Валентин Бо: «Мои снимки повергли маму в шок»

Валентин Бо — один из самых заметных украинских фотографов. Он снимает арт-фотографию и портреты, часто создавая работы на стыке жанров. Над своим последним большим проектом «Ваш следующий шаг — сделать Трансмиссию» Бо работал два с половиной года. Результат того стоил: проект, посвященный ожидающей инопланетян секте, принес ему участие в обучающей программе Foam и победу в нескольких международных фотоконкурсах, в том числе и Bird in Flight Prize.

Редакция решила узнать у Бо, где он находит образы для своих сюрреалистических проектов, как украинскому фотографу пробиться в Европу и почему после «Трансмиссии» он до сих пор не снял ничего масштабного.

На выставке современной украинской фотографии в «Арсенале» твои работы висели в самом конце экспозиции. Возникало ощущение, что творчество Валика Бо — последний на данный момент этап развития украинской фотографии. Что думаешь об этом?

Мне понравилось, что мой проект как бы беседовал с работами Ромы и Тани из Synchrodogs. Но почему закрыли именно моим проектом — я не знаю. В Украине много действительно серьезных авторов, чьи работы появляются по мере движения экспозиции выставки, — тот же Михайлов и Павлов. Думаю, это концепция Макса (Максим Горбацкий, один из кураторов выставки. — Прим. ред.), и я не против. В какой-то мере, мне это льстит.

Как тебе сама выставка?

Мне сложно дать оценку выставке, я видел ее бегло: первый раз на стадии монтажа, второй — когда заехал на открытие с мамой, она была после операции, долго находиться не могли.

Но могу сказать, что это было качественное, очень нужное сегодня событие. В Киеве давно не было масштабных выставок. Понятное дело — карантин, все подавлены. А в это время украинская фотография продолжает существовать.

Год назад в одном из интервью ты говорил, что для тебя важен статус. Это все еще так?

Не уверен, что в интервью фигурировало именно слово «статус» (в интервью Валентин говорил про регалии. — Прим. ред.). Но если не кривить душой, то в любом деле, которым ты занимаешься, важна реализация, да.

Когда Амстердамский музей фотографии включил твою работу «Ваш следующий шаг — сделать Трансмиссию» в коллекцию музея, твой статус изменился?

Не скажу, что это прямо какое-то из ряда вон выходящее событие в мировом масштабе, но для меня лично — да, действительно, это очень важный, трепетный момент. Мне будто сказали: чувак, несмотря на сомнения, ты все делаешь правильно. Ты хотел снять проект, ты выбрал на первый взгляд абсурдную тему, но достиг результата, которым можно гордиться.

Ты пришел в фотографию из архитектуры. Выучиться на архитектора — это был твой осознанный выбор?

Да. Мои родители — архитекторы. Я вырос на столе для макетов в проектном институте. Мамина начальница, главный архитектор, при любой возможности пинает меня: мол, как жалко, что я не продолжил дело родителей.

Не горько было прощаться со специальностью, которую ты выбрал осознанно?

Если бы я работал в бюро у Нормана Фостера и мне пришлось оттуда уйти, чтобы заняться строительством, то я, наверное, жалел бы. Но когда я уходил, в специальности был кризис, жалеть было не о чем. Тем более первая и последняя студия, в которой я работал, не отличалась какими-то классными проектами.

Как родители сегодня относятся к твоему творчеству?

Мне часто приходилось оправдываться перед мамой за мои фотографии, они повергали ее в шок. А я говорил, что все эти гениталии — имитация для съемки клипа. Взрослым людям без специального опыта сложно понимать мое творчество.

И хотя мама в этом абсолютно не разбирается, она гордится результатом. Я скинул публикацию, она почитала — и все, уже другими глазами смотрит. Говорит: «А я была уверена, что ты талантлив во всем. В твоих фотографиях я ничего не смыслю, но принимаю тот факт, что тебя ценят». Папа так же.

Давай поговорим о твоем главном на сегодняшний день проекте. Сначала ты хулиганил (снимал вечеринки, дерзкий стрит), потом на какое-то время пропал и вдруг всплыл с абсолютно зрелым, нетривиальным проектом «Трансмиссия», который был на несколько голов выше всего, что ты делал до этого. Откуда такая внезапная и кардинальная перемена?

Все мы сначала ходим в колготках и сандаликах, а потом наступает момент, когда надеваем штаны и начинаем вести себя иначе. Это нормальный жизненный путь. С фотографией так же. Да, я побаловался, попробовал так и сяк. Но потом понял, что я уже не в том возрасте, чтобы генерировать контент на Flickr и Tumblr. Мне хотелось сделать что-то серьезное, хотелось доказать, в первую очередь себе, что я способен на что-то большее, чем просто рядовую съемку на мыльницу, которая, по большому счету, ничего не говорит о моих способностях.

Кроме того, тогда у меня были мысли уехать в Лос-Анджелес, а чтобы получить визу О1, нужны были регалии. И я решил попытаться выиграть что-то серьезное. Foam Talent в моем цеху действительно самая серьезная премия для молодых фотографов.

Сколько ты готовил проект?

От момента задумки до реализации прошло два с половиной года.

Основную часть времени я потратил на исследование, отбор материала и просеивание картинок, которых с каждой съемкой становилось все больше. С каждым месяцем у меня повышались требования, поэтому я несколько раз возвращался к цветокоррекции. Ну а сама съемка — это всего 20% времени.

У меня был дедлайн подачи заявки на Foam Talent, и он не давал мне расслабиться. Не будь его, я бы год занимался рисерчем, потому что эта история настолько о***нная, что там копать и копать.

Когда я снял достаточно материала для подачи, я понял, что выгорел. У меня уже не было глобальной цели продолжать изучение — ведь я не докторскую пишу.

Визуальные образы в «Трансмиссии» очень неожиданные. Как ты их находил?

Перед сном у меня бывает пограничное состояние: когда я еще бодрствую, но меня уже ничего не отвлекает от внутренних ощущений — своего рода вакуум из тишины. Чаще всего образы в моей голове появляются именно тогда. Ты очень долго перевариваешь какой-то материал, а перед сном твой мозг рождает ассоциации.

С «Трансмиссией» было так же. Я делал заметки в телефон; перечитывая их утром, понимал, что это полная чушь, и удалял. Из двадцати записей я выбирал три идеи, потом из них сделал десять сюжетов.

У меня нет проблем с визуализацией образов в голове, то есть мне необязательно их зарисовывать. Если я уже четко на чем-то сфокусирован и у меня эта вспышка, момент произошел. Это как стоп-кадр в глазах, к которому ты можешь вернуться. В «Трансмиссии» я зарисовывал буквально два сюжета: с эмбрионом и с женщиной в операционной, которая играла роль Бриджит Буаселье.

Почему ты не стал развивать дальше идеи и образы из «Трансмиссии»?

Я хотел иметь законченную форму этого проекта, то есть выпустить книгу. Но болезнь мамы развернула меня совсем в другую сторону, я выпал из контекста на год. Теперь прошло уже так много времени, что нет смысла продолжать печь этот калач.

«Трансмиссия» вышла три года назад, после нее ты ничего большого не снимал. Не боишься, что еще год тишины — и тебе придется заявлять о себе заново?

Не боюсь. Если придется заявлять, я встану и заявлю. Но заявлять о себе — не самоцель. Прежде всего нужно генерировать классный контент. Если он будет на уровне, не нужно будет думать о том, что «мне надо о себе заявить».

Да, но ты сам сказал, что взялся за «Трансмиссию» в том числе и для того, чтобы о себе заявить.

Тогда я с чемоданом в руках запрыгнул на ступеньку поезда, который помчал меня вперед.

А сейчас ты все еще мчишь на этом поезде или уже соскочил?

Я заехал на пит-стоп.

Ищешь новую тему?

Да, я живу какими-то импульсами. Сейчас меня вдохновляет новое дело. Оно будет стимулировать меня продолжать эту эстетику, но в новом виде. В настоящее время я занят открытием своей студии.

Расскажи, что это будет за студия.

Это будет студия-продакшен. Достаточно большая локация: около 400 квадратов, 5 стейджей. Я нашел помещение, уже арендовал его. Второй месяц там никак не могут приступить к ремонту. Но как бы то ни было, я уже слепил этот кусок теста, зарядил туда все вишенки и на лопате несу в духовку.

Это будет студия под аренду или твой продакшен?

Это будет комбо: студию можно будет арендовать, но также в ней я буду делать проекты и создавать имиджевый контент для брендов, под своим именем конечно.

Мне бы хотелось, чтобы была какая-то синергия между бизнесом и творчеством. Потому что, как показывает практика, заниматься творчеством в Украине — неблагодарное дело. Хочу с помощью студии осуществить давнюю мечту: сделать так, чтобы любимая работа приносила деньги.

Фотография тебя сейчас не кормит?

Скажем так, фотография — это легкий десерт.

Уже много лет у меня есть основная работа, связанная со строительством бассейнов. Она, собственно, позволяет мне быть на плаву в творческом плане и заниматься фотографией. Тот же проект «Ваш следующий шаг — сделать Трансмиссию» я бы не снял без денег. Казалось бы, что там такого: ну пошел, снял эмбрионы, и все. Но одна маска, которую я напечатал, обошлась мне в 500 евро, а весь проект — приблизительно в 3 тысячи евро.

Есть такое правило: отбрасывать первые две ассоциации и работать только с третьей. Придерживаешься его, когда снимаешь проекты?

Нет. В творчестве не может быть никаких математических формул. Все зависит от начитанности и распущенности автора.

Тоскани, по-моему, как-то сказал, что у него вызывают подозрение люди, которые говорят: «О! У меня возникла идея». Такое впечатление, что до этого момента у них в голове была пустота. То есть даже если вы не выдаете образов, это не значит, что вы над ними не думаете и не отсеиваете их.

Я доверяю образам, которые возникают в моей голове. Не факт, что получится снять так, как я задумал: где-то может свет не подойти, где-то модель не так сработает, где-то все вместе.

Коришь себя, когда портишь сюжет?

Конечно! Любая съемка, как бы ты ни был уверен в своих силах, — это всегда стресс. Ты не знаешь, что получится. Одно дело, когда ты снимаешь для себя и всегда можешь что-то переснять. Другое — когда снимаешь коммерческий заказ, у тебя люди на площадке, модели, а их работа — деньги. И если я сегодня про***сь со съемкой такого заказа, то мой статус не позволит мне сказать: извините, не получилось, давайте в другой раз.

Нет ощущения, что раньше, до всех музеев и премий, тебе было легче снимать?

Есть, но мне не нравится, когда совсем легко. Если ты чувствуешь, что можешь делать что угодно и как угодно, то ты либо полный рас***дяй, либо достиг очень высокой планки.

Если ты чувствуешь, что можешь делать что угодно и как угодно, то ты либо полный рас***дяй, либо достиг очень высокой планки.

Ты часто снимаешь портреты. Как ты добиваешься такой увлекательности в них?

Наверное, никто, кроме моделей, не любит фотографироваться. Перед камерой люди чувствуют скованность. И когда эта скованность проявляется в мимике и дыхании, люди принимают статическое положение, превращаясь в неодушевленный предмет. Поэтому я прошу набрать воздуха, выдохнуть, и на этом этапе, когда человек находится в максимально расслабленном состоянии, делаю кадр.

Ты снимал д’Агату, Орлан, Загмайстера, Савадова, Линча. Кого из них тебе было фотографировать интереснее всего?

Наверное, д’Агату, потому что это очень неординарный человек, мне больше не доводилось снимать людей с таким бэкграундом и с такой яркой внешностью. В глазах д’Агаты будто большой мыльный пузырь. И в отражении на поверхности этого пузыря я вижу не переливающиеся кольца Ньютона, а сюжеты его жизни, словно вся его история проносится на двух выпуклых мониторах.

Кого бы ты точно не стал снимать?

Поплавского. Хотя почему бы не снять Поплавского, например, в балетной пачке? Я бы снял.

Многие украинские фотографы очень долго работают над тем, чтобы пробиться в Европу: составляют базу галерей, которым могут зайти эти работы, шлют им письма. Как пробился ты?

Мой путь намного проще, чем тот, что ты описал. Простота заключается в том, что «Трансмиссия» — единственный мой серьезный стук в дверь европейских институций. После этого меня начали приглашать Photo Vogue Festival и другие фестивали. То есть я не спамил галереи.

А если бы «Трансмиссия» не выстрелила?

Я бы начал делать другую «Трансмиссию», а потом еще одну. И так до тех пор, пока не сработало бы.

Чем работа с европейскими кураторами отличается от работы с украинскими?

Кураторы в Европе работают совсем на другом уровне. У них более тщательный подход к отбору, расположению работ, к мысли, как одна картинка взаимодействует с другой. В работе с украинскими кураторами этим моментам придавалось наименьшее значение. Здесь происходит так: есть некий фотограф, есть время, когда будет проходить выставка, и есть вот такая стена. А как эти работы будут соседствовать с другими работами, будут ли они уместны рядом — этим вопросам у нас придают меньшее значение.

Кто из украинских кураторов работает по-европейски?

Маша Ланько и Лиза Герман.

За творчеством каких фотографов ты сейчас следишь?

Есть несколько интересных мне художников, за которыми я слежу в инсте, многие из агентства Webber. Например, есть такой Марк Пекмезян — классный портретист. Не могу сказать, что он из мира моды, но в основном он снимает моду. Мне очень нравится его стиль.

Тебе интересна фешн-фотография?

Раньше я считал, что никогда не буду снимать моду. Но сейчас такое время, что моду можно снимать очень круто, очень художественно, — это меня привлекает и интересует.

Возможно, снимать моду — твой следующий шаг?

Не скажу, что это будет следующее мое направление. Многие интересные мне фотографы, которых общество называет фешн-фотографами, не мыслят себя такими. Тот же Марк Пекмезян снимает фешн для мировых брендов. Тем не менее для него коммерческий фешн — это работа на вечер. Утром нужно просыпаться с искусством.

Искусство без творчества не может существовать. Что для тебя творчество?

Это придание моим ощущениям, взглядам, идеям завершенной формы, без жесткого вмешательства извне. Завершенная форма может быть любой. Я сейчас, например, много времени уделяю поиску и прослушиванию музыки. В моей студии также будет отдельное направление — саунд-дизайн, которым будет заниматься мой младший брат.

Я хочу объединить такие направления, как фотография, видео, музыка, и жонглировать ими, искать новые формы, в том числе для коммерческих заказов, работы с брендами.

То есть ты все же поглядываешь в сторону рекламной фотографии?

Однозначно. Мне кажется, пора уже сорвать эту скучную картинку с билборда какой-то киевстаровской рекламы, которую ты не воспринимаешь как нечто серьезное. Ты не кайфуешь от ее внутренней составляющей, от образности; когда проезжаешь мимо, она не заставляет тебя притормозить и покивать головой. Думаю, пора уже и в Украине делать что-то достойное.

Раз уж мы снова заговорили об Украине. В начале интервью ты сказал, что заниматься здесь творчеством — дело неблагодарное. Ты имел в виду, что здесь нельзя зарабатывать творчеством?

Кому-то это удается. Но я говорю о фотографии. Я много лет отрицал коммерческую фотографию, занимаясь только фотографией творческой. Кроме табличек с надписями вроде «Лауреат» и «Фотограф року» да публикаций в локальных СМИ мне это ничего не принесло.

Сейчас меня привлекает другой формат — продолжать заниматься искусством, но получать за это деньги.

Выходит, сегодня художник уже не должен быть голодным?

Сегодня — не должен.

У утверждения про голодного художника есть налет романтизма. Марина Абрамович жила в фургоне и колесила в нем по Европе, но пришла к тому, к чему пришла, только благодаря своей рациональности.

Я не хиппи, и мое сегодняшнее представление о благополучии во многом отличается от аскетического подхода.

Можно быть богатым и творить. Можно творить будучи бедным. Каждый выбирает сам. Я бы мог заниматься творчеством без денег, но это было бы безответственно по отношению к себе самому и своему будущему.

Заниматься творчеством без денег — безответственно по отношению к себе самому.

В Украине можно творить и зарабатывать?

Вот я пытаюсь. Верю, что это возможно.

Участие в фотоконкурсах можно считать попытками зарабатывать творчеством?

Каждый этап развития фотографа должен быть логичным. Например, сегодня фотоконкурсы — это правильная и логичная ступень на пути начинающего фотографа. Не знаю, правда, как обстоят дела у свадебных фотографов. Мне вообще сложно представить логичный этап развития фотографов, которые снимают свадьбы. Возможно, я вне контекста, но мне кажется, это очень рутинная и неинтересная работа — такая же, как укладка асфальта. Можно укладывать сотни километров этого асфальта, но если ездить по нему катком, ничего нового из него не сделаешь.

Неужели тебе никогда не хотелось снять свадьбу?

Я снимал свадьбу своего друга. Это первая и последняя свадьба, которую я фотографировал.

Не понравилось?

Не понравилось родителям друга: они не понимали, почему на всех фотографиях невеста снята со спины.

Кстати, я не знаю, кто будет фотографировать мою свадьбу. Это может быть проблемой. Думаю, ее будут снимать все приглашенные друзья, и не на телефоны, а на камеры. Интересно, что по этому поводу скажет будущая супруга.

Фото Валентина Бо: Светлана Левченко