Комната ужаса

Bird in Flight публикует сокращенный вариант статьи. Оригинал читайте на сайте The New York Times.

Туам, Ирландия.

Смотрите, ребенок.

Худенькая шестилетняя девочка покидает скромную ферму, где ее папа ухаживает за скотом, а мама хранит горький секрет, и выходит на главную дорогу. Она идет в начальную школу, к «Сестрам милосердия».

Эту девочку с кудрявыми каштановыми волосами зовут Кэтрин. Она направляется в Туам, древний город в графстве Голуэй (Ирландия), название которого в переводе с латыни означает «могильный холм». Это центр католической епархии, о чем с гордостью сообщает кафедральный собор, веками возвышающийся над фабрикой и полем. Справа на пути девочки находится ипподром Паркмор, где судьба добытых тяжелым трудом шиллингов решается минимальным перевесом. А слева от дублинской дороги, за украшенной осколками стекла каменной оградой, стоит Дом матери и ребенка.

За этим неприступным барьером монахини присматривают за незамужними женщинами и их детьми. За грешницами и незаконнорожденными отпрысками, как они их называют. За павшими. Но маленькая Кэтрин знает только, что они совсем не похожи на других: это хилые и болезненные отщепенцы. Их так и называют: «дети из Дома».

Чуткая Кэтрин, знакомая с ядовитыми насмешками, все равно решает подколоть одного из этих детей так же, как когда-то сделал ее одноклассник. Она сворачивает обертку от конфеты, будто внутри что-то есть, вручает маленькой девочке из Дома и наблюдает, как предвкушение чуда сменяется горьким недоумением.

Смеялись почти все. Кэтрин никогда не забудет этого момента.

После занятий дети из Дома выстраиваются в две ровные шеренги, стуча башмаками, спускаются по дублинской дороге и исчезают за готическими стенами. Иногда мрачная деревянная дверь остается приоткрытой, и Кэтрин с волнением заглядывает внутрь.

За этими стенами — 7 акров страданий ирландцев. Где-то там похоронены жертвы голода, который зверствовал на этих землях столетием ранее. Тогда это был презираемый всеми работный дом для бедняков.

Но они там не одни.

В далеком будущем Кэтрин раскроет ужасную правду этого места. Жители всей Ирландии начнут задаваться вопросами: кем мы были? кем мы стали?

Но пока она просто ребенок. Она возвращается домой, где ее папа присматривает за скотом, а мама хранит секрет, подальше от ирландского города, само название которого воскрешает мертвых.

В Ирландии усопшие остаются среди живых. Старики вспоминают, как в первую ноябрьскую ночь — в канун Дня поминовения — в деревнях прибирали дома, ставили на стол выпивку и ждали возвращения покойных. Ирландцы утверждают, что они и сегодня в ладах со смертью. Новости на местном радио по-прежнему заканчиваются некрологами. А вот как звучит предложение руки и сердца в классическом анекдоте: «Ты бы хотела, чтобы тебя похоронили с моей семьей?»

С той школьной поры прошло почти 60 лет. Мрачным июньским днем Кэтрин ступает по земле, некогда скрытой за украшенной осколками оградой.

Теперь ее зовут Кэтрин Корлесс, в девичестве Фаррелл. Ей 63, верность католицизму давно утрачена, а внуки редко видят улыбку на бабушкином лице. Она находит глубокий смысл в своем саду, в птицах, которые прилетают к кормушке у ее окна, и в земле под ногами.

Фотографий мрачного здания, некогда возвышавшегося над Туамом, осталось немного. Вероятно, мало кому хотелось о нем помнить. На его месте стоят унылые ряды муниципальных домов и скромная игровая площадка. Серебристые качели, желтая горка, «джунгли».

Несколько лет назад Кэтрин начала наводить справки о старом Доме, который разжигал ее воображение в школьные годы. Но чем старательнее она искала информацию о тех, кто там жил, тем больше вопросов возникало о тех, кто там умер. Что случилось с Патриком Деррейном, скончавшимся в 1925 году в возрасте 5 месяцев, и с Мэри Карти, которая умерла в таком же возрасте в 1960-м? Все Бриджет, все Норы, все Майклы и Джоны, а сколько Мэри и Патриков. Остановится ли кто-нибудь у их могил? Будут ли их помнить?

Местные жители только вздыхали: «Ох, бедные дети. Бедняжки».

Чем больше она искала, тем отчетливее проявлялось далекое прошлое. Сейчас, стоя на мокрой от дождя траве, она почти видит и слышит все, что происходило за каменными стенами.

Женщины с новорожденными детьми обычно приходили в Дом матери и ребенка после того, как любопытные фонари Туама гасли. В этом массивном здании цвета грозовых туч нашли временный приют 50 матерей-одиночек и 125 внебрачных детей.

Здание было построено в 1846 году как работный дом, но почти сразу здесь начали принимать жертв Великого голода, настолько ужасного, что стоны умирающих были «так же привычны нашим ушам, как бой часов», как писали в The Tuam Herald. По приказу нового ирландского правительства, сформированного после подписания перемирия между ирландскими повстанцами и Великобританией в 1921 году, это здание сначала превратили в казарму, а потом — в учреждение, где обесчещенные женщины могли искупить свои грехи. Такие дома финансировало государство, а управляла ими неизменно католическая церковь в духе тесного сотрудничества между главенствующей религией и новоиспеченным правительством.

С учетом мизогинии, нравственных убеждений и экономических факторов, определявших общественные взгляды в те времена — когда беременность вне брака могла поставить под угрозу планы семьи унаследовать землю или даже опозорить местного пастора, — представьте себе эту наивную молодую девушку из деревни: на отца ребенка, который часто приходился ей родственником, редко падала тень позора, и он точно не брал никакой ответственности. Девушка могла сбежать в Англию или притвориться, что это ребенок ее замужней сестры. Или ее могли отправить в зловещий туамский Дом под управлением религиозного ордена с французскими корнями.

Вставать приходилось рано. Месса в восемь, на завтрак — каша и чай. Потом нужно было покормить ребенка грудью, постирать пеленки и приступить к тяжелой работе: натирать полы воском или отстирывать пятна мочи на простынях.

«Жуткая, одинокая, старая дыра», — вспоминала Джулия Картер Девани.

Рожденная в работном доме и оставленная на воспитание «Сестрам милосердия», Джулия проработала в Доме 40 лет. И хотя она скончалась в 1985 году, ее редкие воспоминания об этом изолированном мире — который она назвала «противоестественным» — записаны на пленку.

Пребывание в Доме матери и ребенка длилось около года, и потом женщин заставляли уйти — почти всегда без детей. Джулия вспоминала, что они ждали момента разлуки, «как Дева Мария ждала распятия».

Этим детям оставались качели и рождественские подарки от города, но бабушки и дедушки не приходили их навещать. Отсутствие любви и постоянная угроза инфекционных заболеваний — вот что их окружало.

«Как цыплята в курятнике», — сказала Джулия.

Многие дети, выжившие в таких условиях, помнят те дни лишь обрывками. Один мужчина, которому сейчас за 70, вспоминает, как однажды во время прогулки он и другие дети из Дома пришли в восторг, увидев себя в боковых зеркалах припаркованных машин.

«Мы даже не знали, что это было наше отражение в зеркале», — говорит он.

«И мы смеялись с самих себя. Мы смеялись».

Пока их не принимали в новую семью или не отправляли в училище, дети постарше ходили в одну из двух начальных школ, расположенных вдоль дублинской дороги. «Я не помню, чтобы их вообще чему-то учили, — сказала Кэтрин. — Они просто были там». Учителя угрожали посадить непослушных учеников рядом с детьми из Дома. Родители пугали своих сыновей и дочерей, что за плохое поведение они отправятся прямиком в Дом. И несмотря на то, что этих детей по обыкновению крестили, налет серы не исчезал. «Это дети дьявола, — вспоминал Кевин О’Дуайер, вышедший на пенсию директор школы, который вырос совсем рядом с Домом. — Так нас учили в школе». Но когда маленькому Кевину на перемене стал угрожать хулиган, на помощь ему пришел именно ребенок из Дома. «Оставь его в покое, — пригрозила девочка постарше. — Еще раз такое увижу, ты у меня получишь».

Мужчина навсегда запомнил имя своей защитницы: Мэри Керран.

Однажды в сентябре 1961-го в Ирландии разбушевался ураган. Пока ветер сносил с крыши куски шифера, Джулия помогала запирать двери Дома матери и ребенка навсегда. Условия там оставляли желать лучшего, часть персонала не имела никакой квалификации, и чиновники графства Голуэй решили отменить запланированный ремонт. Шли годы. Дом снесли, а на его месте построили муниципальное жилье. Воспоминания постепенно угасли, и постукивание подбитых гвоздями башмаков сменилось неясными звуками: это дети бегали наперегонки с приходящими по ночам призраками воспитанников Дома.

Кэтрин до сих пор задается вопросом, что подтолкнуло ее заняться историей Дома матери и ребенка. Возможно, случайность, а может, воспоминание о маленькой девочке, над которой она подшутила когда-то давным-давно. Несмотря на прирожденную скромность, иногда Кэтрин даже чувствует себя избранной.

Она вспоминает свое одинокое детство, когда ее лучшим другом был пес по кличке Щенок. Кэтрин восхищалась маминой способностью сопереживать окружающим, но девочку приводило в замешательство ее нежелание рассказывать о собственной семье, оставшейся в графстве Арма в паре сотен километров к северо-востоку от Туама. «Они наверняка давно умерли», — вот и все, что отвечала мама, и да поможет Господь, если продолжишь расспросы.

«Беспокойная душа», — сказала ее дочь.

Кэтрин окончила среднюю школу, бросила местный колледж искусств из-за страха, что у нее нет необходимых талантов, и нашла удовлетворение в администраторской работе. В 1978 году она вышла замуж за Эйдана Корлесса, настолько же общительного, насколько она была робкой. Он отлично пел, мастерски играл на аккордеоне и комфортно чувствовал себя на сцене любительского театра. Вскоре у них появилось четверо детей. Ее мама, Кэтлин, скончалась в 1992-м в возрасте 80 лет, оставив после себя столько недосказанного. В конце концов Кэтрин отправилась в Арму, чтобы изучить архивные документы, которые могли бы пролить свет на причину маминого беспокойства.

Ответом для нее стало его отсутствие. В мамином свидетельстве о рождении в графе, где указывают имя отца, было пусто. Ее маму зачали вне брака.

По слухам она сменила несколько приемных семей, пока не устроилась работать прислугой. Она считала свой секрет насколько постыдным, что скрывала правду от своего мужа до самой смерти.

В этом комке боли и сожаления зародилось зерно.

Когда мамина тайна раскрылась, у Кэтрин появилось желание понять, что формирует нас и наше поведение. На вечерних занятиях по местной истории она получила бесценный урок: «Если не можешь что-то найти, не сдавайся. Задавай вопросы, почему здесь этого нет. Постоянно спрашивай почему».

Когда дети Кэтрин выросли, она начала писать эссе о местной истории для журнала «Сообщество старого Туама». В то же время ее стали одолевать изнурительные головные боли и панические атаки. Но все же изучение далекого прошлого помогало отвлечься, и в какой-то момент она решила погрузиться в историю Дома матери и ребенка: его появление, место в истории Туама, все как обычно. Ничего больше.

Но фотографий Дома почти не сохранилось, а большинство местных жителей неохотно что-то рассказывали. Например, почему на территории находился ухоженный грот со статуей Девы Марии? «Ах, этот», — отвечали некоторые соседи. В свое время пожилая пара установила этот знак там, где два местных парня когда-то нашли кости в бетонном колодце. Наверное, это жертвы голода.

История показалась Кэтрин бессмысленной. Погибших во времена голода так не хоронили. Кто были эти мальчики? Что они видели?

Фрэнни Хопкинсу было тогда лет 9, а Барри Суини — около 7. Ребята были не прочь затеять какую-нибудь шалость: они слонялись вокруг диких яблонь и посматривали на заброшенный Дом, который волновал их богатое воображение. Однажды осенью в начале 1970-х мальчики отважились туда забраться. Прыгая в зарослях в юго-западной части Дома, они приземлились на бетонную плиту, ответившую им эхом. Любопытство заставило ребят отодвинуть люк, и перед ними предстало узкое пространство, где в жутком беспорядке были свалены черепа и кости. Фрэнни слегка подтолкнул Барри, и мальчик помладше провалился вниз. Он заплакал, как сделал бы любой на его месте, тогда Фрэнни вытащил его, и приятели пустились прочь, смеясь то ли от радости, то ли от страха. Они рассказывали об этом каждому встречному, так что в итоге отец Фрэнни пригрозил мальчику затрещиной, если он туда вернется. Полицейские сказали, что это кости жертв голода и никого другого. Священник прочитал молитву. На этом история закончилась.

Когда ребята выросли, Барри Суини поехал в Англию на поиски работы, а Фрэнни Хопкинс записался в ирландскую армию, в составе которой покатался по миру. Когда они вернулись в Туам, их история стала иногда всплывать в пабах или на улицах.

Люди говорили, что они ошибаются или просто врут. Барри расстраивался, что никто не верит в историю, которая так его потрясла, но Фрэнни старался приободрить друга.

«Барри, — говорил он, — тайное станет явным».

И вот, 40 лет спустя, эту правду попыталась откопать историк-любитель Кэтрин Корлесс. Она не забыла полученный на вечерних курсах урок: «Постоянно спрашивай почему». Когда головные боли и панические атаки отступили, она стала проводить часы за изучением старых газет и исторических карт. Однажды она нанесла современную карту Туама на копировальную бумагу и совместила ее с картой города 1890 года.

Так обнаружилась картографическая деталь из иного времени: резервуар старой канализации Дома находился в том же самом месте, где мальчики сделали жуткое открытие. Он входил в викторианскую систему тоннелей и каналов, которую перекрыли в конце 1930-х.

Значит ли это, что мальчики наткнулись на останки детей из Дома? Захороненные в канализации?

«Эта мысль была настолько ужасна, что я не могла ее постичь», — сказала Кэтрин.

Повинуясь инстинкту, она приобрела у властей 200 случайно отобранных свидетельств о смерти детей из Дома. Затем она сверила эти документы с данными о похоронах, от руки записанными в двух толстых книгах.

На городском кладбище покоились лишь двое детей из Дома. Оба сироты, оба «законнорожденные».

Ни «Сестры милосердия», ни совет графства не смогли объяснить отсутствие записей о похоронах детей из Дома, хотя они предположили, что родственники могли забрать их тела, чтобы предать родной земле. Учитывая, каким позором незаконнорожденных клеймили в те времена, Кэтрин посчитала эту мысль абсурдной.

В декабре 2012 года исторический журнал Туама опубликовал эссе Кэтрин под названием «Дом». Кроме общих исторических сведений об учреждении она представила результаты своего исследования, упомянув про отсутствующие записи о похоронах и заброшенную канализационную систему, в которой два мальчика обнаружили кости. В ее работе косвенно звучал провокационный вопрос: могли ли католические монахини на службе у государства похоронить останки нескольких сотен детей в канализации? Кэтрин ожидала, что власти и церковь осудят ее за такое предположение, — но никто не объявился. Будто она вообще ничего не написала.

Вначале Кэтрин просто хотела, чтобы в память об этих детях установили мемориальную плиту. Но теперь она чувствовала, что этого будет недостаточно. «Никому не было дела, — сказала она. — Вот что заставляло меня продолжать расследование: никому не было дела».

Она приобрела документы, где были указаны имена, годы жизни и даты смерти всех «незаконнорожденных» детей, которые скончались в Доме за 36 лет его существования.

Итоговый результат подействовал отрезвляюще: 796 детей.

Первым умер пятимесячный Патрик Деррейн. Причиной его смерти стал гастроэнтерит. Через несколько недель не стало Мэри Блейк. Она была слаба от рождения и не дожила до 4 месяцев. Затем от менингита умер трехмесячный Мэттью Гриффин. Потом внезапно скончался Джеймс Мюррей. Ему было 4 недели.

Всего в 1925-м в Доме матери и ребенка умерло 7 детей. Это был первый год работы учреждения. Корь, грипп, гастроэнтерит, менингит, коклюш, туберкулез, крайнее истощение организма.

В 1930 году в Доме умерло 9 детей. В 1931-м — 11. В 1932-м — 24 ребенка. В 1933-м — 32. Но так происходило не только в туамском Доме. В те времена показатель смертности среди внебрачных детей был почти в 4 раза выше, чем среди «законнорожденных», причем особому риску подвергались воспитанники подобных учреждений. Причин могло быть много: недостаточный уход за беременными, скудное государственное финансирование, неквалифицированный персонал, — но об этом точно было известно.

В 1934-м ирландское правительство было проинформировано о высоком уровне смертности среди таких детей. Сотрудник по вопросам здравоохранения сообщал: «Можно сделать вывод, что они не получают столько же заботы и внимания, как обычные дети». В том году в туамском Доме скончалось 30 детей. В 1947-м их число возросло до 52.

Кэтрин чувствовала себя в долгу перед этими детьми. Она сверила список из 796 скончавшихся в Доме детей с записями о похоронах на всех кладбищах в графствах Голуэй и Мейо. Ни одного совпадения. «Их нет на главном кладбище Туама, где детей должны были похоронить, — думала она. — Но на кладбищах в родных городах их тоже нет. Где же они?»

Кэтрин, конечно, уже знала ответ.

Кэтрин живет скромно, почти по-монашески. Она предпочитает практичную, обычно черную одежду, не употребляет алкоголь и не ест мясо. Однако головные боли и панические атаки остаются частью ее уединенной жизни. Ее муж Эйдан уже привык ходить на поминки и свадьбы в одиночестве. «Очень тихий, замкнутый человек, постоянно в своих мыслях, — отозвался Эйдан о своей жене. — Думаю, она страдает».

Но мысли о скончавшихся в Туаме детях помогли Кэтрин преодолеть свой страх. Она связалась с корреспондентом общенациональной газеты The Irish Mail on Sunday, и вскоре, весной 2014 года, на первой полосе появилась статья о тех самых 3 гектарах туамской земли.

Об этой истории заговорила вся страна.

Все, кто промолчал вначале, — представители духовенства, политики, чиновники — теперь отмечали, что они шокированы и опечалены, а «Сестры милосердия» даже наняли специалиста по связям с общественностью. Новости из Туама потрясли многих, но все же исследования Кэтрин вызывали сомнения. Ведь она всего лишь домохозяйка.

Когда Мэри Мориарти пришла подстричь свои светлые волосы в одну из парикмахерских Туама, она услышала разговор о возмутительнице спокойствия Кэтрин Корлесс. «Эту историю следует забыть и оставить в прошлом», — заметил кто-то. Мэри, хорошо известная в городе благодаря своей адвокатской практике, с этим не согласилась. «Что ж, — сказала она, — каждому ребенку положено имя».

Она вышла из парикмахерской, позвонила Кэтрин и рассказала ей историю, которую мало кто слышал.

В 1975-м Мэри, молодая замужняя мать, жила в одном из новых муниципальных домов, построенных на месте Дома матери и ребенка. Однажды утром, незадолго до Хеллоуина, сосед сообщил ей, что по району бегает мальчик с черепом на палке.

Этот парень, Мартин, сказал, что нашел свой приз среди перегноя и что там таких еще много. Но это была не пластмассовая игрушка, как подумал мальчик, а настоящий детский череп почти со всеми зубами.

«Мартин, это не пластмасса. Верни его туда, откуда взял», — сказала тогда Мэри. Женщина вместе с несколькими соседями последовала за мальчиком сквозь заросли по мягкой сырой земле. Вдруг земля под ее ногами стала проседать, и она упала в пещеру или тоннель, освещенный ровно настолько, чтобы рассмотреть подземное пространство. Повсюду друг на друга были сложены маленькие свертки, как в бакалейной лавке, каждый размером с большую бутылку содовой, каждый плотно завернут в серую ткань. Что же Мэри увидела? Тем же утром она связалась с человеком, который мог знать ответ. Вскоре на велосипеде приехала полная пожилая женщина. Это была Джулия Картер Девани, которая когда-то работала в том Доме. «Да, там лежат эти малютки». Мэри навсегда запомнила слова пожилой женщины: «Многих я приносила туда по ночам».

Мэри не знала, что с этим делать. Наверное, там покоились мертворожденные, которых не успели покрестить. Мертворожденные. Да, видимо, так.

Выслушав этот рассказ, Кэтрин спросила, готова ли Мэри повторить его по общенациональному радио.

Несомненно.

Осенью 2015 года под пристальным взором статуи Девы Марии радар приступил к охоте за секретами, погребенными на территории Дома матери и ребенка. Поиски были инициированы Комиссией по расследованию деятельности Домов матери и ребенка, созданной растерянным правительством в ответ на изыскания Кэтрин. Комиссии предстояло изучить некогда распространенный образ жизни в Ирландии.

Расследование деятельности Домов матери и ребенка, большинство из которых были закрыты к концу 1970-х, сосредоточено вокруг 18 учреждений в разных частях Ирландии: в столице, Дублине, и в графствах Клэр, Корк, Донегол, Голуэй, Килкенни, Мит, Типперэри и Уэстмит. Процент детской смертности в некоторых из них был ужасающим. В одном из таких домов в Корке в период с 1934-го по 1953-й скончалось 478 детей: одна смерть каждые две недели.

Комиссия уполномочена расследовать и принуждение незамужних женщин отдавать своих детей в приемные семьи, часто американцам-католикам. И испытания вакцин на воспитанниках домов, проводившиеся фармацевтическими компаниями. И использование останков детей для изучения анатомии в медицинских институтах.

Все это было частью сделки между церковью и правительством, которую много лет назад неоднократно критиковала инспектор по здравоохранению Элис Литстер. Она утверждала, что эта система маргинализировала беззащитных ирландок и сделала их несчастных детей «жертвами комфорта, респектабельности и страха». Однако ответом Элис была тишина.

Случай в Туаме вызвал бурю осуждения в отношении католической церкви, позиции которой уже были ослаблены из-за череды скандалов с сексуальными надругательствами. Однако возложить всю вину на церковь или государство казалось слишком простым решением. Возможно, даже слишком удобным.

Горькая правда заключалась в том, что Дома матери и ребенка были отражением Матери Ирландии того времени.

Пока Кэтрин Корлесс, женщина, ответственная за самокритику всей нации, ждала результатов расследования, ее жилище начало вновь наполняться людьми. Только теперь это были не родные или соседские дети, а седовласые мужчины и женщины 60-70 лет.

Дети из Дома.

Шум из-за многочисленных смертей в туамском Доме часто заглушал истории тех, кто выжил. И когда про расследование Кэтрин стало известно всей стране, они стали звонить и писать ей, увидев в этой замкнутой женщине единственную надежду узнать, кто их мать, кто их братья или сестры — кто они сами.

Кэтрин взяла на себя роль частного детектива. Безвозмездно она собирала документальные свидетельства, которые часто приводили на кладбища в Англии — в эту страну незамужние матери отправлялись в поисках новой жизни.

Вскоре некоторые из выживших стали приходить в гости к Кэтрин, чтобы попить чай и поболтать. Их привычки и манера говорить напоминали ей об одном очень близком человеке, который тоже был рожден вне брака.

«У всех них низкая самооценка, — говорит Кэтрин. — Они чувствуют себя неполноценными. Им кажется, что они немного хуже других. Моя мама была такой же».

Когда Кэтрин проводила расследование, она построила из дерева и глины подробный макет Дома, занимающий целый обеденный стол. Это помогало ей визуализировать прошлое.

Теперь они с Эйданом иногда достают этот макет с дальней полки в сарае, чтобы дать такую же возможность выжившим. Те прикасаются к серым стенам и заглядывают в маленькие окошки, будто стараясь представить себя на руках своих матерей.

Предположения подтвердились.

В начале марта 2017 года представители Комиссии по расследованию деятельности Домов матери и ребенка сообщили, что на территории туамского Дома были обнаружены «многочисленные человеческие останки».

В результате деликатно проведенных раскопок была обнаружена выведенная из эксплуатации канализационная система. В 17 секциях из 20 следователи нашли множество человеческих костей. Анализ подтвердил, что они принадлежат детям в возрасте от 35 недель с момента зачатия до 3 лет. Это дети, скончавшиеся за 36 лет существования Дома.

Члены комиссии пообещали найти «ответственных за захоронение человеческих останков подобным образом».

В обращении к парламенту премьер-министр Энда Кенни назвал обнаруженное в Туаме место «комнатой ужаса». И хотя он сказал, что «монахини не вламывались в наши дома, чтобы украсть детей», многие обратили свой гнев на католическую церковь и, конечно, на орден «Сестры милосердия», которые пока лишь выразили готовность сотрудничать с комиссией.

Тем временем жилище семейства Корлесс превратилось в международный отдел новостей. Когда Кэтрин рассказала историю туамского Дома в прямом эфире самой популярной в Ирландии программы под названием «Очень позднее шоу», зрители аплодировали стоя. Ее муж был потрясен: «Я женат на ней уже 40 лет. И я совсем ее не знаю».

Фотографии внуков на желтовато-коричневых стенах. Серебристый чайник на плите. Открытый ноутбук на столе у окна, а за ним — сад, кормушка и колышущаяся на ветру трава вдали.

Это кухня Кэтрин Корлесс, а также ее офис. Здесь она продолжает свое расследование онлайн. На кухонном столе аккуратно разложены документы, чтобы можно было быстро найти нужный, когда раздастся очередной звонок. «Помогите найти мою маму, мою сестру, моего…» Она никогда не отказывает. Будущее туамской земли, потревоженной ее поисками, еще не определено. Правительство столкнулось со множеством трудностей, в том числе с печальным фактом, что кости детей — Мэри и Патриков, Бриджет и Джонов — перемешаны. Можно оставить все как есть. Другой вариант — провести эксгумацию останков для возможной идентификации и надлежащего захоронения. Однако неизвестно, удастся ли получить результаты экспертизы ДНК, ведь дети умерли в таком юном возрасте и так давно.

Решения ожидают и другие вопросы: возможная компенсация выжившим в Доме матери и ребенка; судебный процесс против «Сестер милосердия», которые управляют обширной сетью медицинских учреждений.

Кэтрин стоит возле компьютера и смотрит на сад, который дарит ей чувство единения со всем миром. Ее бегонии красные, словно кровь, ее лобелии голубые, как небо, а ее мысли постоянно возвращаются к прошлому.

Конфетная обертка. А внутри — пусто.

Она до сих пор не может узнать имени той маленькой девочки из Дома матери и ребенка, с которой когда-то училась в одном классе.

«Было бы здорово встретиться с ней», — говорит Кэтрин.