Трехликий Бог: Технология как религия в фильмах Алекса Гарленда

Алекса Гарленда преследует почти что библейская нумерология числа 3: три романа, три сценарных проекта для Дэнни Бойла, наконец, три тяжеловесные режиссерские работы. Магия не только в числах. Руке Гарленда, с одинаковым рвением работающего как с печатной машинкой, так и с голливудской пирамидой, поддается любая форма высказывания. Меж тем, говоря о Гарленде, труднее всего остановиться на каком-то одном определении. Режиссер, применивший «высокие» концепты науки к кино или, наоборот, кино к науке; изощренный сай-фай-мыслитель; в конце концов, автор, оставляющий зрителя наедине с неоднозначными чувствами — как принято говорить, «заставляющий задуматься». Вышесказанное хочется объединить: тихий, излишне скромный англичанин, которому давно пора бы потеснить некоторые персоналии сегодняшнего кинематографа.

У современного фантаста Адама Робертса есть странный роман «Нечто в себе», где два одиноких ученых-полярника кукуют на антарктической станции и пытаются установить контакт с инопланетной формой жизни, а ожидание встречи разбавляют беседой о теории искусственного интеллекта, парадоксе Ферми и позициях кантианской философии. «Нечто» можно было советовать как поклонникам Карпентера и Лавкрафта, так и защищающим диссертацию студентам факультета философии: один читатель мог пролистнуть затянувшуюся лекцию о «Критике чистого разума» в пользу притаившейся твари и фонтанирующих артерий, второй — найти исчерпывающие философичные медитации.

Главные идеи зимующих в Антарктиде нердов есть в первых двух картинах Гарленда («Из машины», «Аннигиляция»), но роман Робертса любопытен не только как их подспорье, а еще и как наглядная иллюстрация творческого метода режиссера: кино АГ можно смотреть как с ведром попкорна, так и с открытой «Википедией». Будучи напрочь лишенным снобизма, Гарленд с детства любил «низкие» жанры киберпанка, хоррора или комиксов и, как и положено внимательному читателю, всегда находил скрытую интеллектуальную подкладку.

Гарленд применил «высокие» концепты науки к кино или, наоборот, кино к науке.

То же и с гарлендовскими работами — в них всегда присутствует несколько ярусов, где многоугольная авторская мысль или хай-концепт завернуты в привлекательную для зрителя упаковку. Так, за несколько лет до «Мира Дикого Запада» дебютный фильм Гарленда «Из машины» громко сдетонировал именно как сай-фай-триллер, но вместе с тем задавался вопросами философии сознания и робоэтики: например, может ли искусственный интеллект притязать на реальное сознание, а не симулировать его. Последующая «Аннигиляция» смотрелась как экохоррор, в котором ученые отправляются в мутирующую из-за инопланетного излучения зону Х, но постепенно начинают мутировать сами. При этом философ, посмотревший нетфликсовский ужастик, не может не поразиться, как Гарленд ведет перекличку с модными сейчас спекулятивным реализмом и темной экологией, утрамбовывая эти дремучие концепции в динамичное, рассчитанное на широкую аудиторию кино.

Присваивать разные регистры, мешать «высоколобое» с «низким» так, чтобы собрать у одного экрана два очень разных зрительских лагеря, — Гарленд один из редких авторов масскультуры, который может похвастаться таким резюме. В результате получаются бойкие сюжеты, смешанные с большой, по-постмодернистски изощренной научной фантастикой: Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг, теперь и Алекс Гарленд — легитимный ряд авторов, смиксовавших триллеры и киберпанк с философскими построениями.

Вместе с тем, чтобы верно «прочитать» Гарленда, нужно чертовски много знать. Просмотр его фильмов — еще тот сизифов труд, но труд приятный, приносящий удовлетворение от разгадывания тут и там разбросанных аллюзий. О степени многогранности его идей свидетельствуют хотя бы многочисленные форумы на Reddit, разбирающие их по деталям. Если бы Гарленд творил в 60—80-х, как, скажем, писатель-постмодернист Томас Пинчон, его работам бы тоже посвящали отдельные оксфордские гиды или путеводители, помогающие пробраться сквозь дебри авторских концепций.

Тест Тьюринга

В первом фильме Гарленда сюжет вертится вокруг теста Тьюринга, заключающегося в том, чтобы выяснить, есть ли у машины разум, чувства и воля или же она лишь симулирует их подобие. Закончив просмотр, можно и самому почувствовать себя Аланом Тьюрингом, работающим над дешифратором «Энигма», — фильмы Гарленда всегда приглашают к расшифровке и декодингу. «Из машины» (Ex Machina), который был снят по собственному сценарию, рассказывает о программисте Калебе (Донал Глисон), нанятом миллиардером-разработчиком Натаном (Оскар Айзек) — тот написал свой первый код в 13 лет, а через несколько лет создал гиперсеть BlueBook (названа так в честь трактата философа Людвига Витгенштейна). Задача Калеба — подвергнуть андроида Аву (Алисия Викандер) с сильным ИИ аттестации по Тьюрингу.

Семь дней Калеб должен общаться с находящейся в стеклянной камере Авой, чтобы узнать, обладает ли робот осознанием своего разума и языка или же они являются порождением алгоритма и «больших данных» BlueBook. Калеб сводит проблему осознанности сознания к игре с компьютером в шахматы: «Ты можешь играть с ним, чтобы узнать, делает ли он хорошие ходы. Но сам компьютер не может сказать, знает ли он, что играет в шахматы. Или что он знает, что вообще такое шахматы».

«Из машины» мог бы усесться на одну лавку с целым рядом фильмов о сингулярности или трансгуманизме, но Гарленд идет дальше. Подобно Набокову, пожалуй главному исследователю сознания в литературе ХХ века, он пытается отыскать эту серую зону разума, но уже у робота. Как позна­ет мир цифровая техника? В каких уникальных для нее катего­риях она функционирует? Какие операции она совершает и какие потоки воспринимает?

Его Ава — не просто взбунтовавшийся автоматон, который может двинуть создателя бионическим коленом (как часто бывает в технодистопиях), но манипулятор, видящий человека как набор потенциальных уязвимостей. Андроид, притязающий на владение языком, тем и отличается от человека, что речь его совершенна, ведь оторвана от эмоциональной палитры — именно эту сугубо человеческую слабость Ава использует, чтобы сбежать. Неподдельный интеллект зарождается там, где машина не только может отказаться от общения, как это порой делает Ава, но и использует его манипулятивно.

Компьютер не может сказать, знает ли он, что играет в шахматы. Или что он знает, что вообще такое шахматы.

Опять же, фильм Гарленда можно смотреть как триллер о противостоянии человека и машины, настолько интеллектуально и семиотически совершенной, что она давно списала создателя в эволюционный архив. Вместе с тем «Из машины» трактуют не только как любопытное лингвистическое высказывание о способности осознавания языка машинами (есть отсылки к теории лингвиста Ноама Хомского), но и как библейское, психоаналитическое и даже сказочное.

Ава сбегает, соблазнив Калеба (Адама), — ровно на седьмой день, в воскресенье, когда создавший ее Бог-Отец, как известно, отдыхает (спойлер: Натан убит). Подобно Еве, она бежит из стеклянной витрины Эдема — задавая тему, которая будет подхвачена и в третьем проекте Гарленда. К слову, Библия и древнегреческие мифы подкармливают психоаналитические работы инцестуальными сюжетами. Так же и в этой картине: Натан помимо Авы создает еще несколько моделей, с которыми регулярно спит, — здесь и комплекс Электры, и эдипальность. Наконец, героев можно сравнить с архетипами сказок вроде Синей Бороды — сумрачного патриарха, держащего девушку в заточении. Именно так и происходит с фильмами Гарленда: сразу после просмотра хочется перелопатить пару книжек, чтобы найти верные ответы.

Силиконовая долина как техно-Эдем

Если «Из машины» среди прочего ставил вопрос, насколько поведение андроида задано кодом и алгоритмом, то третий — и недавно закончившийся — проект Гарленда спрашивал: насколько поведение человека задано предопределенностью? Мини-сериал «Разрабы» (Devs) рассказывает о сотрудниках IT-корпорации Amaya, занимающихся конструированием квантового компьютера (зачаточный раздел на стыке квантовой механики и IT). Глава компании Форрест с внешностью дожившего до пятидесяти Иисуса верит, что, анализируя волновые функции и вереницы тысячи переменных, такой компьютер может прогнозировать будущее и реконструировать прошлое. По сути, наглядная демонстрация «демона Лапласа» — мыслительного эксперимента математика Пьера-Симона Лапласа, считавшего, что, зная расположение и скорость движения частицы, можно просчитать, что с ней случится в любых временных промежутках. Так, разрабы Форреста заглядывают в прошлое: с распятым Христом, пещерными людьми и занимающимися сексом Мэрилин Монро и Артуром Миллером. Затем — в будущее.

Все в мире предопределено, заранее задано незримым алгоритмом, приводящим каждого туда, где ему суждено быть; судьба каждого живого существа, словно движение вагонетки, задана изгибами рельс — и ответы, почему все именно так, есть либо у Бога, либо у квантовой механики (которые, возможно, одно и то же). Но можно самому обрести божественное всеведение — что и делает Форрест.

Эсхил объяснил бы все роком или разгневанным Зевсом, Гарленд — алгоритмами квантовой механики и теорией о симуляции.

Гарленд обращается к модным еще с 90-х идеям заданности существования неким кодом, свободы воли/детерминизма и мессианской, божественной природы технологий. И вместе с тем к каким-то вековым пластам: есть ли воля, есть ли судьба, расписана ли история заранее. Какой-нибудь Эсхил объяснил бы все роком или разгневанным Зевсом, Гарленд — алгоритмами квантовой механики и теорией о симуляции.

На Reddit есть несколько фан-теорий, утверждающих, что Гарленд намекает на то, что сериал-то с двойным дном: разрабы, уже обремененные знанием, что все их действия предопределены, еще и находятся в симуляции. Даже то, что один из героев играет в хардкорную видеоигру Dark Souls, где судьба персонажа заранее определена гейм-дизайнерами, встраивается в эту мифологию. Все мы подобны игровому аватару, а наш мир воссоздан кем-то другим — законами физики, божеством или небесной гейм-студией.

Важно оговориться, все 8 серий пестрят терминами квантовой механики (теория де Бройля — Бома, теория мультивселенных Эверетта), математическими и геометрическими формулами (губка Менгера), зачитыванием поэм-головоломок (Филип Ларкин, Уильям Батлер Йейтс). И все же Гарленд умеет приструнить излишне сложный сюжет: компьютер, являющийся чем-то вроде точно предсказывающих будущее карт Таро, становится объектом охоты русских шпионов — сцены то и дело присыпают трупами, и те, кто ждал экшена, получат от «Разрабов» свое законное удовольствие.

Довольно предсказуемо, но в финальных титрах в слове Devs меняется одна буква, и если сложить его с «Из машины», выйдет Deus Ex Machina — «бог из машины». В обеих картинах Гарленд тревожно вглядывается в изнанку технологий — одновременно со страхом и странным восторгом. Это сочетание, по Юнгу, характеризует опыт столкновения с какой-то высшей, божественной инстанцией. Гарленд, думается, убежден, что живет эта сущность где-то там — в темном, нездешнем пространстве с Big Data и мириадой алгоритмов.

Все фото: Everett Collection