Убей на здоровье: Как связаны эпидемии и охота на ведьм

Пандемия коронавируса за считаные недели изменила мир. Человечество оказалось не готовым к такому удару, в том числе и психологически: случай в Новых Санжарах показал, что даже в XXI веке страх перед заболеванием может мгновенно настроить одних людей против других.

Вместе с тем так было и раньше. В прошлом люди далеко не всегда могли понять причину заболеваний и часто объясняли большое количество смертей сверхъестественным — в частности, происками ведьм и упырей, считая таковыми кого-то из своих соседей. Страх порождал массовую истерию, которая могла привести к гонениям или даже убийствам.

Не мы первые

Ведьм веками обвиняли в неурожаях, бедах и болезнях — уже в древнерусских летописях упоминается массовое сожжение ведьм. Например, в 1024 году в суздальской земле волхвы убивали старух, считая их виновными в неурожае, а во время моровой язвы (чумы) в Пскове в 1411 году было сожжено 12 женщин.

В Западной и Центральной Европе во времена охоты на ведьм с конца XV до начала XVIII века казнили больше 40 тысяч человек. На украинских землях обвинения в колдовстве не были столь масштабными — в том числе потому, что православная церковь считала веру в волшебство по большей части суевериями и не преследовала ведьм за связь с дьяволом, как это делала инквизиция.

Но основной причиной была особенность местной судебной практики: дела о волшебстве не выделяли в отдельную группу и не приписывали конкретной инстанции, не было даже точного правового определения «волшебства». Часто случалось, что церковные и государственные суды долго не могли решить, кто из них должен заниматься расследованием и вынесением приговора.

К людям, обвиненным в ведовстве, не применяли пытки, и виновность должна была быть доказана словами свидетелей — поэтому больше половины дел затягивались или вовсе прекращались из-за отсутствия доказательств. Историк К. Дыса насчитала только 13 смертных приговоров на 223 обвинения в колдовстве, предъявленных на украинских землях Речи Посполитой в XVII—XVIII веках.

Отношение к «ведьмам» в Украине было сравнительно мягким не только в судебной практике: этнограф и историк XIX века П. Ефименко утверждал, что в каждом селе имеется одна или несколько ведьм и даже в таких больших городах, как Киев и Харьков, есть свои колдуньи.

Еще в 1411 году во время чумы в Пскове было сожжено 12 женщин.

Моровое поверье

Если в обычное время люди, считавшие себя жертвой колдовства, обращались с жалобой в суд, то во время эпидемии с подозреваемыми могли расправиться без суда и следствия. За крайне редким исключением, почти все случаи самосуда происходили именно во время эпидемий.

Они сильно выделяются на фоне обычных убийств и поражают либо жестокостью, либо большим числом жертв. Не всегда даже упоминается количество погибших — например, «Острожский летописец» рассказывает про 1624 год: «Мор был в Мирополе и Барановке. И попалили ведьм в Мирополе для перестатя мору, а оно еще горше мерло. И в Барановке нашли ведьм несколько и боялись палить, чтобы хуже не было».

В 1710—1712 годах в Украине распространилась чума — только на территории Черниговского полка умерло 11 тысяч человек. Вдобавок из-за саранчи два года подряд не было урожая. В местечке Олышовке «бунтовщики взбунтовались: многих жен, признавая их яко за видьомство, пожгли». Сложно сказать, какое количество скрывается за «многими», но из анализа других случаев можно предположить, что около десяти.

Среди погибших были не только жены простых казаков и крестьян, но и мать бунчукового товарища Михаила Быховца и баба панов Тетранских и Ошовского, то есть даже высокий социальный статус мог не спасти от расправы. Об этом деле мы знаем лишь потому, что Быховец начал многолетнее расследование: те виновники гибели женщин, кто не умер своей смертью, были казнены, понесли телесное наказание или много лет провели в тюрьме.

«И попалили ведьм в Мирополе для перестатя мору, а оно еще горше мерло».

Во время бедствия накопившиеся страх и злоба могли обрушиться на человека, который никогда ранее не подозревался в колдовстве, но оказался «не в том месте не в то время». Так случилось в 1738 году на Виннитчине, где свирепствовала чума. Чтобы предотвратить болезнь, жители села Гуменец затеяли ночной крестный ход вокруг села. В поле они наткнулись на шляхтича Матковского из соседнего села, который искал сбежавших лошадей.

Подозревая, что он упырь, который вызвал эпидемию, жители жестоко избили его и оставили в поле полумертвого. Но как только Матковский добрался домой, они пришли снова — с ружьями, пиками, косами и цепами. Захватив его дом, они поволокли шляхтича в свое село, где избивали, требуя сознаться в содеянном. Несмотря на уверения в невиновности, Матковского решили сжечь согласно ритуалу истребления упыря; решение поддержали местные шляхтичи и священник. Один из жителей обвязал голову жертвы полоской кожи, заложив в уши камешки, и сильно затянул. Другой замазал навозом рот Матковского, а местный дьяк завязал ему глаза тряпкой, намоченной в дегте. После этого устроили костер из сорока возов дров и двадцати возов соломы.

Самосуды во время чумы поражают либо жестокостью, либо большим числом жертв.

Жертвой расправы мог стать любой, кто как-то выделялся среди жителей. В 1770 году во время чумы в местечке Ярмолинцах сожгли в просмоленной бочке иностранца, который занимался врачеванием. А 120-летняя Проська Каплунка из местечка Красилова во время чумы стала жертвой из-за своих преклонных лет: существовало верование, что это возможно только благодаря магии. И хотя после пяти дней в тюрьме женщина была отдана на поруки родственникам и те даже успели вывезти ее из городка, из-за оговора какого-то знахаря ее опять схватили. Несчастную закопали в яму по самые плечи, набросали хвороста и подожгли, а потом заставили родственника женщины привалить место сожжения жерновым камнем.

Был бы повод

Иногда судьбу человека могли решить злая воля местной власти и авторитет знахаря. Так случилось в 1745 году в селе Обуховке во время падежа лошадей. Местный войт и его зять, понесшие большие убытки, привели в село знахаря, который подтвердил их подозрения: якобы виновна была местная жительница Вивда Москаленчиха. Хотя сотник заявил, что это суеверие, и отказался рассматривать дело о колдовстве, подстрекаемые войтом крестьяне сожгли женщину в просмоленной бочке.

Отчасти именно из-за того, что в самосуде могли участвовать местные власти, сложно говорить о точном количестве таких убийств. Судебное разбирательство против линчевателей тормозилось, и порой никаких документов или упоминаний не оставалось.

Неслучайно приведенные нами примеры относятся к XVIII веку: именно на него приходятся почти все редкие упоминания о самосудах. В XVIII веке государственная власть начинает бороться с такими случаями, жестоко наказывая участников расправ. Кроме того, все большая часть элиты считает веру в колдовство суеверием, и даже появляются законы, запрещающие вести судебные дела о колдовстве. И самосуды, и дела о преследовании ведьм постепенно исчезают — а о редких исключениях остаются относительно подробные записи.

Крестьяне не сразу перестали верить в происки нечистой силы. Расправы над живыми людьми сменились сжиганием или утоплением трупов, выкапыванием мертвых тел и пробиванием их осиновыми кольями, а также избиением «ведьм». Есть несколько упоминаний (к сожалению, не подтвержденных судебными документами), что еще в 1831 году во время большой эпидемии холеры в Галичине сжигали людей, которых считали упырями и виновниками мора. Например, только в родном селе Ивана Франко Нагуевичах на костер отправили шесть человек всего лишь по свидетельству маленького мальчика.

Увы, случаи преследования ведьм в XVIII веке особенно хорошо показывают, как опасен страх: люди отчетливо понимали, что могут понести наказание, но массовая истерия превращала вчерашних соседей в убийц.

Иллюстрации: Олекса Манн.