Репортаж

Ноев ковчег: Как прошла ярмарка Paris Photo

Репортер Егор Перов посетил международную фотоярмарку Paris Photo и поделился своими впечатлениями от увиденного под куполом Гран-Пале.

— Ну сколько же удивительной красоты вокруг, — захотелось сказать мне, вставляя в промежутки между всеми словами что-то матерное от переизбытка чувств. Париж характерен именно этим — переизбытком чувств, который могут вызвать у неподготовленного зрителя все эти завитушки и подвывихи искусства.

Большой Дворец, в мурлыкающем французском варианте звучащий как «Гран-Пале», разместил у себя ежегодную выставку достижений мировой фотогалерейности. Как всегда, время это попадает на сезон мировых катастроф. В прошлом году весь Париж накрыло ужасом терроризма. В этом году весь мир накрыло шоком пострашнее. Все знают, о чем речь, тихонько намекают на это во время лекций, делают большие глаза и качают головами во время частных разговоров. Хотя на этот раз все обошлось без закрытия культурных заведений.

Гран-Пале похож на дирижабль — огромный воздушный корабль, прозрачный пузырь в форме креста с бледно-зелеными прожилками цвета, напоминающего отдаленно стены туалета родной коммуналки и вагонов РЖД, но гораздо более благородного оттенка. В дирижабль, как в Ноев ковчег, вместился весь цвет буржуазного процветающего фотоискусства.

В дирижабль, как в Ноев ковчег, вместился весь цвет буржуазного процветающего фотоискусства.

— Боже, какой китч! — сказал я вслух, разглядывая в очередной раз портреты каких-то пестрых людей в пестрых костюмах на фоне пестрых тканей.
— Да-да, очень мило, — поддакнула мне упитанная бодрая американка, видимо, в силу национальных особенностей не до конца способная уловить моей мировой скорби при виде всего этого.

parisphoto_16

Удивительно, как при этом обилии цветастых картинок все присутствующие на контрасте одеты в черное. По крайней мере те, которые считают себя частью успешных торговых операций. Только одна бабушка на каталке превратила себя в объект искусства, нарядившись в золотисто-желтый костюм и нацепив на голову дорожный оранжевый конус. Она представляет собой концентрат фотографического недееспособного мира. И катит ее на каталке приличного вида тоже одетый в черное молодой человек.

parisphoto_12
parisphoto_20

Все, что мы видим здесь, — это не те изображения, которые призваны изменить мир, но те, которые созданы, чтобы быть пригвожденными у этих снобов над диванами.

— Какая же красота, — в сотый раз повторяю я. Мне вторит лазерное сияние в одном из лайт-боксов над профилем модели: «Способна ли эта красота уменьшить чувство страдания от уродства остального мира?»

Подумываю скептически покачать головой, но тут натыкаюсь на стенд с найденными китайскими любительскими архивами. Маленькая женщина, позирующая слишком далеко от камеры и слишком близко к гигантскому осьминогу, на несколько секунд полностью захватывает мое сознание. Пока она победила всех остальных — даже картины с вышивками и тесемками на лицах, порванные и склеенные отпечатки, гвозди, воткнутые в лица, и прочую изощренность современных авторских «очумелых ручек», призванных создавать уникальные объекты на продажу. Осьминог был, конечно, искусственным, а все изображения галереи — часть 500 тысяч негативов, найденных на пекинской свалке.

Огромное панно из фотографических коллажей, автопортретов, дохлых крыс и голых девиц подкрепляет мою идею о том, что искусство — суть новая религия для избранных, своего рода закрытый кружок. Рядом куратор коллекции центра Помпиду рассказывает, почему было важно приобрести в коллекцию автопортреты сумасшедшего, создаваемые в фотобудке после каждого сеанса психоанализа.

Без этих лекций, своего рода проповедей и толкований в мире прекрасного не выплыть на ровный берег. Галеристы работают, как заводные говорильные машинки, включающиеся, если кто-то стоит у картины достаточно долго и одет достаточно прилично. Ценники за винтажный отпечаток известного автора, равные средним ценам на недвижимость в центре любого известного города, лишь подстегивают интерес.

Огромное панно из фотографических коллажей, автопортретов, дохлых крыс и голых девиц подкрепляет мою идею о том, что искусство — суть новая религия для избранных, своего рода закрытый кружок.

Улыбчивый немецкий художник, сидя на полу, долго рассказывает мне, как он несколько лет работал над химическим составом закрепления красок у струйного принтера, который тек, потому что автор вставлял фотобумагу обратной, невпитывающей стороной.

— Но где же наши? — риторически вздыхаю я. Или все-таки никаких наших и ваших нет — есть только единое поле культурного безумия и отчаянных попыток кому-то что-то впарить, таким образом поставив еще одно клеймо в вечности?

Мысль мою прерывает огромный мужик, нагнувшийся в профиль, так что сзади видно свисающие, словно зрелые груши, мужеские признаки — все на фото, естественно. Это пародия на прошлогоднего Бориса Михайлова. А вот и снова автопортреты того же Михайлова с той же самой прошлогодней клизмой. Ничего нет нового под луной.

Я увидел живого Мартина Парра. Кто-то бросился показывать ему свою жидкую фотокнижицу, долговязый Мартин неловко присел на ступеньку рядом с чужой баночкой кока-колы — и тут же набросились папарацци-шакалы. Позже я заметил того же Парра в очереди за восхитительными французскими булочками. Еще позже — на книжном фестивале в другом конце города. Еще позже — на раскачивающейся тесной книжной лодке. И каждый раз он беседует с очередным знакомым, умудряясь оставаться таким доброжелательным ко всем, кто не оставляет его в покое ни на минуту. Не иначе как у Парра по крайней мере десяток клонов, разосланных повсюду. И везде эта добрая и немного издевательская улыбка чистопородного англичанина.

А вот настоящий старичок Элиот Эрвитт подписывает свои книги — почти такой же забавный, как некоторые из его фотографий. На его фото собаки часто становятся похожими на своих хозяев (или наоборот). В результате фотограф тоже становится похожим на свои фото. Рядом припаркована пенсионная опорная тележка.

Снова сбежались фотографы, вот Сальгадо изящно щелкает вечной «лейкой». Нет, это не Сальгадо, а просто человек, похожий на него, с такой же ослепительной, словно нимб, лысиной. Рядом — испанский фотограф, тоскливо ждущий клиентов во время автограф-сессии, чудовищно копирует Стенли Грина с его пилоткой, брутальностью, бородкой и хрипотцой. А вот и сам Стенли в окружении свиты. Вот и Ольга Львовна (Свиблова) в своем мельтешащем и никого-не-видящем режиме, узнаваемая по ожерелью и оправе очков.

Весь фотомир пародирует и мимикрирует сам себя, отчаянно корчась в гримасе повторений, вежливых улыбок и разговоров с самим собой.

Весь фотомир пародирует и мимикрирует сам себя, отчаянно корчась в гримасе повторений, вежливых улыбок и разговоров с самим собой.

Где же можно забаррикадироваться от этой красоты? Мне захотелось просить защиты у местных сил. На лодке было гораздо спокойнее — там, под низким потолком собрались маленькие книгоиздатели, которых экономическая волна не донесла до снобского дирижабля. Лодку иногда раскачивало, или это был эффект морской болезни от перенасыщения изображениями.

В фотокнижном мире, однозначно, больше жизни, чем в ископаемой и стерильной галерейной настенности. В нем воздвигаются сложные повествования и нарративы, постмодернистские монологи, архивные изыскания, дигитальные трансформации и кустарные безделки. Хороших книг очень много, и их все хочется утащить к себе в норку, чтобы там долго и с удовольствием в одиночку разглядывать. Кажется, книги — это единственное, куда можно спрятаться, чтобы не разговаривать с этими людьми. Но удивительно: чтобы действительно что-то понять про хорошую современную книгу, нужно оросить продавца десятком вопросов, не освещенных в самой книге. Если при взгляде на книгу все понятно, значит, книга либо не удалась, либо несовременна.

Если при взгляде на книгу все понятно, значит, книга либо не удалась, либо несовременна.

Но книг слишком много, и какая из них действительно хорошая, разгадать сложно. В момент продумывая этой мысли я снова ощутил качание лодки и чудовищно и неосторожно забрызгал рвотой прилавок каких-то национальных рукодельных малотиражек.

Новое и лучшее

37 517

8 790

10 732
10 976

Больше материалов