Позырить и офигеть: Каша в голове художественной группы «Синие носы»

Группу «Синие носы» Мизин и Шабуров создали в 1999-м в Новосибирске. Назвались они так из-за акции «Убежище вне времени», которую в том же году провели в бункере. Несколько дней они просто снимали все, чем были там заняты, а затем выпустили видео под названием «Синие носы представляют 11 перформансов в бункере». Так художественный образ стал названием художественной группы.

Мизин и Шабуров работают с фотографией, видео, перформансом. То, что они создают, относят к соц-арту и акционизму или, как назвал это Александр Ерофеев, юмористической выходке. Соц-арт возник в 1970-х годах в СССР как часть альтернативной культуры. С советскими идеологическими клише первыми придумали работать московские художники Виталий Комар и Александр Меламид, и у них получалось не прямое высмеивание, а очень точный и тонкий юмор. Акционизм активно развивался в Москве в начале 90-х. Тогда у художников Александра Бренера, Олега Кулика, Анатолия Осламовского, похоже, не было ничего святого — каждый узнаваемый образ находил отражение в их работах в парадоксальной форме.

Искусство «Синих носов» возникло спустя почти 30 лет после зарождения соц-арта, на рубеже столетий. Объектом их насмешек стала как массовая культура, традиции и капитализм, так и собственная жизнь, ведь большинство работ художников бесконечно самоироничны. «Мы освобождаемся от каши, которая у нас в голове», — однажды сказал Александр Шабуров. Но несмотря на то, что сами художники не считают себя политическими авторами, их работы часто вызывали общественный резонанс и критику со стороны власти.

Содомитская мечта о невозможном

Наверняка многие где-то да видели работы группы «Синие носы», особенно фотографию «Эра милосердия» 2004 года, на которой двое сотрудников правоохранительных органов целуют друг друга взасос на фоне зимней березовой рощи. В этом снимке собраны важные для России символы: снежная зима, березовая роща, правоохранительная система и православие, ведь милосердие — одна из христианских добродетелей. Однако вдохновлялись художники вовсе не любовью к Богу, подобный сюжет уже повторялся не раз. К примеру, были «Целующиеся полисмены» Бэнкси и «Господи! Помоги мне выжить среди этой смертной любви» Дмитрия Врубеля.

В этом снимке собраны важные для России символы: снежная зима, березовая роща, правоохранительная система и православие.

Еще один культурный код в этой работе — отсылка в названии к легендарному телесериалу «Место встречи изменить нельзя», снятому по роману «Эра милосердия» Аркадия и Георгия Вайнеров. Конечно, герои на фотографии совсем не похожи на Глеба Жеглова и Володю Шарапова. Да и невозможно себе представить, чтобы персонаж Владимира Высоцкого так страстно целовал хоть какого-нибудь мужчину, ведь маскулинный образ героя был настолько четко прописал, что даже «плечи в пиджак не помещались».

С таким количеством контекстов работа не могла остаться незамеченной, но порождала «Эра милосердия» самые разные реакции — от восторга до запрета. К примеру, ее, как и еще 18 работ, не показали в Париже на выставке «Соц-арт. Политическое искусство в России с 1972 года» из-за обвинений в пропаганде порнографии. Тогдашний министр культуры Александр Соколов назвал эту работу «позором России». Чиновники трубили о том, что изображение пропагандирует содомию и вредит международному имиджу страны. И тем не менее в том же году работа была показана на ярмарке современного искусства FIAC, а ранее — на 51-й Венецианской биеннале.

Один из участников группы Александр Шабуров однажды пересказал случайный комментарий об «Эре милосердия»: «Это не порнография, а мечта о невозможном, о времени, когда даже милиционеры перестанут мутузить нас дубинками и начнут бережнее ко всем относиться…» Шабуров продолжил: «Наши работы — не „политические шаржи“ и не „фотоколлажи“. Визуальные метафоры времени, в котором мы живем. Немного провокативные, не более того. Мы десять раз повторили: художники — не священники, чтобы призывать народ к нравственности. Двадцать — что у художников двоякая функция. С одной стороны, переваривать окружающую невнятицу в общеупотребимые образы и смыслы. А с другой — проверять на прочность и жизнеспособность то, что успело стать общим местом…» Так, по словам второго участника Вячеслава Мизина, современное искусство ищет болевые точки общества и описывает их.

«Эра милосердия» не закончилась на поцелуе милиционеров — позднее художники заставили целоваться балерин, спортсменов, железнодорожников, десантников и других героев.

Кухонный супрематизм

Однажды Вячеслав Мизин так описал задачи искусства: «Его основная функция — „позырить и офигеть“!» Именно такого эффекта «Синие носы» всегда и добивались. Для художников важно, чтобы их работы были понятны любому человеку, чтобы каждый считывал в них разные слои. А что может быть понятнее, чем повседневность? Поэтому Мизин и Шабуров создали серию «Кухонный супрематизм», в которой обратились к периоду авангарда. Но вместо простых черных, синих, красных, желтых геометрических фигур, из которых когда-то создавали свои композиции Малевич, Кандинский или Ермилов, участники «Синих носов» выстроили свои работы из колбасы, сыра и хлеба. Это ирония, ведь ранее авангардисты не были поняты зрителем, не нравились власти и не интересовали государственные музеи, а сегодня их картины — в числе самых востребованных на рынке искусства.

«Кухонный супрематизм» вовсе не критикует и не возвеличивает авангард; художники создают своего рода визуальный анекдот — максимально простую форму, которая будет понятна и доступна большинству людей. Фактически это воплощение фразы «хлеба и зрелищ». Собственно, простота формы и идеи, легкая сатира и парадокс — это то, что объединяет все работы художников.

Простота формы и идеи, легкая сатира и парадокс — это то, что объединяет все работы художников.

Новые святые юродивые

Хотя многие критики называют работы «Синих носов» выходками, сами же авторы говорят о них как о «хулиганской импровизации», в которой они высмеивают современность — элиты, религию, капиталистическую культуру, да и культуру вообще.

Они высмеивают современность — элиты, религию, капиталистическую культуру, да и культуру вообще.

Таким, к примеру, стал и перформанс «Новые святые юродивые» 1999 года. Для его создания художники, раздевшись до трусов, фотографировались на фоне соборов и церквей. Здесь именно авторы — юродивые. Несчастные, замерзшие от холода, но будто бы представшие перед людьми и Богом для суда или благословения. Кто они — новые святые и новые юродивые? Те, кто ездят в церкви на внедорожниках, или те, кто остались без одежды? Заметно, как с каждым перформансом художники набирались смелости, их позы перед объективом становились все более уверенными.

От человека к человеку

В серии «Мода на труд» Мизин и Шабуров будто возвращаются в прошлое, к временам, когда ценился труд простых рабочих. Участники группы решили вернуть им былую славу и сделали серию фотографий, где рабочие-богатыри позируют возле станков. В качестве моделей пригласили участников сборной Беларуси по бодибилдингу. Полуобнаженные «новые пролетарии» стояли возле согнутых труб, с метлами или с молотками. Получившиеся снимки словно созданы для рекламных постеров, популяризировавших работу на заводах тяжелой промышленности.

Произведения «Синих носов» всегда были про обычного человека и для обычного человека. Художники будто разговаривают с простым работягой с Троещины, из Кривого Рога или Кисловодска о том, что такое современное искусство. Слегка издеваются, слегка иронизируют, но всегда говорят о том, что тревожит людей, — о вере, политике, национальных стереотипах, культурном наследии, жизненных парадоксах, коррупции, лени, проигранных революциях, правоохранительной системе и многом другом. Это не сложные дискурсивные практики, а простые анекдотичные сцены, от которых хочется одновременно плакать и смеяться.

Часто работы Мизина и Шабурова описывают так, будто они были созданы «на коленке», однако в каждой можно найти множество потаенных смыслов. Кажется, что «Синие носы» будто бы поиздевались над всей системой искусства, но тем самым они и стали ее неотъемлемой частью. Такое искусство не могло возникнуть больше нигде и ни в одно другое время.