«Я не верю в случайности»: Ефрем Лукацкий — о смерти на войне

Декабрь 1994 года, Грозный, Чечня. Окруженный российской армией город сопротивлялся. Попасть в него было сложно — дороги контролировали военные. Сообщали, что авиация начала бомбить жилые кварталы. Немногочисленные журналисты, преимущественно западные, осматривали разрушенные дома, записывали истории.

Фотографу надо видеть, быть свидетелем события, поэтому я крутился на центральной площади. О войне говорило только большее число людей в форме и кинжалы на боках у стариков. Мужчины стояли небольшими группами, обмениваясь новостями. Люди тащили куда-то сумки, было много женщин и детей. В камере 36 кадров, над каждым кадром думаешь, ищешь ракурс.

Я стоял посреди улицы, когда, разорвав воздух, низко прошел боевой самолет. Подумал, что пугает. И тут прозвучали взрывы, за ними крик, треск падающих веток и звон разлетающегося стекла. Рухнул на колени, вспоминая, сколько кадров осталось на пленке. А еще о правильной экспозиции — ведь на земле лежит белый снег, нужна поправка.

Недалеко от меня голова прохожего разорвалась, как арбуз, по которому ударили молотом. Изо рта его спутницы, отстававшей на пару шагов, со звуком, будто хлопнул бумажный пакет, вылетел комок внутренностей вперемешку с кровью. Сердце упало на снег и продолжало пульсировать. Я не смог поймать ее взгляд, она смотрела на свое сердце, а затем упала с протянутой к нему рукой. От увиденного я потерял резкость, все поплыло.

Сердце упало на снег и продолжало пульсировать. Я не смог поймать ее взгляд, она смотрела на свое сердце, а затем упала с протянутой к нему рукой.

Кто-­то пытался бежать, кто-­то остолбенел, кто-то бросился на помощь к убитым и раненым. Я снимал, отключив сознание и стараясь максимально подробно запечатлеть сюжет. Потом остановил старенькие «жигули» — в них сидели три боевика, вооруженные автоматами, с зелеными повязками на лбах. «Я журналист, мне надо выбраться в Ингушетию, там у меня передатчик фотографий в редакцию. Очень важно передать снимки в редакцию», — сказал я. «Ты откуда?» — спросил человек с переднего сиденья. «Украина». «А, Украина… Наши братья, — ответил он. — Садись, довезем, куда сможем».

Возле кладбища машина остановилась. Чеченцы вышли и стали молиться. «Кто знает, может быть, завтра здесь будем лежать мы», — объяснил один из них. Мы ехали по бездорожью, я не понимал, что они говорили, передавая меня из рук в руки разным людям. С огромным риском для проводников добрался в Ингушетию к своему спутниковому передатчику. На следующий день ведущие мировые газеты вышли с моей фотографией на первой полосе.

Я не верю в случайности. Судьба — это скорее математически точная закономерность. Если верить тому, что каждому человеку дан ангел-­хранитель, то можно допустить, что даже в те моменты, когда связь с ним теряется, ангел продолжает посылать окружающим сигналы о приближающейся беде.

Утром к нам во двор в поселке Слепцовск пришел мужчина. Сказал, что сам из Грозного, теперь с семьей выехал в Ингушетию. Сейчас собирается ехать домой за вещами, но боится, что могут остановить солдаты. Может быть, кому-нибудь из журналистов надо в Грозный? Он бы с радостью подвез на своем «москвиче», ведь журналистам легче найти язык с солдатами, если остановят.

Я хорошо знал, что в город трудно попасть, но решил воспользоваться случаем, тем более что был там раньше и знал дорогу. Грунтовка, местами со знаками «Мины». Езды часа полтора, есть время поговорить. «Не понимаю, почему все это происходит, что будет дальше», — начал водитель, не успев представиться. Он говорил и говорил. О бывшей общей родине, о том, как учился в Волгограде…

Я слушал, а мне становилось тревожно, ведь все это я уже слышал раньше на другой войне, в Приднестровье. Тогда молодой ополченец весь вечер также изливал мне душу. Утром я узнал, что он убит — на рассвете попал в засаду во время патрулирования.

Я слушал, а мне становилось тревожно, ведь все это я уже слышал раньше на другой войне, в Приднестровье.

Обреченность ­— не в глазах. Она, как неуловимый запах, витает вокруг своей жертвы. Иногда мне кажется, что могу его уловить. Я ждал беды, но к моему удивлению мы благополучно доехали в центр города. Я вышел возле администрации Дудаева. Договорились, что на обратном пути мой спутник подъедет к Институту нефти, это совсем рядом с центральной площадью, и мы подумаем, как выбираться.

Потом я носился по городу в поисках сюжета, затем была бомбежка. В такой ситуации снимаешь все, что видишь. Вот лежит парень, от ужаса его волосы поднялись дыбом и стали похожи на иголки. У него оторваны ноги. Уже никто не кричит, люди молча смотрят на мертвых. Ненависть придет потом.

Возле Института нефти я увидел знакомый «москвич», набитый подушками, одеялами и другими пожитками. Взрыв покорежил капот, как будто машина врезалась в препятствие. Владелец лежал рядом. Крови было мало, лишь огромные дырки в его пальто. Не могу понять, ­почему не спросил, как его зовут.

(Все фото — Ефрем Лукацкий.)