«Идейность — удел образованных людей»: Русский доброволец о войнах под чужими флагами

Пятнадцать лет назад, в начале августа 2001 года, подписанное под давлением НАТО Охридское соглашение остановило боевые действия между правительственными силами Македонии и албанскими исламистами. Олег Валецкий тогда обучал македонских солдат обнаруживать мины, до этого — воевал в рядах осетинов и сербов, после — тренировал курдских бойцов. Не только футболка любимого сербскими националистами бренда Otadzbina с оскалившимся волком, но и особая уверенность в себе выделяют его на московских улицах. В отличие от многих соратников, Валецкий не поехал воевать за Донбасс, и причиной этого не стали четыре ранения или поствоенный синдром.

Линия фронта была чёткой, между собой воевали сербы с бошняками-мусульманами и хорватами. Конечно, в мусульманских частях были местные сербы, а в сербских мусульмане, но редко и не по идейным соображениям. Идейность — удел образованных людей, которых в Боснии не много.

Бои в основном были позиционными: раз в два-три месяца наступаем, выбьем мусульман и снова сидим на позициях. По-сербски позиция — это «положай». У нас, русских добровольцев, говорили: «Ходить на положай». Мясорубка случалась редко.

В марте 1995 года я уехал из Боснии, и отступления сербов под ударами авиации НАТО видеть не довелось. В этнических чистках я не участвовал, хотя знал, что они случались. Они происходят на каждой войне. Всего там погибло тысяч сто человек, и больше половины — военные.

На войне мне приходилось пересекаться с Радованом Караджичем, президентом Республики Сербской. Культурный человек. Благодаря ему русские добровольцы получили право на сербское гражданство и пенсию, их через Боснию прошло 600–700 человек. Кроме нас, других иностранных волонтеров у сербов и не было.

Всего там погибло тысяч сто человек, и больше половины — военные.

После войны я остался у сербов — у меня жена сербка. Но своим я не стал и не сказал бы, что между русскими и сербами, особенно боснийскими, такое уж тесное братство. Боснийская психология ближе к кавказской, большую роль играют традиции и интересы общины. Тамошний серб — нечто среднее между грузином и русским.

Возвращаться на родину я не хотел. Бывшим добровольцам не давали спокойно жить спецслужбы. Некоторые оказались в тюрьмах, как Михаил Горымов-Клевачов, которого обвинили в подрыве поезда Москва-Грозный и дали 19 лет колонии. Да, он ходил в Сараево на «положай» и участвовал в боевых действиях в Косово, но со взрывчаткой обращаться не умел. Он не был сапёром, Миша — писатель. Желания повторить его опыт у меня не было.

Я не хотел работать сапёром, даже во время войны я им не был, но надо было на что-то жить. Товарищи из Сараево сказали, что американская компания набирает кандидатов. Пришёл, а там на 50 вакансий 800 желающих. Меня взяли и ещё двух русских добровольцев, оставшихся в Боснии.

Ты спрашиваешь, каково работать на врагов? Но какие враги? После войны люди в Боснии постоянно подрывались, поэтому по линии ООН был создан Противоминный центр. Как это делается: американцы или англичане открывают фирму и нанимают в неё отставных военных из местных. Получают задачи от Противоминного центра. Ты не воюешь за них, ты разминируешь. Бизнес, ничего личного.

Мин было очень много. Я обезвредил около 1 500 мин и боеприпасов. Саперы гибли постоянно. По данным Противоминного центра, в Боснии и Герцеговине к 2008 году подорвался 91 сотрудник (насмерть — 37). Гражданских ещё больше — несколько сотен случаев подрывов.

Сейчас через невоюющие Канаду и Норвегию в мире добиваются запрета мин. Это идея США: во время войны в Ираке 60 % американских потерь пришлось на мины и самодельные взрывные устройства. Мины — оружие слабой стороны. У сильной есть авиация.

В Косово в 1999 году я отправлялся с верой в победу. К концу войны сербские подразделения, преследуя албанцев, уже переходили границу с Албанией и Македонией, где стояли силы НАТО, и даже троих американцев взяли в плен. У сербов были шансы прорвать оборону врага и выйти в Албанию. Сдача Косова — самая большая ошибка Белграда.

На той войне я часто видел пленных. Что с ними делали? Били. Сербы, не я. Лично я не хотел разбираться ни с албанцами, ни с американцами. Я состоял в сербской армии и выполнял приказы. Противников как исчадие ада я не воспринимал.

После оккупации Косово силами НАТО албанцы ощутили сильный наступательный заряд. Они начали войну в 2000 году на юге Сербии в Прешевской долине и весной 2001 года в Македонии — так продолжалась борьба за Великую Албанию. В Арачиново летом 2001 года были достаточно упорные бои, и моджахедов выбили во многом благодаря арендованным на Украине вертолётам с пилотами. Применяли и боевые отравляющие вещества.

В июле 2001 года бывшие русские добровольцы пригласили меня в Македонию как сапёра-инструктора, я взял отпуск и поехал. Пробыл с месяц, уже не воевал.

Была такая известная фирма Armor Group с офисом в Москве, которую создали на основе британской компании Defense Systems Limited. Через неё с группой россиян и украинцев я в 2004 году попал в Ирак, потом возвращался в 2008–2010. Вообще, русских в Ираке тогда хватало. Требования были простые: знание английского языка, дисциплина, умение управлять людьми. В командировке я некоторое время вёл подготовку иракских курдов в Эрбиле.

Как было в Ираке? Легче, чем в Боснии, и ничего интересного: пустыня, жара, песок. Война меня не касалась, этим занимались американцы. Там у меня появилось много свободного времени, и я начал писать. Я не хотел становиться писателем, но другой работы между поездками в Ирак не было.

Война в Боснии и Косово — это для меня уже далёкое прошлое, я свой долг выполнил. Сербская футболка на мне — подарок товарища. Хорошая, мне нравится, но я вряд ли буду воевать за Сербию, если там что-то произойдёт.

Несколько лет назад я вернулся в Москву. Здесь я понимаю: что было в Югославии, рано или поздно ждёт Россию. Идёт разжигание всё новых горячих точек на территории бывшего СССР. Донбасс привёл к тому, что Россия потеряла остальную территорию Украины с населением в 40 миллионов человек.

Всего у меня четыре ранения от пуль и ручных гранат, но на войне мне повезло. Бог хранил, ведь военные больницы — это мясорубки. Люди идут потоком, суматоха, не хватает лекарств. Людям режут ноги-руки направо и налево, вместо печёнки удаляют селезёнку.

Война мне не снится, или я не помню. Да и депрессии у меня нет. Нормально всё. Поствоенный синдром — это надуманная травма. Раньше люди воевали по 10–15 лет, и ничего.