«Только страх и злость»: Жизнь людей, лишенных части эмоций

Статья публикуется в сокращении. Полную версию читайте на сайте Mosaic.

Стивен был женат дважды. Две свадьбы. Два «согласен». И ни одного счастливого воспоминания. Впрочем, это касается вообще всех его отношений. Да и всей жизни.

С первой женой он познакомился в шестнадцать, на курсах младшего медперсонала. Шесть лет спустя они поженились, а еще через три года развелись. Почти через двадцать лет, в 2009-м, на сайте знакомств он встретил вторую жену: в следующем году они скромно зарегистрировались в мэрии города Шеффилда. На церемонии присутствовали только брат и сестра невесты и отец жениха.

На свадебных фотографиях он улыбался, потому что понимал — от женихов обычно этого ожидают. «На самом деле, любой мой эмоциональный отклик — имитация, — объясняет он. — Большинство моих реакций — выученные. В окружении веселых и счастливых людей я всегда чувствую себя обманщиком. Актером».

Счастье — далеко не единственное чувство, которое Стивену приходится имитировать. Волнение, стыд, отвращение, предвкушение, даже любовь — все эти эмоции ему тоже незнакомы. «Что-то я все-таки чувствую, но я не способен распознать, что это за чувство». Единственные эмоции, которые он действительно знает, — страх и злость.

Такие глубокие эмоциональные нарушения часто связывают с аутизмом (но Стивен не аутист) или психопатией (и не психопат). Только в прошлом году, в возрасте 51 года, он наконец узнал, что с ним: малоизвестный синдром под названием алекситимия (в буквальном переводе с греческого — «без слов для чувств»).

Настоящая проблема людей с алекситимией — в отсутствии не «слов для чувств», а чувств как таковых. Впрочем, синдром проявляется очень по-разному: некоторые вообще неспособны испытывать большую часть обычных человеческих эмоций, другие что-то ощущают, но не могут понять, что именно, а третьи принимают одно ощущение за совершенно другое.

Удивительно, но исследования показывают: в алекситимический спектр так или иначе попадает каждый десятый человек. На причину этого состояния ученые вышли совсем недавно — и это открытие в перспективе поможет не только найти способы лечения, но и объяснить механизмы всех человеческих эмоций в целом.

…Десять лет проработав санитаром, Стивен решил заняться чем-нибудь другим — и стремительно получил сначала университетское образование в области астрономии и физики, а потом должность тестировщика компьютерных игр. Он построил отличную карьеру, работал в IT-отделах крупнейших компаний, руководил проектами и выступал на конференциях по всему миру. Он не испытывал ни малейших трудностей, общаясь с коллегами по рабочим вопросам. Проблемы начинались в близких отношениях — и вообще в любых ситуациях, подразумевающих выражение эмоций.

«В начале каждых отношений я очень стараюсь реагировать как нормальный, эмоциональный человек, — объясняет он. — Мне даже говорили, что в отношениях со мной медовый месяц длится „дольше чем ожидалось“. Но через год все разваливается. Мне все время приходится изображать человека, которым я не являюсь. Все кажется подделкой, да это и есть подделка. Все, что я могу, — притворяться».

«Все, что я могу, — притворяться».

Со второй женой он разъехался в 2012 году. Сходил к психотерапевту, тот прописал антидепрессанты. В июне 2015-го попытался покончить с собой. «Но после того как я написал в фейсбуке и твиттере, что собираюсь убить себя, кто-то — до сих пор не знаю кто — позвонил в полицию». В больнице, куда его отвезли, психиатр направил Стивена сначала на серию психологических консультаций, а потом на курс психодинамической терапии — это направление психоанализа, которое основано на поиске подсознательных мотивов мыслей и поступков.

Именно тогда Стивен впервые узнал об алекситимии: термин встретился ему в рекомендованной психотерапевтом книге «Почему любовь — это важно». На следующем сеансе он сам поднял эту тему. «Раньше я думал, что просто плохо умею говорить о своих чувствах. Но после года терапии стало очевидно, что проблема не в этом. Говорить об эмоциях я как раз умею — но в действительности говорю о том, о чем не имею понятия».

Термин «алекситимия» впервые появился в психоаналитической литературе в 1972 году, а позже на него наткнулся Джефф Берд — ныне профессор Оксфорда и один из главных исследователей синдрома. Описание алекситимии Берда заинтриговало. «Большинство людей, испытывая мимолетную эмоцию, действительно иногда не могут с полной уверенностью сказать, что именно ощущают. Но если чувства сильны, мы узнаем их безошибочно». И вдруг выясняется, что далеко не все из нас!

В начале своей академической карьеры Берд изучал расстройства аутического спектра, эмпатию и эмоциональную осознанность, поэтому алекситимия сразу попала в круг его интересов. В одном из первых исследований на эту тему он связал алекситимию с недостатком эмпатии: если человек не может распознать свои собственные эмоции, странно ожидать от него чуткости по отношению к другим.

Следующее исследование Берда имело целью выяснить корреляцию между алекситимией, эмпатией и аутизмом. Ученого давно возмущал стереотип, что все аутисты неспособны к эмпатии: из личного опыта общения с аутистами он давно знал, что это не так. Проведя серию экспериментов, он выяснил, что примерно у половины аутистов наблюдается еще и алекситимия — и именно этим, а не собственно аутизмом, объясняются их трудности в распознавании эмоций. У другой половины участников исследования алекситимии не было — и проблем с эмпатией тоже.

Дальше Берд изучал алекситимию уже саму по себе, без связи с аутизмом. Он выяснил, например, что большинство людей с алекситимией легко распознают лица и без проблем отличают на фотографиях улыбающихся людей от хмурых. При этом некоторые из участников исследования, различая эти выражения лица, понятия не имеют, что они означают! Берд пытался найти объяснение этим странностям, и оно оказалось довольно неожиданным.

…В ситуациях, которые, как он теоретически знает, считаются крайне эмоциональными (признание в любви, например), Стивен ощущает в организме изменения. «Я чувствую, что сердце начинает биться сильнее. Чувствую прилив адреналина. Но для меня эти симптомы ощущаются как страх. Я не знаю, как реагировать, мне хочется убежать или нагрубить». Страх и злость (а еще замешательство) — те немногие эмоции, которые он действительно способен распознать. «Все остальные ощущаются примерно одинаково: дискомфорт и чувство, что что-то не так».

Ребекка Брюер, бывшая студентка Берда, а ныне преподавательница Лондонского университета, видит в этом логику. «Люди с алекситимией зачастую знают, что испытывают эмоцию, — просто не могут понять, какую именно. Испытывая сильное чувство (даже вызванное чем-то приятным) и ощущая в связи с этим учащенное сердцебиение, они не умеют правильно интерпретировать происходящее, и эти телесные сигналы вызывают у них панику».

Способность распознавать изменения в работе собственного тела — любые, от учащенного сердцебиения до полного мочевого пузыря, — называется интерорецепцией. Разные эмоции связаны с разными физическими симптомами: например, когда мы злимся, наш пульс учащается, а кровь приливает к лицу; страх тоже вызывает учащение пульса, но кровь от лица отливает. Симптомы разных эмоций часто совпадают, так что контекст тоже важен: если наше сердце забилось чаще при виде паука, мы догадываемся, что это страх, а не сексуальное возбуждение.

Берд, Брюер и их коллеги обнаружили, что алекситимия сопровождается крайне низкой (иногда почти нулевой) способностью генерировать, распознавать и интерпретировать телесные изменения. При этом люди с алекситимией обладают совершенно нормальным IQ и не хуже других понимают, что перед ними паук, а не привлекательная девушка. Но то ли одни зоны их мозга не посылают телу сигналов, вызывающих телесные симптомы, то ли другие не могут их правильно прочитать.

В научной работе 2016 года Берд, Брюер и Ричард Кук из Лондонского университета назвали это явление «общим дефицитом интерорецепции». Это исследование не только объясняет причины алекситимии, но и утверждает: для всех нас способность испытывать эмоции напрямую связана со способностью воспринимать телесные сигналы. Интересно, что эта связь всегда прослеживалась в нашем повседневном языке: мы любим «всем сердцем», а когда злимся, у нас «закипает кровь».

Для всех нас способность испытывать эмоции напрямую связана со способностью воспринимать телесные сигналы.

…Большинство людей никогда не слышали об алекситимии. А вот другое расстройство, тоже связанное отсутствием эмпатии и притупленными эмоциями, знаменито гораздо больше. Психопатия.

Лике Нэнтьес — хрупкая женщина лет тридцати с небольшим. Глядя на нее, невозможно представить, что значительную часть своего рабочего времени она проводит в разговорах наедине с заключенными-психопатами, некоторые из которых осуждены за убийство. Во время одной из таких бесед устрашающего вида громила вдруг вскочил с кресла и рявкнул: «Ты что, меня не боишься?» «А зачем? Разве ты меня боишься?» — безмятежно ответила Лике, после чего громила мгновенно уселся обратно в кресло и долго делился с ней своими переживаниями.

Хотя природа психопатии все еще до конца не ясна, большинство психологов сходятся во мнении, что она помимо прочего характеризуется отсутствием эмпатии и чувства вины, слабыми эмоциями и антисоциальным поведением. Есть все основания полагать, что некоторые психопаты готовы пытать и убивать своих жертв именно из-за собственной неспособности к эмоциям: к примеру, им самим незнакомо чувство страха, поэтому они не могут распознать его в других.

Нэнтьес работает в Амстердамском университете. Здесь, в Нидерландах, с обвиняемых снимается часть ответственности, если они докажут, что на преступление повлияло их психологическое состояние. Таких преступников после нескольких лет тюрьмы (а иногда и минуя тюрьму) отправляют в охраняемые реабилитационные центры. Нэнтьес работает как раз с такими людьми, изучая, помимо прочего, их способность к интерорецепции.

Во время многочисленных интервью она также выясняет их уровень эмпатии и способность чувствовать раскаяние. «Некоторые честно говорят, что им все равно. Но многие психопаты отлично усвоили терминологию для описания чувств. Они прекрасно умеют говорить о сострадании, эмпатии, сочувствии». Исследования показали, что преступники-психопаты вполне точно умеют описывать чувства. Чего им не хватает, так это личного опыта эмоций.

…Объективно оценить способность человека к интерорецепции довольно сложно. Самый распространенный тест предлагает подсчитать частоту своего сердечного ритма (около 10% участников исследования легко справляются с задачей, 5-10% не справляются совсем, остальные где-то посередине). Более сложная версия: участники слушают серию коротких гудков и должны догадаться, какие из них синхронизированы с их сердечным ритмом (это удается тем же 10%, но тех, кто не справился, уже 80%).

Нэнтьес практиковала эти тесты во время интервью с заключенными и выявила четкую взаимосвязь: чем выше у психопата уровень антисоциального поведения, тем хуже он справляется с заданием на сердечные ритмы. Люди, которые не слышат сигналов собственного тела, меньше способны к эмоциям и эмпатии.

Преступников-психопатов иногда делят на два типа: «белые воротнички» (которые могут с легкостью провернуть циничную аферу, но избегают кровопролития) и те, кто склонен к насилию. Интервьюируя вторую группу, Нэнтьес обнаружила у ее членов еще одну общую черту, помимо неспособности к интерорецепции. «Их воспитание. Вернее, полное его отсутствие. Эмоциональное насилие. Сексуальное насилие. Физическое насилие. Отсутствие родительской заботы. Страх — единственная знакомая им в детстве эмоция».

…В детстве Стивен тоже не знал родительской заботы. Когда ему было шесть, его мать намеренно подожгла их дом, в котором в этот момент находились она сама, Стивен, его младшие братик и сестренка. К счастью, их отец, уже ушедший на работу, в тот день забыл дома пакет с ланчем и вернулся за ним как раз вовремя.

Сейчас очевидно, говорит Стивен, что мать страдала от послеродовой депрессии. Так или иначе, все, что он запомнил из раннего детства, — ощущение тревоги и беспокойства. «После пожара мать отправили в тюрьму. Отец работал посменно. Соседи, видя нас без присмотра, пожаловались в органы опеки. Никто из родственников отца не захотел взять нас с братом к себе, потому что от нас уже тогда были одни неприятности — то магазинные кражи, то еще что-нибудь. И нас забрали в приют». В приютах Стивен и провел большую часть детства.

Все, что он запомнил из раннего детства, — ощущение тревоги и беспокойства.

Алекситимия часто сопровождается детскими травмами и отсутствием родительской заботы, объясняет Джефф Берд. Но это не единственная причина. Изучение близнецов показало, что существует и генетическая составляющая. И наконец, синдром связан с нарушениями в островковой доле мозга, отвечающей за получение телесных сигналов.

Психиатры Хьюго Кричли и Сара Гарфинкель из Университета Сассекса недавно задались практическим вопросом: можно ли изменить уровень интерорецепции и тем самым снизить тревожность, характерную для людей с алекситимией? Для этого Гарфинкель разработала трехмерную модель оценки интерорецепции. Во-первых, измеряется объективная способность распознавать телесные сигналы (насколько точно вы в состоянии сосчитать свой сердечный ритм?). Во-вторых — субъективная оценка своей способности распознавать сигналы (как вы оцениваете свою способность сосчитать сердечный ритм?). И в-третьих — метакогнитивная точность (как вы оцениваете свою способность оценить, насколько точно вы считаете сердечный ритм?). Третий показатель особенно важен: разрыв между способностями человека и его представлениями о них позволяет определить уровень тревожности.

В пилотном исследовании участники прошли шесть сессий; на каждой они считали свой сердечный ритм в спокойном состоянии и после двигательной активности, оценивали свои подсчеты и сверялись с реальными цифрами. Через три недели выяснилось, что участники эксперимента не только улучшили свой уровень интерорецепции по всем трем измерениям, но и продемонстрировали снижение тревожности.

Основное исследование еще впереди. В нем те же задания будут выполнять люди с расстройствами аутического спектра, а ученые с помощью МРТ-сканеров будут наблюдать за изменениями активности в островковой зоне, куда поступают сигналы о сердечных ритмах. Важно понять, повлияют ли эти изменения на связи между миндалевидным телом, отвечающим за обнаружение потенциальной опасности, и префронтальной корой, оценивающей, насколько эта опасность реальна и оправдана ли тревога. Успех эксперимента будет означать вполне реальную возможность повысить уровень интерорецепции для всех, кто испытывает трудности с распознаванием телесных сигналов.

То, что люди с алекситимией плохо определяют эмоции, не означает, что им плевать на других, подчеркивает Джефф Берд. «Большинство из них способны заметить, что собеседник недоволен, и это их беспокоит. Проблема лишь в том, что они не могут понять, что именно чувствует другой человек, что чувствуют они сами, как ему помочь и как снизить собственный уровень тревоги. В этом важнейшее отличие алекситимии от психопатии».

То, что люди с алекситимией плохо определяют эмоции, не означает, что им плевать на других.

Так и есть, подтверждает Стивен. Он говорит, что был бы рад появлению действенных методик тренировки чувств. «Я прочел несколько книг об эмоциях, но они не помогли: там не объясняется, как конкретно ощущается каждая эмоция». Поначалу он надеялся на психотерапию: ему казалось, что она-то решит все его проблемы, сразу научит правильно чувствовать. Но позже понял, что чуда не случится, трудности с распознаванием эмоций не исчезнут сами собой.

И все же он очень благодарен психотерапии: она дала ему понимание того, кто он и что с ним происходит. Он даже наладил отношения с женой. Хотя они до сих пор живут раздельно, они начали регулярно общаться, и теперь он прислушивается к ней более внимательно. «Вместо того чтобы спорить, я слушаю. Ведь сейчас я точно знаю, что в вопросах чувств и эмоций она компетентнее меня». Стивен также подумывает начать работать с людьми, страдающими от злоупотребления психоактивными веществами: ему снова хочется быть полезным другим.

То, что его состояние наконец диагностировали, придает ему сил. «Теперь я вооружен: зная, что такое алекситимия, я могу читать о ней, узнавать о ней больше и разрабатывать инструменты, которые помогут мне с ней бороться».

Эти инструменты определенно будут полезны и людям без алекситимии. Во-первых, эксперименты Берда показывают: те, кто умеет слышать свое тело, легче распознают и чужие эмоции. Одно из следующих исследований Берда будет посвящено тому, сможет ли тренировка умения считать сердечные сокращения увеличивать уровень эмпатии.

Во-вторых, те, кто хочет уменьшить уровень стресса в повседневной жизни, но не имеет возможности избавиться от его источника, могут вместо этого сфокусироваться на изменении телесных сигналов и их восприятия. Например, регулярная физическая активность снизит интенсивность симптомов (вроде того же учащенного сердцебиения), которые мозг воспринимает как сигнал тревоги.

Да и вообще, понимание взаимосвязи между эмоциями и языком тела открывает много новых возможностей. Кстати, что вы чувствуете по этому поводу?