Победа над монтажом: Чем пренебрег режиссер «1917» в погоне за техническими «Оскарами»

Ранняя весна 1917 года, окопы британской армии на севере Франции. Капралы Блейк и Скофилд получают срочный генеральский приказ: пройти сквозь позиции, оставленные немцами, разыскать английский батальон, с которым нет связи, и передать его начальству сообщение. Батальон должен атаковать врага следующим утром, но выяснилось, что эта атака ведет прямиком в ловушку к немцам. Если не отменить наступление, погибнет 1 600 солдат. А чтобы во время задания капралы реже думали о собственной шкуре, генерал сообщает, что в том же батальоне служит старший брат Блейка. С такой мотивацией ребятам не остается ничего, кроме как бежать вперед, оставив инстинкт самосохранения где-то в раскисших траншеях.

«1917» — новая работа Сэма Мендеса, который последние годы прислуживал конвейеру Джеймса Бонда. Мендес поставил две ленты про агента 007 — «Координаты „Скайфолл“» и «Спектр» — и все меньше напоминал себя двадцатилетней давности, когда был способен разглядеть поэзию даже в танцующем на ветру полиэтиленовом пакете («Красота по-американски»). И вот режиссер возвращается — «1917», уже ставший лучшим фильмом по версии «Золотого глобуса», BAFTA и других кинопремий, берет сразу три «Оскара».

Мендес поставил две ленты про агента 007 и все меньше напоминал себя двадцатилетней давности, когда был способен разглядеть поэзию даже в танцующем на ветру полиэтиленовом пакете.

По словам Мендеса, идею фильма он подслушал у своего деда Альфреда Мендеса, который воевал в Первой мировой и доставлял сообщения через нейтральную фронтовую территорию, в точности как герои «1917». Но это не значит, что события на экране предельно реалистичные. Нет, картина Мендеса — это зрелищное путешествие сквозь военную разруху, отчаянный забег наперегонки со смертью и собственным страхом.

Некоторые критики называют этот фильм «Спасением рядового Райана» наоборот, но сходство тут исключительно поверхностное. В ленте Спилберга много героев, разговоров и — парадоксально! — житейских радостей. Проще говоря, в ней слишком много человеческого. А в «1917» главный герой — это камера оператора. Она вспахивает своей линзой окопы и, кажется, совсем не моргает. Действие будто протекает в реальном времени, одним непрерывным кадром, от которого не ускользает ни единая деталь. Это погружение на принципиально иную глубину, чем обычно позволяет кресло в кинотеатре, — и порой оттуда хочется вынырнуть, потому что пыль от внезапного взрыва растяжки забивается прямо в сердце.

Несмотря на иллюзию одного дубля, в «1917» на самом деле есть десятки «невидимых» монтажных склеек. Они замаскированы проходами героев сквозь темноту и движением камеры за статичными объектами. В итоге самая большая отснятая сцена длится восемь с половиной минут. Учитывая эти особенности, все сцены фильма репетировали около шести месяцев, прежде чем начать съемки. И это был даже не вопрос актерского мастерства — на первый план выступала слаженность работы съемочной группы, выверенная хореография всего закадрового процесса. Сэм Мендес рассказывал, что одну длинную сцену пришлось переснимать несколько раз только потому, что обычная зажигалка не срабатывала в нужный момент. Для любой другой картины монтаж легко решил бы эту проблему, но здесь авторам пришлось потерять на пересъемках лишний день.

…длинную сцену пришлось переснимать несколько раз только потому, что обычная зажигалка не срабатывала в нужный момент.

Визуальное превосходство «1917» — главная особенность фильма, его сила и слабость, в зависимости от того, для чего вы вообще ходите в кино. Ленте больше нечего предложить, кроме погружения в тщательно воспроизведенную атмосферу боевых действий. И она складывается не из цепочки эффектных перестрелок и оглушительных взрывов, к чему нас, кажется, приучили масштабные военные фильмы. «1917» на их фоне не уступает в размахе, но как будто использует другой калибр — мельче и гораздо, гораздо точнее. Война у Мендеса — это не только жужжащие пули, которые летят в героя (хотя и пуль тут, конечно, хватает). Война — это темнота, которая пожирает жизнь и отхаркивает ее кусками зданий, сломанными деревьями, мертвыми коровами и человеческими телами.

Порой и Мендес не может удержаться от соблазна «сыграть в блокбастер» — тогда осторожная прогулка по заброшенной деревне обрывается упавшим с неба самолетом в огне. А финальный рывок главного героя вдоль траншеи, поперек всего на свете — и вражеских снарядов, и своих товарищей, рвущихся в атаку, — напоминает пробежку игрока в американский футбол перед решающим тачдауном. Это самая эффектная сцена «1917», и при этом она как будто из другого военного фильма, где победить можно, по старой киношной традиции, лишь преувеличенным героизмом.

Ничто из сказанного не мешает работе Мендеса наслаждаться триумфом: оператору ленты Роджеру Дикинсу пророчили «Оскар» задолго до того, как был объявлен шорт-лист. Но можно ли сделать по-настоящему великое кино, целиком полагаясь на картинку? «1917» кажется эскизом такого фильма — впечатляющим, местами даже оглушительным, но в конечном счете предательски схематичным, как только речь заходит о чем-то, кроме жирной грязи под ногами капрала.

Фото на обложке: LILO / SIPA / Sipa Press Russia / East News