Профессия

За чертой: Как снимать смерть

Военные фотографы и фоторедакторы рассказали Bird In Flight, о чём важно помнить, снимая трагические сцены

Война — рутина, и на газетные обложки сегодня попадают лишь самые резонансные её эпизоды. Гибель 280 пассажиров боинга, сбитого на востоке Украины — один из таких. Фотографии с места этой трагедии облетели мир, спровоцировав в журналистской среде очередную дискуссию о том, какие снимки выходят за грань профессиональной этики, можно ли передать весь ужас происходящего без трупов в кадре и есть ли в фотографии, на которой запечатлена смерть, место эстетике.

Bird In Flight поговорил с фотографами, которым часто приходится работать в горячих точках, о том, каких правил они придерживаются при съёмке и какой реакции аудитории хотят добиться, а также спросил фоторедакторов, какие фотографии они не ставят в печать и какие публикации считают ошибкой.

Анастасия Власова
Анастасия Власова, Украина

фотограф Kyiv Post, фрилансер EPA (автор фото на обложке)

Если ты не будешь этому ужасаться, будешь и дальше сидеть дома на диване в уверенности, что ничего страшного не происходит.

Оказавшись возле самолёта, я впала в шок и поначалу не знала, что снимать. Я понимала, что мы — журналисты, мы уже там и должны делать свою работу. Но у меня были сомнения, что можно снимать, что нельзя. Я пыталась определить собственные моральные рамки и решила не фотографировать крупные планы.

Я переживала, чтобы фотографии не были оскорбительными для родственников погибших. И вот этот контраст — красивое поле, цветы — вызвал у меня сильные эмоции. Я сняла так, чтобы не было видно лица, нижних частей тела. Если бы труп был изувечен, конечно, я бы не сделала эту фотографию.

Не слишком ли эстетичен кадр? Да, есть мнение, что нужно показывать весь ужас случившегося, и у меня были такие снимки. Но если бы это была моя смерть, мне хотелось бы, чтобы её показали красиво. Я бы не хотела, чтобы сфотографировали мою оторванную руку.

Наше издание не публиковало слишком тяжёлые фото, но мне кажется, когда такое происходит, люди должны видеть этот кошмар. Это же не просто авиакатастрофа — это последствия военного конфликта. Если ты не будешь этому ужасаться, будешь и дальше сидеть дома на диване в уверенности, что ничего страшного не происходит.

ethics_slide1_960x720_01
ethics_slide1_960x720_02
ethics_slide1_960x720_03
ethics_slide1_960x720_05
ethics_slide1_960x720_07
guardian960x720
Обложка The Guardian, Великобритания, 18 июля 2014 года. Крушение малайзийского боинга в восточной Украине.
Дмитрий Серебряков, Россия

фотограф AFP

Фоторепортёр — не криминалист, поэтому некоторая художественность даже на страшных фотографиях должна присутствовать.

У новостной фотографии есть одна задача — информировать о происходящем. Всё остальное — от лукавого. Какие-то фотографии продолжают жить десятилетиями, становясь символами, какие-то (таких, понятное дело, большинство) — уже через пару дней никому не будут нужны.

У меня нет каких-то чётких правил — я всегда на месте решаю, что и как снимать. И если в случае техногенных катастроф фотографирование трупов мне кажется лишним, то в случае военных действий — нет. Хотя какие-то пределы, разумеется, должны быть. Многое зависит от политики издания или агентства, на которое ты работаешь — кто-то поставит кровавые картинки, а кто-то ограничится более спокойной карточкой. Ну, и не стоит забывать, что фоторепортёр — всё-таки не криминалист, поэтому некоторая художественность даже на страшных фотографиях должна присутствовать.

Каждый раз во время съёмки я задаю себе вопрос: «А хотел бы я, будучи на месте героев истории, чтобы меня снимали?» Когда понимаю, что не хотел бы, стараюсь лишний раз на кнопку не нажимать. То есть, что-то важное я сниму, конечно же, но постараюсь сделать это так, чтобы никого не потревожить.

Что касается профессионального цинизма, то это неотъемлемая часть нашей работы. Приходится работать с людьми, которые стали жертвами тех или иных обстоятельств, но всем сопереживать не получится. Это контрпродуктивно в профессиональном смысле, да и для сердца тяжело. Да, со временем ко всему начинаешь относиться проще, менее эмоционально. При этом цинизм фотографов и журналистов всё-таки сильно преувеличен.

Пьер Кром, Франция

фотограф-фрилансер

Я не снимал тела погибших пассажиров MH17, хотя знал, что на такие снимки будет спрос

Когда происходят события исторической важности, нам приходится порой показывать миру ужасающие картины. Но важно помнить, что у жертв катастроф и военных конфликтов есть родственники и друзья. В эпоху интернета они рискуют увидеть своих близких такими, какими не хотели бы их запомнить. Поэтому фотографы должны спросить себя, готовы ли они увидеть своих родных в таком виде.

Фотографу нужна определённая степень свободы. 17 июля я не снимал тела погибших пассажиров MH17, хотя знал, что на такие снимки будет спрос. Был и другой материал для истории. Редакторы попросили меня снимать не окровавленные тела, а вещи, принадлежавшие погибшим.

ethics_slide2_960x640_04
ethics_slide2_960x640_05
ethics_slide2_960x640_06
warning0
Ефрем Лукацкий, Украина

фотограф Associated Press

Фоторепортёр должен найти образ и через него передать весь ужас происходящего.

Однажды мы с коллегами провели эксперимент: наш шеф нашёл фотографию, на которой была изображена голова террориста в луже крови, и предложил изданиям мирового масштаба это опубликовать. Никто не согласился — редкий читатель хочет видеть снимки, предназначенные для патологоанатомов. Если стоит задача передать весь ужас происходящего, хороший фоторепортёр должен сделать это через образ, а не просто фотографировать расчленёнку.

Есть разные способы показать трагедию. Одно время я работал с «Магнолия-ТВ», и нам пришлось снимать сюжет о мёртвом младенце, которого нашли в мусорном баке. Приехав на место, мы увидели детей, с интересом рассматривавших бак — это и мог быть тот образ, который передал бы суть произошедшего. Найти его — и означает быть профессионалом.

Я не верю в то, что фотографы, работающие в горячих точках, со временем становятся циничными — этого не может случиться с человеком с твёрдой психикой. В моей практике был один случай: в январе 1995 года, во время первой чеченской войны, в Грозный съехались самые маститые фотожурналисты. Мы стояли вдоль забора на одной из улиц, а по дороге шла старушка с ведёрком. Снайпер выстрелил ей прямо в голову, она упала. Как вы думаете, что сделали фотографы? Они прекратили съёмку и побежали под обстрелом, чтобы помочь умирающей женщине. Один, правда, остался на месте и снимал, как те её несут. Его шеф потом отказался публиковать этот снимок.

Главная задача военной фотографии — сделать всё, чтобы происходящее больше никогда не повторилось. Важно запечатлеть историю страны, человечества, народа — её должен знать каждый, это помогает избегать многих ошибок.

Элис Мартинс, Бразилия

военный фотограф

Военная фотография должна рассказывать честную историю. Люди, которым посчастливилось не видеть войны собственными глазами, должны понимать, что происходит.

Война безобразна. Происходят действительно ужасные вещи. Как их снимать — зависит от ситуации. С одной стороны бесполезно публиковать снимки, которые заставят читателя поскорее перевернуть страницу. Но в то же время события нужно показывать такими, какие они есть. Не приукрашивая. Чтобы чувствовать этот баланс, нужно уметь сочувствовать.

Военные фотографы должны сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях и уметь сопереживать. Если вы не можете взять себя в руки, находясь на поле боя — эта работа не для вас. Но нельзя и полностью отключить все чувства, не пропускать всё происходящее через себя — каким бы профессионалом вы ни были, вы всё ещё остаётесь человеком.

Военная фотография должна рассказывать честную историю. Люди, которым посчастливилось не видеть войны собственными глазами, должны понимать, что происходит. Иногда показывать мёртвые тела — часть этой задачи, но нужно искать и другие способы передать трагизм событий.

Работая в Сирии, я снимала не всё, что видела. У меня есть фотографии, на которых изображены тела, накрытые полотном. Они лежали раскрытыми ещё за несколько мгновений до того, как я нажала на спуск. Я чувствовала, что мне стоит немного подождать — история ничего не потеряет.

Но я показывала трупы, когда считала это необходимым. Однажды я стала свидетельницей того, как хоронили шестерых братьев и сестёр, которые погибли при бомбёжке. Это был один из самых сложных дней моей работы. Именно тогда я решила сделать снимок непокрытых тел — семья погибших хотела показать всему миру настоящую картину произошедшего. Я старалась держать себя в руках, но после редактирования и отправки снимков я расплакалась.

ethics_slide3_960x720_01
ethics_slide3_960x720_02
ethics_slide3_960x720_03
ethics_slide3_960x720_04
ethics_slide3_960x720_05
warning0
Валерий Милосердов
Валерий Милосердов, Украина

фотограф, фоторедактор

Есть разница: одно дело — сделать снимок, другое — его обнародовать.

Я считаю, что фотография — это всегда документ, доказательство. Поэтому фотограф должен снимать всё. При подготовке публикации отбираются снимки, необходимые для подтверждения идеи материала (это всё-таки коллективный труд). И здесь очень многое зависит от позиции редакции, вкуса главного редактора и, несомненно, таланта фотографа.

Я в любых ситуациях жму на спуск. Но есть разница: одно дело — сделать снимок, другое — его обнародовать. У меня был случай. В октябре 1992 года я снял место катастрофы Ан-124 под Киевом. Среди опубликованных фотографий был снимок лица погибшего пилота, которое в огне буквально вплавилось в шлем. Снимок был жуткий и сильный. Через какое-то время мне передали, что семья лётчика пришла в ужас от увиденного. С тех пор я всегда помню, что у каждого моего персонажа есть близкие.

Брендан Хоффман, США

фотограф Prime Collective

Изображения должны сообщать ещё что-то, кроме того факта, что произошла трагедия.

Когда речь заходит об этике, важно придерживаться золотой середины. У фотографов и редакторов должны быть серьёзные причины, чтобы снимать и публиковать слишком откровенные снимки, показывающие трагическую смерть. Особенно, если по ним можно опознать личности погибших.

С одной стороны я считаю, что такие фото публиковать нельзя — у некоторых пассажиров MH17 наверняка были родственники и знакомые, которые даже не знали, что те находились в упавшем самолёте. С другой стороны, донести то, что люди погибают, нужно — ведь это действительно происходит. В этом смысле проще всего снимать мёртвые тела, но такие кадры не несут никакой ценности с точки зрения фотографии. Изображения должны сообщать ещё что-то, кроме того, что произошла трагедия.

С развитием социальных медиа фотографы и журналисты сами принимают решение, что публиковать в Сети. Поэтому их также необходимо обучать редакторским навыкам. Практически всегда вокруг места происшествия собираются люди и фотографируют всё, что видят — с этим ничего не поделаешь. И двадцать лет назад, и сейчас люди делают такие снимки — просто сейчас их можно размещать в социальных сетях.

Притупление чувств при постоянном потоке натуралистичных снимков напоминает мне ситуацию с видеоиграми — мы беспокоимся о том, что люди прекращают воспринимать насилие как что-то ненормальное. Во многом восприятие зависит от того, когда люди видят снимок — сразу же после катастрофы или через несколько лет. То, как это влияет на общество в целом — сложный вопрос.

ethics_slide2_960x640_01
ethics_slide2_960x640_02
ethics_slide2_960x640_03
warning0
Рустем Адагамов, Норвегия

фотограф, фоторедактор, блогер

Приходилось ли мне жалеть о публикации фото?
Да, увы.

Есть репортажное фото, а есть безжалостная фотоохота за жареным — это разные вещи. Репортажный снимок тоже может быть откровенным, пугающим, вызывающим отвращение или негодование у зрителя, но он не имеет цели унизить. Именно поэтому в своё время все «гранды» инфопространства отказались от покупки и публикации фотографий принцессы Дианы в разбитом автомобиле после аварии в парижском тоннеле.

Приходилось ли мне жалеть о публикации фото? Да, увы. Я пошел на похороны поэта Дмитрия Пригова, чья смерть для меня была очень болезненна, и сделал об этом фоторепортаж — как казалось мне тогда, вполне уважительный, бесстрастный. Публикация его в блоге вызвала резко негативную реакцию некоторых моих знакомых, знавших Пригова, и мне пришлось удалить материал. Больше я с фотоаппаратом на похороны не хожу.

Евгений Фельдман, Россия

фотокорреспондент «Новой газеты»

Фотография должна быть антивоенной,
но каждый по-своему видит самый короткий путь к миру.

Фотография в первую очередь должна рассказывать о происходящем, передавать новостное сообщение. Я бы добавил, что она должна быть антивоенной, но каждый по-своему видит самый короткий путь к миру. Один и тот же снимок может по-разному восприниматься: одного он подвигнет на организацию гуманитарной помощи, другого — на сбор средств для добровольцев.

Я никогда не отказывался от кадра из-за его жестокости, но бывало, что не снимал из уважения к чувствам того, кто был передо мной. Ужас войны можно передать тоньше, чем излишним натурализмом. Но это не общее правило, каждый фотограф и каждое издание решают самостоятельно.

На войнах, да и в любых экстремальных ситуациях восприятие притупляется. Это не хорошо и не плохо, это естественный защитный механизм психики. Сам я впервые ощутил это летом 2012-го, когда в Крымске случилось наводнение. Я приехал туда глубокой ночью, и меня начали накрывать эмоции. Но уже на следующее утро, после ночёвки в палатке эмчеэсников, чувства отхлынули. В таком состоянии я не мог понять, какие кадры сильнее подействуют на зрителя, и это сильно затруднило отбор фотографий для отправки в редакцию.

Новое и лучшее

37 517

8 790

10 732
10 976

Больше материалов