На расстоянии семьи
Алла Мировская полтора года снимает членов своей семьи, изучая роль расстояния в их отношениях. Но проект «Далекие близкие» оказывается о чем-то другом: о безопасности и уязвимости, доверии и хрупкости.
Говоря о семье, с которой нам надо «увидеться», мы часто имеем в виду дежурные встречи. Но в экзистенциальном плане «увидеть», рассмотреть, узнать другого может быть гораздо сложнее — особенно если речь идет о близком человеке.
Тема семьи, отмечает исследовательница Дарья Кузнецова, оказывается «неразрывно связана с осмыслением смертности, восхитительной и мучительной телесности, наивысшего эмоционального комфорта и самых глубоких психических травм». И фотография здесь становится не только инструментом фиксации и публичной демонстрации статуса (профессиональная съемка членов семьи или социально значимых семейных мероприятий), но и способом самопознания и рефлексии. Она позволяет заглянуть в те аспекты частной жизни, которые выставлять напоказ не принято.
Фотограф, художница, куратор и преподавательница. Соосновательница коллектива Russian Independent Selfpublished. Принимала участие в выставках и фестивалях в России и за рубежом. Живет в Москве.
— Проектом и фотокнигой «Далекие близкие» я начала использовать фотографию для демонстрации невидимого, но тем не менее реально существующего — в частности, взаимоотношений. Вряд ли кто-то способен просто так прийти, увидеть их и снять.
Задача осложнялась тем, что речь шла о моей собственной семье. Природа взаимоотношений в семье двойственна: обратной стороной близости является уязвимость, которая особенно ощущается в общих пространствах дома. Почему так происходит? Какую роль в этих процессах играет дистанция? Поиск ответов на эти вопросы стал лейтмотивом истории «Далекие близкие».
Ключевой фигурой в съемках была моя мама. Она неожиданно легко согласилась на участие в проекте, несмотря на то что в жизни ей скорее свойственна закрытость. Думаю, ей хотелось меня поддержать — она знала, насколько это для меня важно, — хотя и не представляла, как все будет происходить.
Вскоре мама поняла, что отныне я могу вторгнуться в ее личное пространство почти когда угодно, и это ей, конечно, не понравилось. Через пару месяцев после начала съемок она вообще попыталась отказаться от затеи, и какое-то время все висело буквально на волоске. «Не снимай меня так!» — иногда восклицала она. Но постепенно мама привыкла к себе на фотографиях и даже, по ее словам, обрела некую новую степень свободы. После нескольких крупных разговоров работа пошла как-то по-другому — с гораздо большим участием с ее стороны.
Мама часто спрашивала меня о фотографии вообще, о том, что и для чего я делаю, почему именно так, а не иначе. Я чувствовала ее любопытство, хотя с внутренним сопротивлением и даже дискомфортом ей пришлось разбираться самостоятельно. Важно было и то, что мама пошла мне навстречу, дала возможность сделать такую работу, заняла дружескую позицию и сотрудничала, несмотря на то, что ей не близки мои взгляды или некоторые моменты поведения. Получилось, что «Далекие близкие» уменьшили между нами расстояние. Не скажу, что мы сразу стали лучшими подругами, но отношения однозначно улучшились.
Со своей стороны я тоже испытывала некую неловкость и неудобство — ведь я доставляю маме и дочери неприятные ощущения, вторгаюсь в их интимную зону. К тому же фотографии предполагались отнюдь не комплиментарные — понимание этого на меня давило, поэтому опять же приходилось разговаривать. Во время съемок проекта фотоаппарат одновременно помогал и мешал. Помогал, потому что увеличивал эмоциональную дистанцию по отношению к происходящему в семье, а мешал, уменьшая физическую дистанцию.
Фотоаппарат одновременно помогал и мешал мне.
Съемка длилась около полутора лет с небольшими перерывами, и уже к середине этого срока как мама, так и дочка перестали замечать камеру и стали отмахиваться в ответ на просьбы посмотреть фотографии. Я их понимала.
Фотокнижная версия проекта также включает наши короткие смс-сообщения. На мой взгляд, это добавляет в историю еще один смысловой уровень, «заземляет» ее, делает более обыденной, документальной и реалистичной. Сухие утилитарные сообщения удачно контрастируют с поэтическими снимками.
Проект, безусловно, имел для меня терапевтический эффект. Переход в позицию исследователя сам по себе принес облегчение. Улеглись эмоции, стало любопытно поразмышлять над нашими взаимоотношениями, найти причины конфликтов, навести мосты.
Самым сложным было решиться показать семью и отношения публично. В нашей культуре все еще не принято «выносить сор из избы», семейные сложности остаются за закрытой дверью — а здесь я решаюсь ее открыть. Когда это случилось, я ощутила силу и храбрость от того, что мне удалось посмотреть своей правде в лицо.
