Николай Бахарев: «Не я, а заказчики навязывали мне сюжеты постановок»
В 1960-х Николай Бахарев работал слесарем на заводе и подрабатывал фотографом на пляже. Сегодня его снимки — достояние музеев и частных коллекций в России и США. В конце прошлого года Бахарев оказался в шорт-листе престижной фотографической премии Deutsche Börse Photography Prize. О номинированной серии «Купальщицы», о том, почему не стоит называть его «русским Хельмутом Ньютоном», и что заставило его отказаться от портретов и заняться пейзажами, Николай Бахарев рассказал Bird In Flight.
В советские времена за тунеядство наказывали. Поэтому я работал слесарем на заводе, а в выходные дни подрабатывал, фотографируя желающих на пляже. Но особых способностей к чему-либо я в себе тогда не обнаруживал и, занимаясь фотолюбительством, посчитал, что этим и надо зарабатывать на жизнь.
Название «Купальщицы» появилось с лёгкой руки журналистов и относит нас к классическим работам изобразительного искусства; на самом же деле цикл моих работ, посвящённый пляжной тематике, называется «Отношение». Мне важно было показать те открытые, естественные отношения, которые можно было увидеть в незамысловатых позах, в попытках привнести теплоту при игре на публику. Это было отношение отдыхающих ко мне, моё отношение к ним и сложившиеся отношения между ними самими. А пляж и купальные костюмы были вторичны, это лишь помогало раскрепоститься.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_01.jpg", "text":"Из серии «Отношение», №14. 1980. Собрание музея «Московский Дом фотографии». @MAMM, Moscow / Nikolai Bakharev" },
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_02.jpg", "text":"Из серии «Отношение», №5. 1985. Собрание музея «Московский Дом фотографии». @MAMM, Moscow / Nikolai Bakharev" },
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_03.jpg", "text":"Из серии «Отношение», №51. 1991-1993. Gelatin Silver print. Собрание музея «Московский Дом фотографии». @MAMM, Moscow / Nikolai Bakharev" }
Небольшая часть клиентов с пляжа, которых заинтересовал мой подход к работе, соглашалась попозировать уже в домашней обстановке. Так и возникли циклы фотографий «В интерьере», «Вместе», «Диванчик», «Развлечение» и другие. В ходе фотосессий, длящихся до шести часов, возникали особые отношения, позволявшие добиваться своеобразных результатов, которые в корне отличались от тех, что предлагал журнал «Советское фото». Ведь не я, а заказчики «навязывали» мне сюжеты для постановок. В этих сюжетах и проявлялись их представления о том, что они хотели запечатлеть на «долгую память». От меня лишь требовалось эстетически расставить всё по местам и грамотно направить освещение. А в результате случайно удавалось передать ту интимность, которая не считалась достойной отображения в изобразительном искусстве как низменное и примитивное. Хотя в книгах и кино нередко встречались подобные сюжеты.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_10.jpg" }
Такое приближение, такая откровенность и интимность, которую можно видеть у моих моделей, часто заставляла зрителя задуматься о мои методах работы. Об особых отношениях фотографа и его моделей, которые позволяли бы достигать такой открытости. Постепенно я пришёл к пониманию, что только перестав оглядываться на общепринятые нормы морали, выйдя за рамки навязанных условностей, можно добиться некой убедительности и достоверности изображаемого. Но чтобы модель смогла преодолеть зажатость и закомплексованность во время работы, смогла свободно позировать без оглядки на общепринятую мораль, должны установиться доверительные отношения с фотографом, которые могут перерастать и в более интимную связь. И фотограф, на мой взгляд, не вправе избегать такого сближения. Это, скорее, часть его работы с моделью.
Результат обнажённой фотосъёмки часто не нравился самим заказчикам, хотя страха увидеть свои «непристойные» фото в СМИ не было — подобная тематика в Советском Союзе была запретной. Но сотрудников КГБ интересовали личности, позволяющие себе подобную откровенность. В основном это было связано с присутствием иностранных специалистов в городе, с которыми «развратные» девушки могли иметь связь. Но так как мои «клиенты» не использовали свои наклонности в противозаконных целях, то и больших проблем у меня с органами не возникало. Денег за подобный материал я с моделей, конечно, не брал, что в какой-то мере, как я считал, защищало меня от преследования за нарушение закона о распространении порнографии (в этот термин сваливали почти всю продукцию обнажённого содержания).
Фотографическими выставками я начал интересоваться ещё в 1970-е годы. В те времена выставки-конкурсы в разных городах проходили довольно часто, о них сообщал журнал «Советское фото». В 1972 году одну мою фотографию, выполненную по заказу на пляже, («Типаж» № 161 — ребёнок) приняли на Всесоюзную выставку, проходившую в Шостке.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_12.jpg" }
Другое же фото, где парень с девушкой романтично держатся за руки, впоследствии названное мною «Лубок» № 1, отказались принять по непонятной мне до сих пор причине. После этого я перестал посылать свои портреты как недотягивающие до высокой планки «настоящего искусства». И только в 1987 году проходившая в Москве Всесоюзная фотовыставка, посвящённая 70-летию революции, «раскрыла свои двери» фотографиям социальной направленности, где среди прочих появились и мои фото.
Свободным творчеством могли заниматься в основном только члены творческих союзов, которые внутренне и внешне не нарушали рамки устоявшихся требований к искусству. Для них социальная сторона жизни общества не представляла интереса. Я же не видел в лицах своих клиентов той духовности, которую воспевали так называемые творческие члены, и это поневоле вызывало у меня недоверие к портретам, которые я встречал в журналах, альбомах и на выставках. Но работа есть работа, и, снимая в детских садах, школах, на свадьбах и похоронах, я постепенно учился улавливать другую духовность, которая соответствовала требованиям социальной журналистики. При этом я читал чехословацкий журнал «Фоторевю», где выходили фотоматериалы и статьи разной направленности — он позволял относиться к своей профессии бытового фотографа не как к обслуживающему персоналу.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_05.jpg", "text":"Из серии «Отношение», №7. 1985. Собрание музея «Московский Дом фотографии». @MAMM, Moscow / Nikolai Bakharev" },
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_06.jpg", "text":"Из серии «Отношение», №70. 1991-1993. Собрание музея «Московский Дом фотографии». @MAMM, Moscow / Nikolai Bakharev " },
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_07.jpg" }
Сорок лет назад я снимал аппаратами «Фотокор» (90×120), «ФЭД» (24×36), «Искра» (60×60), «Киев 60» (60×60), с выдержками от 1/30 до 1 секунды. Эта аппаратура позволила мне научиться разглядывать и ожидать то, что соответствовало моему пониманию «реального». Каким образом, за счёт чего молодые фотографы смогут выйти за рамки банальностей? Они не высматривают и не вылавливают в окружающих лицах «своё», убедительно подтверждающее самоценность творца. Современная аппаратура не предполагает, как я думаю, рассматривать кого-либо или что-либо. С её помощью удобно много раз зафиксировать «объект» и, зная вкусовые пристрастия фоторедакторов, выбрать необходимое. Сам я, конечно, тоже сейчас снимаю цифровым аппаратом — он освобождает от лишних ухищрений для достижения необходимого результата.
Последние 7-10 лет походы на пляж не приносят ни дохода, ни творческого результата. Публика теперь считает, что дешевле и проще сфотографировать самих себя на телефон, а навязываться становится небезопасным, да и возраст уже не позволяет «творчески» и более близко общаться с клиентами.
Поэтому уже года четыре я работаю с пейзажем: попытка увидеть психологию человека сменилась попыткой прочувствовать своеобразие естественной среды. Благо, у нас в городе появился фотограф-любитель Михаил Юрьевич Алабугин, «мóнтер», как он сам себя обзывает, который видит пейзаж своеобразным взглядом художника. И я, проработавший всю жизнь фотографом, идя рядом с ним по лесу, не в состоянии увидеть и отобразить своё восприятие окружающего через пейзаж. А электромонтёр с 30-летним фотолюбительским стажем сумел убедить меня своими фотографиями в том, что профессиональные ремесленные навыки не всегда играют решающую роль. В голове творческого человека должно быть что-то ещё.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_04.jpg" }
То, что журналисты часто приписывают мне — это их субъективное видение, которое больше говорит об их внутренних ассоциациях, чем обо мне. Вряд ли в моей работе и работе Хельмута Ньютона есть что-то общее, всё-таки Ньютон снимал для рекламных журналов, где, скорее всего, не было задачи отразить психологию человека. Что-то общее можно заметить только при формальном подходе, отмечая работу с обнажённой натурой — на этом сходство и кончается.
Вопросы сексопатологии, как я понимаю, связаны с оценкой сексуальной жизни человека с точки зрения нормы и патологии. Для меня же важнее фиксация неких психологических состояний, в том числе сексуальных переживаний. Я не оцениваю и не навешиваю ярлыки на свои модели, пытаясь разглядеть их сексуальные отклонения. И то, что зрители часто себе додумывают — это больше относится к особенностям их восприятия, чем к отображаемому в моих работах. Если социальность рассматривать не как результат гламурно-рекламного представления о реальности, то можно согласиться с мнением, что я социальный фотограф.
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_09.jpg" },
{ "img": "/wp-content/uploads/2015/01/baharev_08.jpg" }
Новое и лучшее
