Дональд Вебер: «Я редко выполняю чьи-то задания»

Вы сотрудничали со многими изданиями по всему миру, но протесты в Киеве освещали именно для Vice, достаточно специфического издания.

Я не освещал протесты в Киеве для кого-то конкретно. Я поехал туда за свой счёт и по собственному желанию. На самом деле я отказался от многих заказов, потому что заказы отвлекают от поставленной задачи. Украина для меня — очень личная тема, и здесь я могу снимать, только осмысленно участвуя в чём-то.
У меня давние отношения с Vice. Да, некоторые их материалы — дерьмо, но некоторые отличные. Я хотел показать свои киевские работы широкой аудитории в обход традиционных, слегка устаревших по формату изданий. Vice оказался прекрасной площадкой для общения с читателями в простой, прямой и очень чёткой форме.

Где вы сейчас и чем занимаетесь?

Сейчас я в Лос-Анжелесе. Наслаждаюсь солнцем и работаю над проектом, который посвящён военной операции в Нормандии. Занимаюсь космическим и геологическим поиском значения войны, работая в паре с физиком.

Когда-то вы говорили, что Украина видится вам «тихим незнакомцем, скромно сидящим в углу». С тех пор видение не изменилось?

Нет. Разве что теперь, увы, над ним навис шумный пьяный идиот, разливающий водку, и этот молчаливый незнакомец не знает, что делать.

Впервые вы посетили Украину во время «Оранжевой революции». Вы хотели тогда понять, что движет всеми этими людьми. Какие ответы в итоге получили?

К счастью, я никогда не ставил перед собой цели дать ответы на вопросы. Я продвинулся в поиске новых вопросов, глубже вникая в сложные отношения Украины и России. Чем больше я пытался понять, тем хуже у меня это получалось. В конце концов, я бросил попытки разобраться во всём этом и решил отправиться в путешествие, проецируя свой опыт на эту страну.

Находясь в поезде «Москва—Киев», я всегда понимал, когда мы пересекали границу: мне становилось легче дышать.

В целом, люди нормально воспринимали мои работы в Украине, понимали авторскую задумку и формировали собственное отношение к ним. Главная идея состояла в том, чтобы дать общую характеристику властей — сначала в России и Украине, а потом и во многих других странах. Мои работы были показаны в Белграде, Белфасте, Канаде, США, Нидерландах и Китае — каждая страна воспринимала их по-своему. Этим-то меня и привлекает фотография: я задаю только модель, концепцию, а зритель сам примеряет на неё определённые идеи, настроения, политические взгляды. Каждый человек смотрит на мир сквозь призму собственного опыта, книга лишь помогает задать самому себе нужные вопросы и задуматься.

Вы как-то сказали, что приехали работать в Россию, потому что чувствовали себя русофилом. Замечаете ли вы разницу между русскими и украинцами?

Да, конечно! Украинцы веселее, в них меньше негатива и в целом они более лёгкого нрава. Русские же всегда были для меня загадкой, вызывали недоумение. Я ценил их за честность и прямоту. Находясь в поезде «Москва—Киев», я всегда понимал, когда мы пересекали границу (и дело не только в пограничном контроле): мне становилось легче дышать, трава становилась зеленее. Это похоже на чувство из детства: каждую зиму мы всей семьёй отправлялись из Канады во Флориду. Дорога занимала около двух дней. Каждый раз, когда мы пересекали границу США, я это чувствовал: всё вокруг увеличивалось в размерах, становилось быстрее, очаровательнее и больше впечатляло. Всё это движение и прилив энергии здорово одурманивали. Чужое для меня место было так близко и одновременно так далеко. Но, возвращаясь домой через пару недель, я всегда чувствовал облегчение: Канада была тихой, чистой, спокойной. Всё это величие Америки, её импульсивное великолепие очень привлекало меня на протяжении двух недель, но, пересекая границу Канады, я всегда понимал, что именно здесь моё место. Точно так же я чувствую себя, приезжая в Украину: будто возвращаюсь домой.

Многие фотографы снимают жизнь постсоветских стран. Чьи работы вам нравятся? Что лично вас привлекает в этой теме?

У Люка Делахея есть замечательные фотографии России 1990-х, которые, несмотря на всю их глубину, нельзя отнести к искусству, неподвластному времени: они полностью соответствуют духу той эпохи, которая, к счастью, давно закончилась. Но цвета, полутона, расстояния, потрясающие масштабы до сих пор очень меня впечатляют. Именно благодаря ему я понял, что фотографии — гораздо больше, чем просто набор картинок. Вместе они должны создавать новые смыслы, давать людям ключ к пониманию истории. Это уже за рамками самих снимков. Их последовательность, то, что за ними стоит, и то, как они показаны, играет чрезвычайно большую роль. Мы авторы, а не фотографы.

В этой части мира работает огромнейшее число фотографов. Я перестал просматривать много снимков, мне больше не интересны картинки сами по себе. Для меня важны истории, невероятные приключения, идеи, персонажи. Поэтому я много читаю. Среди книг, вдохновивших меня, могу отметить «Белую гвардию» Булгакова, «Колымские рассказы» Шаламова, работы Василия Гроссмана и роман «Мы» Замятина.

Еще мне п****ц как нравится Сергей Братков! Извините за грубость, но только так я могу выразить своё восхищение его работами. Александр Чекменев — лучший фотограф в Украине (да и в России тоже).

В аннотации к серии с коктейлями Молотова вы отметили, что огонь был главным оружием киевских протестующих. При этом на ваших снимках нет огня…

На Майдане работали сотни фотографов. Некоторые из них снимали действительно хорошо, но большинство постоянно фотографировали одно и то же. Что мне было делать? Я был сам по себе, никто не говорил мне по телефону, как работать, я мог поступать так, как хочу. Именно поэтому я редко выполняю чьи-то задания, работаю над чужими проектами. Свобода и независимость — самое главное для меня в сфере фотографии. Свобода рождает возможности, а возможности определяют ваше будущее. Я мог ходить и смотреть вокруг сколько угодно, а не искать второпях ближайшую точку Wi-Fi, чтобы порадовать своих начальников в Нью-Йорке, Лондоне или Париже картинками с огнём. Я старался запечатлеть действительность такой, какой я её видел. Хорошо это было, плохо — мне плевать, я беспокоился только о том, чтобы полностью окунуться в окружающую атмосферу и говорить с ней на языке фотографий. Почему коктейли Молотова? Я снимал очень разные вещи, практически не устанавливая для себя определённых рамок, и такая — одновременно простая и сложная — красота летящих бутылок очень меня впечатлила. Неужели эти штуки, найденные на помойках, действительно защищали от вооруженных силовиков? Потрясающе. Сама съёмка не отняла у меня много времени: в течение часа я собрал бутылки, сфотографировал их и всё. Позже я изменил фон, чтобы снимки полностью соответствовали задумке: я очень чётко представлял, какими они должны быть.

Фотографов часто спрашивают, приходилось ли им делать выбор: продолжать съёмку или бросить камеру и вмешаться в происходящее, остановить насилие. Случались ли такие ситуации в вашей жизни и как вы поступали?

Конечно, я бросал камеру! Я не военный фотограф, мне это не нравится, я не вижу в этом необходимости. Лучшие репортажи о Евромайдане были сделаны местными, а не иностранцами. Иностранцы чаще всего приезжают, уже имея определённые ожидания касательно того, что они увидят, и пытаются работать так, чтобы результаты соответствовали этому изначальному представлению. Мне важно чувствовать место: замечать едва уловимые вещи, искать нюансы, оставляя ежедневные репортажи местным экспертам. Я стараюсь быть прозаиком, но меня не интересует беллетристика: для меня важно просто кому-то о чём-то рассказывать.

Когда-то ваш школьный учитель убедил вас не посвящать себя фотографии. Вы отложили камеру на десять лет. Что заставило вас снова взять её в руки?

Я вернулся к фотографии в 25, когда жил в Европе. Мне очень хотелось сохранить все свои воспоминания. Поэтому я купил дешёвую камеру и полюбил её. Полюбил то чувство, когда она у тебя в руках. Полюбил искания и повышенную чувствительность, которую она пробуждает. В 1995-м я решил провести отпуск в Москве с единственной целью: сделать новые снимки, отдыхая от своей основной работы архитектором. У меня была камера, и я буквально сходил с ума от всего, что происходило в городе. Именно тогда я задал себе вопрос: можно ли заработать этим на жизнь? Можно ли вообще этим зарабатывать?

Когда мои студенты выводят меня из себя, я мысленно повторяю: «Сколько премий WPP у вас есть? А у меня их две! Поэтому замолчите».

Как Вы искали работу, будучи фрилансером? И как скоро Вы начали получать заказы от The New York Times, Time, Spiegel?

Я бросил работу архитектором, накопив достаточно денег, чтобы прожить примерно год, и весь этот год я снимал, наполняя портфолио. Потом я попал на стажировку в таблоид Toronto Sun. Шесть месяцев я фотографировал автомобильные аварии, места преступлений, спортивные события, полуобнажённых девушек и всё в этом духе. После этого я ушёл работать в одно из лучших изданий Канады — The Globe & Mail, где начал основательно учиться ремеслу и осваивать профессию фотографа, вникая во все её возможности и особенности. Я много работал над своими сильными сторонами, но ещё больше — над слабыми. Если кто-то в Нью-Йорке, Гамбурге или Париже искал хорошего внештатного фотографа, он часто встречал моё имя. Так и началось моё сотрудничество со Stern и The New York Times — я стал для них местным фрилансером. Позже я стал больше снимать в Канаде для иностранной прессы, чем для местной. Я был тем, кого всегда рекомендовали, и со временем я начал много путешествовать по стране, выполняя заказы. Я занимался этим несколько лет, выстраивая отношения с редакторами, и когда я был готов переехать в Москву, это было просто — меня знали, мне верили, я был профессионалом. Работать было легко — я строил деловые и дружеские отношения годами.

Повлияла ли победа в World Press Photo на вашу работу? Новые заказчики, другое отношение к собственным снимкам? В конце концов, позволило ли это повысить цены на ваши снимки?

Нет, ни в коем случае! Цены не зависят от того, кто ты такой. Премия World Press Photo подарила мне признание и улучшила мою профессиональную репутацию, только и всего. Когда мои студенты выводят меня из себя, я мысленно повторяю: «Сколько премий WPP у вас есть? А у меня их две! Поэтому замолчите». На самом деле нет, это всего лишь конкурс, соревнование. Моё эго, конечно, удовлетворено, мне приятно знать, что мои работы ценят и понимают. Всем людям нужно чувствовать одобрение и поддержку. В минуты отчаяния я могу сказать себе, что сделал хотя бы один хороший снимок.

На что вы обычно снимаете?

Canon 5D (ага, такой оригинальный) и объективы с фокусным расстоянием в 24 и 35 мм.

Расскажите о своих любимых снимках.

На самом деле мне не очень нравятся эти снимки, но именно они — одни из самых узнаваемых. Я получил свою первую награду WPP в 2005-м, когда всё это ещё было для меня в новинку. Первая фотография была спрятана до тех пор, пока один из моих друзей не нашел её и не сказал: «Вот эта! Она просто замечательна». Снимок олицетворяет всё, что я не люблю в фотографии — слишком «фотографичен», очевидный сюжет. Хорошо закомпонован, технически — не очень (пересветы, я был пьян), но что люблю в этом снимке, так это главного героя — Виктора. Я познакомился с ним за год до того, как сделал эту фотографию в Чернобыле, впервые посетив Украину. Он замечательный персонаж, очень весёлый и интересный рассказчик. Тем не менее он был подавлен, опустошен. Мы были одного возраста и сошлись именно на этой почве — я думал, чёрт подери, если бы я родился здесь, это был бы я. А если бы он родился там, где я — он был бы мной. Именно это я и люблю больше всего: слушать истории, которые вдохновляют меня делать снимки.

Второй снимок — часть моего нового проекта. Люблю эту фотографию, потому что это было первое место за несколько лет, где я чувствовал себя полностью свободным, счастливым. Я находился в месте, которое буквально разговаривало со мной, я почувствовал связь с ним, и это то, что меня мотивировало. Связь с тем, где я. Эта работа (как и большинство, что я делаю) была сделана не по заданию — так что я был сам себе заказчик. Свобода — едва ли не самое важное для фотографа. Только в таких условиях можно по-настоящему творить.