишек это стало больше чем просто увлечением. Голубей меняли и продавали, воровали и дарили. Приятельство и добрая дружба запросто могли закончиться за спорами о предпочитаемой породе. Соседи соревновались в том, чья стая поднимется выше. И тогда, задрав голову в небо, можно было одновременно наблюдать неспешный полёт нескольких голубиных стай из конкурирующих дворов. Со временем это движение ширилось и росло: открывались клубы, регулярно проводились конкурсы и выставки голубей.

Однако технический прогресс и смена ценностей сделали своё дело: найти голубятню в пределах сегодняшней городской географии становится всё труднее. Они ещё кое-где ютятся среди унылых коробок гаражей, мусорных баков и бесконечных автостоянок, но это уже совсем другая история. Мальчишки, начинавшие гонять голубей в 1950-е, уже давно живут в другой стране, они поседели и истрепались временем, их мечты и надежды давно растаяли как дым. Осталась лишь детская любовь к небу в самом удивительном её проявлении.

Я снял эту серию в Самаре. Она задумывалась как незатейливый рассказ, посвящённый уходящему увлечению и людям, которые по-прежнему им занимаются. Но по мере работы мой фокус сместился в иную сферу. Пытаясь понять причину столь продолжительного увлечения одним делом вопреки всем переменам, происходящим в судьбе и в окружающем мире, увлечения, переходящего порой в одержимость, я неожиданно ощутил, насколько их нынешний внутренний мир и образ жизни далёк от голоса небес, зовущего ввысь их питомцев.

Я перемещался от голубятни к голубятне, словно вдоль невидимой линии горизонта, где небо кажется максимально приближённым к земле, и в то же время наиболее сильно видна полная противоположность этих стихий. От юношеской пылкости и задора не осталось и следа, теперь здесь больше необъяснимой тоски и отчаяния, чем ожидаемого чувства лёгкости и полёта, больше кротости и смирения, чем стремления и свободы. Ощущение большой любви к птицам, пронесённой через всю жизнь, сменяется впечатлением, что всё просто идёт по некоторой давней привычке, избавиться от которой они не в силах. Возможно, они стали заложниками этой привычки. По сути, эти люди несвободны едва ли не в большей степени, чем голуби, которых они держат. Осознание этого пришло, когда я узнал, что один пожилой хозяин умер прямо на лавочке возле своей голубятни.