Я, Шевченко

Я на сцене. Я единственный участник из Киева. Со мной уже сфотографировалась одна женщина. Сотни зрителей встречают меня аплодисментами. Я воодушевлен, машу публике и решаюсь на короткую речь. До моего провала на конкурсе двойников Тараса Шевченко остается несколько минут…

За пару дней до соревнования я нашел во Львове гримера Наталью. Оценив мою фотографию, она заверила, что легко сделает из меня молодого Шевченко, главное — увеличить лоб. Но встретив меня в своей студии утром в день конкурса, Наталья растерялась.

— У Шевченко волосы гуще и темнее, губы толще. А еще скулы: у него они острые, а у тебя их нет, — сообщила гример, глядя то на меня, то на автопортрет поэта в телефоне.
— Кажется, у нас носы похожи, — заметил я.
— Нет, у тебя нос больше, — Наталья недовольно сморщилась. — Щеки тоже нужно убирать. Почему ты не отпустил бакенбарды?
— Растет только один, слева и рыжий.
— Почему ты вообще решил, что похож?

По условиям участвовать в конкурсе двойников могут все, кто ощущают «внутреннюю схожесть» с Тарасом Шевченко. Я ощущал. Выслал фотографию, обработанную в фотошопе, — заявку приняли без лишних вопросов. Соревноваться с другими фанатами Кобзаря меня обязывало редакционное задание, и оно было мне по душе. Собираясь на слет шевченкофилов, я представлял себе веселое шоу в духе конкурса двойников Элвиса. Воображение рисовало пышноусых участников, которые заламывают набок каракулевые папахи и хмурят брови на потеху публике. Нельзя же соревноваться в похожести на кого-то всерьез, думал я.

— Вы усы клеить будете? — глядя на меня поверх очков, спросила одна из организаторов конкурса, когда все двойники уже были собраны для регистрации в кабинете Львовской обладминистрации.

Из пятнадцати участников семеро были с настоящими усами, двое — с накладными, один — с нарисованными. Я ощущал внутреннюю схожесть с юным Шевченко и в усах не нуждался, но все-таки замешкался.

— Кому нужны усы?! — повысив голос, организатор переключилась на других двойников. — Профессиональные усы из театра!

Тишину прервал широкоплечий мужчина, спросив, есть ли кошачьи. Никто не засмеялся.

Усы — культурный код нации. Их наклеивают и отращивают, в крайнем случае малюют. Усы были у всех: у Шевченко, Франко, Черновола. Были усы и у 60-летнего Ивана Якимчука, мастера по ремонту холодильников, приехавшего на конкурс из села Кустын. Дорога заняла 4 часа, Иван Григорьевич был молчалив и сосредоточен.

— А кто, по-вашему, лучше: Франко или Шевченко? — я не подыскал вопроса удачнее, чтобы завести разговор.
— Это как выбирать между розой и лилией, — возмутился двойник поэта.

В своем селе Иван Григорьевич всю жизнь играл Шевченко на сцене. Он так свыкся с образом Кобзаря, что решил даже сменить имя — стать Тарасом Григорьевичем, но все никак не соберется.

Стоящая рядом с Якимчуком женщина поддерживала его рассказ кивками. Руководительница сельского дома культуры. Иван Григорьевич приехал во Львов вместе с ней.

— Наш конкурсант — патриот и очень умный человек. Он очень хорошо учился в школе! — вмешалась руководительница. — Он очень хорошо поет, пишет стихи. Еще он строит церкви. В селе его все уважают.

Иван скромно смотрел в пол, спустив по швам огромные руки.

Рассмотрев всех соперников, я условно разделил их на два типа: люди, абсолютно не похожие на поэта (их меньшинство, они прячутся по углам, будто стесняются самих себя), и профессиональные двойники — актеры из любительских театров. Некоторые признавались, что обнаружили свое сходство с Кобзарем случайно.

— Когда я был помоложе, я был больше похож на него, потому что был полнее, — поделился со мной Богдан Йосипович. — Как-то помогал соседу ремонтировать трактор. На меня смотрел его сын. Потом он пришел к матери и сказал: «Папе ремонтировал трактор дядя, его портрет висит у нас в школе».

За два часа до начала мероприятия все участники еще оставались в кабинете. Некоторые спали. Суета была заметна лишь в стане устроителей конкурса.

— Вообще-то вчера их было семнадцать, — поделилась со мной организатор, громкоголосая женщина, наверняка имевшая опыт работы в пионерских лагерях. — Но утром один отпал: ангина. Второй отказался, когда узнал, что нужно рассказывать стих. Я ему сказала, что стих не обязательно учить, можно выйти с книгой. Но он слепой, читать не может.

В полдень мы явились на проспект Свободы. Здесь, перед четырехметровым памятником Кобзарю, была установлена сцена; собралось больше тысячи зрителей. Мне предстояло показать им Шевченко. Я ощутил мандраж и начал сожалеть, что отказался от театральных усов. Раз за разом я повторял в голове выученный стих.

Готовясь к конкурсу, я прочел дневник поэта, который он вел в ссылке. Шевченко жалуется в нем на слугу-неумеху, скучает по своим друзьям, которые остались в Петербурге и в Киеве, и пишет о том, как тяжело работать после «глумления пьянственного». Его записи мало похожи на откровения пророка — и хорошо: приятно осознавать, что великий поэт был обычным человеком и что во многом мы действительно похожи.

Размышляя о творчестве Шевченко, я поймал себя на мысли, что далеко не все его стихи нахожу удачными. Набравшись смелости, поделился этим с одним из конкурсантов — парнем, ничуть не похожим на Тараса Григорьевича, но имеющим все шансы выиграть конкурс двойников Сергея Лемоха.

— Гениев не судят, — ответил он. — Шевченко — пророк.

Скоро к беседе подключились другие участники конкурса. Завязался спор о том, кто есть Тарас Григорьевич — пророк или святой. Единогласно решили, что канонизировать Кобзаря пока все-таки не стоит.

Возле микрофона участники преображались: театрально всплескивали руками и запрокидывали головы. Читали «І виріс я на чужині», «Холодний Яр», «Мені однаково». Кто-то декламировал собственные стихи, особо отчаявшиеся пели народные песни. Публика хлопала, но не всем. Паренька лет одиннадцати, который вышел на сцену в вышиванке поверх пуховика и впал в ступор после первого же четверостишия, зрители не спешили поддерживать аплодисментами — в тишине прозвучало лишь повеление: «Читай с листа!»

Я задрожал и вряд ли от холода. К конкурсу я подготовил стихотворение «Реве та стогне Дніпр широкий», которое помнил со школы, но оно звучало со сцены уже дважды. В последний момент я решил читать «Минають дні, минають ночі» с экрана телефона.

Я уже шел на сцену, когда путь мне преградила взволнованная женщина.

— Но правда же мой муж очень похож на Шевченко? — она схватила меня за руку.
— Правда, — кивнул я, больше переживая о том, чтобы не повторить судьбу пацана в вышиванке.
— Думаете, победит? — не унималась женщина.

Она, вероятно, приняла меня за судью конкурса. Мне же нужно было походить на участника. Дрожь становилась заметной.

— Уверен, что победит, — я кивнул, не представляя, с чьей женой говорю.
— Он по жизни справедливый у меня. И очень много страдал, как Шевченко!

Сцена. Аплодисменты. Моя речь получается не такой стройной, какой звучала в уме. Я говорю о том, что Тарас Григорьевич не родился усатым стариком, его «Кобзарь» вышел, когда поэту было 26 лет. Он был настоящим денди, любил друзей и веселые компании. Молодой Шевченко, говорю, нравился женщинам, как и я. В отведенной под аплодисменты паузе повисает тишина. Я ловлю на себе осудительные взгляды, будто бы только что при всех врезал монашке.

Стих я читаю плохо, несколько раз сбиваюсь.

Я уступаю победу 65-летнему львовянину. Никто не знает, как выглядел бы Шевченко в этом возрасте, — поэт умер в 47 лет. Победителя окружают журналисты, их интересует одно — как часто он подстригает усы.

Фото: Юрко Дячишин, специально для Bird in Flight.