Жилье нового человека: Какой была жизнь в домах эпохи конструктивизма
Архитектура светлого будущего
Конструктивизм принято считать советским изобретением, хотя, строго говоря, предвестники стиля в начале XX века начали появляться в разных странах независимо друг от друга. Фернан Леже в своих декоративных панно создавал «изобразительный дизайн», выражавший «новую эстетику машинных форм»; в Голландии аналогичные идеи развивали Тео ван Дусбург и Пит Мондриан, во Франции — Эдуард Жаннере (еще не взявший в то время псевдоним Ле Корбюзье), в Германии — школа Баухаус и ее идейный вдохновитель Вальтер Гропиус. Потребность в новых формах диктовало само время: развивалась промышленность, росло население городов, менялась инфраструктура и транспортная система, все насущнее становилась необходимость дешевого массового жилья. Нужны были другие градостроительные решения, а появление новых материалов и технологий позволяло их реализовать.
Но само понятие «конструктивизм» действительно возникло в Советской России в начале 20-х годов (о чем Маяковский со свойственным ему энтузиазмом писал: «Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства»), и ни в одной стране это направление не развивалось так бурно и стремительно, как здесь. Принципы конструктивизма как нельзя лучше отвечали настроениям эпохи: тут и мечты о новом мире и новом человеке, и свержение авторитетов, и отказ от «чистого искусства», и совершенно иные принципы общежития.
Внешние особенности стиля легко узнаваемы: отказ от симметрии в пользу причудливых геометрических форм, лаконичные фасады из стекла и бетона, ленточные окна, обеспечивающие максимум света и одновременно делающие здания похожими на плывущие в светлое будущее корабли, плоские крыши-террасы. Скульптура, лепнина и прочий декор почти отсутствуют, как и слишком яркие цвета: художественная выразительность достигается за счет формы. Утилитарность — главная черта конструктивизма: это практичные здания без «балласта изобразительности», где каждый сантиметр площади функционален.
Впрочем, это не та утилитарность, что была свойственна позднесоветской застройке: в конструктивизме она сама по себе была мощным выразительным средством. По большому счету конструктивистские здания стали частью идеологии нового государства, причем частью гораздо более наглядной, чем лозунги и плакаты. «…Не изображать красивое тело, а воспитывать настоящего живого гармоничного человека; не рисовать лес, а выращивать парки и сады; не украшать стены картинами, а окрашивать эти стены…» — эти тезисы, сформулированные советским искусствоведом и одним из основателей ЛЕФа Борисом Арватовым, должен был воплотить конструктивизм.
Дома-коммуны: утопия против мещанства
Самым ярким практическим воплощением идей конструктивизма стали дома-коммуны: самодостаточные комплексы, призванные не только решить квартирный вопрос, но и утвердить новые принципы советского общежития. Счастливые обитатели этих домов были избавлены от бытовой рутины и могли без остатка посвятить себя строительству социализма. По крайней мере, так планировалось.
Кухонь в квартирах не было — в соответствии с лозунгом об избавлении женщин от кухонного рабства. Вместо них были большие столовые, куда жители дома ежемесячно вносили фиксированную сумму. В некоторых коммунах (например, в общежитии для офицеров НКВД в свердловском комплексе «Городок чекистов») дневное меню зачитывалось по общему радио.
Отдельные ванные комнаты жильцам тоже, как правило, не полагались: мыться предлагалось в общих душевых, расположенных на этаже или в отдельном санитарном блоке. В некоторых домах квартиры были снабжены хотя бы отдельными туалетами; в других удобства размещались на этаже. Зато дома были окружены развитой коллективной инфраструктурой: детский сад, прачечная, парикмахерская, библиотека, клуб, гимнастические залы. Все это соединялось с жилыми корпусами подземными переходами или внешними галереями.
Жилые помещения в разных домах были устроены по-разному. Чаще всего они представляли собой 1-, 2- или 3-комнатные квартирки, выходящие в общий коридор. Но были и более интересные решения: например, разработанные архитектором Моисеем Гинзбургом в конце 20-х годов квартиры-ячейки.
Архитектор спроектировал несколько типов «ячеек». Самая распространенная, «ячейка типа F», представляла собой компактную (33–37 квадратных метров) трехуровневую квартиру: из передней лестница вела в гостиную, а оттуда еще на один уровень выше — в спальню. Соседняя ячейка была схожей по площади, но двухуровневой, и уходила не вверх, а вниз. В гостиных потолки были высокими — 3,7 метра (многие жильцы впоследствии использовали это, достраивая антресоли с дополнительными спальными местами), в спальнях и уборных гораздо ниже — 2,3 метра. В комнатах уже были предусмотрены ниши для шкафов и полок: мебель под них проектировали специально. За счет небольшой «толщины» дома естественное освещение проникало в любой уголок ячейки: ленточные окна всех квартир выходили на обе стороны, так что свет пронизывал пространство насквозь (вдобавок такое решение обеспечивало хорошую вентиляцию).
Благодаря такой планировке небольшие по площади квартиры получались предельно функциональными и до сих пор выглядят отличной альтернативой современным студиям. В них даже нашлось место для таких буржуазных излишеств, как индивидуальные туалеты, душевые и крохотные кухонные зоны. Правда, пространство было совершенно не приспособлено для семей с детьми: «эфки» были рассчитаны на комфортное проживание не более двух человек (что, впрочем, характерно для большинства домов-коммун). Это вполне соответствовало популярным в то время идеям об «общественном» воспитании: предполагалось, что дети будут проводить большую часть времени в примыкающих к жилым корпусам яслях и детских садах.
Двери «эфок» выходили в застекленный коридор, общий для двух этажей: прихожие смежных нижней и верхней квартиры находились на одном уровне. Общие коридоры проектировались не только в целях экономии пространства: по замыслу авторов проекта, они еще и стимулировали жильцов общаться с соседями. По этой же причине в квартирах не было балконов: их роль выполняли крыши, летом работавшие как террасы-солярии. Солярий на крыше вообще был типичен для домов-коммун: взрослые там загорали и общались, дети катались на трехколесных велосипедах, хозяйки сушили принесенное из прачечной белье.
В СССР проект Гинзбурга так и не получил широкого распространения. Здесь было построено всего шесть домов с «ячейками типа F»: четыре в Москве, один в Саратове и один в Свердловске (в последнем, кстати, в 2017 году обещают открыть музей). Зато 20 лет спустя он нашел отражение в знаменитых «жилых единицах» Ле Корбюзье. Правда, в его домах общие коридоры были внутренними, что позволило сделать отдельную лоджию в каждой квартире.
Здания с квартирами-ячейками считались «домами переходного типа»: несмотря на инфраструктуру, свойственную домам-коммунам, здесь еще делались уступки «мелкобуржуазному» стремлению к приватности. Настоящие же дома-коммуны почти полностью лишали жильцов личного пространства. Яркий пример – Коммунальный дом для студентов Текстильного института в Москве (1929–1930), спроектированный Иваном Николаевым. Его спальный корпус состоял из 1 008 двухместных кабин (комнатой это пространство размером 2,3 x 2,7 метра назвать язык не поворачивается) — с раздвижными, как в купе поезда, дверьми и выходящими в коридор окнами, в которые мог заглянуть любой желающий. В кабинах разрешалось только спать: днем их запирали. Едва проснувшись, жильцы прямо в пижамах отправлялись в общие умывальные, помещения для зарядки, раздевалки, столовую — этакий человеческий конвейер. День они проводили в учебном и общественном корпусах, где были устроены библиотека, актовый зал и комната для занятий, и возвращались в «спальные кабины» только перед сном.
Были и еще более радикальные идеи. Так, дипломный проект дома-коммуны архитектора Николая Кузьмина (1929) как будто списан из романа Замятина «Мы»: он предусматривал общие спальни на шесть человек плюс отдельные «двуспальни», где по заранее составленному расписанию могли периодически уединяться супружеские (или не очень) пары. Но до реализации этого проекта дело не дошло: как вскоре выяснилось, советский конструктивизм доживал последние дни.
Запрет и забвение
Закат конструктивизма был закономерен. Безумные 20-е закончились, а следующее десятилетие требовало совсем другого искусства — консервативного, предсказуемого, идеологически выверенного. Конструктивизм постигла та же судьба, что и весь советский авангард: сначала его стали травить и высмеивать в фельетонах, а вскоре он и вовсе оказался под запретом. Особенно досталось домам-коммунам: специальное постановление ЦК ВКП(б) от 16 мая 1930 года «О работе по перестройке быта» обвиняло их авторов в перегибах и извращении социалистических идей: «Крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей одним прыжком перескочить через преграды на пути к социалистическому переустройству быта… Проведение этих вредных утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта». Еще резче звучали постановления XVII съезда ВКП(б), где коммуны характеризовались как «уравниловско-мальчишеские упражнения головотяпов»: после этого о продолжении подобного строительства речи уже не шло. Забавно, что пришедший на смену конструктивизму сталинский ампир с его мрамором, бронзой, статуями, помпезной лепниной и прочими архитектурными излишествами, равно как и роскошные дома для номенклатуры с комнатами для прислуги, по мнению партийного руководства, вполне укладывался в социалистические идеалы и растратами не грозил.
Уже построенные конструктивистские здания, конечно, остались, но жизнь в них и отдаленно не напоминала утопические мечты их создателей. Квартирантам быстро надоело изо дня в день питаться в общих столовых и мыться в общих душевых, а нарастающая паранойя 30-х не располагала к тому, чтобы оставлять незапертыми двери и ходить друг к другу в гости, как это было принято в домах-коммунах в первые годы. Постепенно жильцы стали как могли обосабливаться: покупали примусы, оборудовали в квартирах маленькие кухни, ставили перегородки. Многие дома впоследствии закрывали на капремонт, а возвращали на радость жильцам уже с нормальной «мещанской» планировкой — с кухнями и ванными.
Сегодня интерес к архитектуре конструктивизма постепенно возвращается: пишутся книги и научные работы, организуются экскурсии на самые интересные объекты, реставрируются сами здания, многие из которых почти потеряли первоначальный облик в результате перепланировок. Так, недавно была закончена реконструкция того самого коммунального дома Николаева: здание, много лет простоявшее заброшенным, пришлось практически строить заново. Архитекторы постарались, насколько это возможно, восстановить задуманный Николаевым внешний облик корпусов — хотя, конечно, внутренняя планировка полностью изменилась в соответствии с современными нормами. Теперь общежитие состоит из 11- и 17-метровых комнат, рассчитанных на одного-двух человек. Впрочем, несколько пятиметровых «спальных кабинок» все-таки воссоздали: теперь сюда водят экскурсии, а при желании в них можно даже переночевать.