Новая этика — не новый фашизм: Почему Мартин Парр не нуждается в вашей защите

Напомню контекст. Скандал развернулся вокруг переиздания книги Джана Буттурини «Лондон». На ее развороте размещены два снимка: на одном — темнокожая женщина, на другом — горилла в клетке. В 2017-м вышло факсимильное переиздание — тогда его заметила и сочла оскорбительным студентка Университетского колледжа Лондона Мерседес Баптист Халлидей.

Получить комментарий от Буттурини, составившего разворот, не представлялось возможным: фотограф к тому времени умер. Тогда Халлидей начала кампанию против Мартина Парра, который изначально был заявлен как редактор издания, написал к книге вступительное слово и охотно рекламировал ее. Мерседес завела специальный аккаунт в твиттере, где вместе с небольшой группой активистов на протяжении 18 месяцев писала про эту проблему.

Кульминации ситуация достигла уже после начала протестов Black Lives Matter (и, несомненно, отчасти благодаря им). Парр стал приносить извинения, но оказалось, что было слишком поздно. Закончилось все тем, что фотограф попросил издательство уничтожить экземпляры книги и отказался от должности арт-директора Бристольского фотофестиваля. Противники «новой этики» считают это неправильным — на примере колонки Ирины рассмотрим их аргументы.

Utterly horrified and appalled to see this double page layout in a book about London, edited by #MartinParr. It’s time to confront such vile #racism within #BritishPhotography. Get involved with the #LessThanHumanDebate. #photography #photojournalism #photoethics pic.twitter.com/AaXX0phhxn

— Less Than Human Debate (@LTHdebate) May 27, 2019

Трактовка остается за зрителем

«Фотография не равна предмету, изображенному на ней… Нет никаких заранее прописанных логических связок, интерпретирующих соседство двух кадров», — пишет Ирина и приводит целый ряд примеров того, как можно было по-разному прочитать сопоставление этих двух снимков.

Буттурини не оставил руководства, как читать разворот: в предисловии 1969 года он просто написал, что снял «темнокожую женщину, заточенную в клетке». Поэтому действительно может быть, что его занимал только вопрос, как бедность ограничивает свободу людей, уподобляя их животным в неволе.

Но художник, работающий со смыслами, не может игнорировать весь ряд возможных прочтений — уж точно не те, что лежат на поверхности. Сравнение темнокожих людей с обезьянами — известный расистский прием: достаточно вспомнить бананы, которые то прифотошопят к снимку четы Обама, то кинут на футбольное поле с обезьяньими криками. В клетке могло быть любое животное — но это оказалась горилла. Такой коннотации могло не быть в 1969-м, но в 2017-м она была на виду.

Если вы повторяете расистский троп осознанно, это делает вас расистом. Если неосознанно — как минимум это делает вас слепым к проблемам тех, против кого расизм направлен. Игнорируя проблемность разворота и пытаясь сгладить ситуацию другими возможными трактовками, мы показываем равнодушие, потакаем расистским стереотипам и отказываемся «перенастроить» свою оптику. И, как сказал сам Парр, слепота не должна служить извинением.

В конце концов, раз уж мы заговорили о фашизме и других диктатурах, когда-то и свастика была символом жизни и изобилия (а в ряде культур используется в таком значении до сих пор). Но если вы пройдете по городу со свастикой на одежде, скорее всего, этот жест прочтут довольно однозначно — даже если изделие очень старое.

Эксплуатация фотографией

«Изначально в фотографии заложено некое неравенство. Фотограф „завладевает“ изображением другого — человека, животного, объекта…»

— а в любом взаимодействии между людьми заложена (в широком смысле) власть и агрессия, потому что мы всегда хотим чего-то от другого человека. Только реализовать это желание можно очень по-разному: сама власть — не повод забывать о достоинстве и правах того, кого снимают, и эта власть несет с собой ответственность.

«…Но это свойство фотографии еще не говорит о дискриминации или ущемлениях. Фотография, указывающая на неравенство, вовсе не обязательно это неравенство поддерживает».

Безусловно, но мы разбираем конкретный разворот — и эти два снимка не были проблемными, пока их не разместили вместе. Фотографии, стоящие на одном развороте, должны находиться в диалоге, рассказывать какую-то общую историю — и именно эту историю темнокожие активисты назвали «пугающей и оскорбительной».

Кстати, проблему неоднозначно читающихся снимков и разворотов вполне можно было решить подписью, упомянуть во вступительном слове. В документальной фотографии слово — такая же неизменная часть работы, как и визуальная составляющая.

Белый против белых

Ирина замечает, что Парр не заслужил обвинений в расизме в том числе потому, что его чувство юмора «в основном направлено на собственный класс — белые люди с достатком, англичане, ленивые туристы — и… прежде всего на себя самого как представителя этого класса».

К сожалению, это может быть причиной, почему Парр не разглядел в развороте проблемы. Белый гетеросексуальный мужчина, выросший во времена другой риторики, он никогда не сталкивался с расизмом, направленным непосредственно на него. Его цвет кожи и происхождение — та самая white privilege, которая дает ему преимущество не знать.

Проблемы туристов с достатком могут казаться Парру смешными, но чисто физически они ему ближе, чем проблемы меньшинств. Виноват ли Парр в том, что он — белый пожилой мужчина? Нет. Но высмеивание своего окружения не дает индульгенции на нечуткость к тем, кто в него не входит.

Высмеивание своего окружения не дает индульгенции на нечуткость к тем, кто в него не входит.

«Почему именно этот милейший и смешной человек стал козлом отпущения?.. Какой-нибудь Брюс Гилден… не послал бы активистов куда подальше?»

Парр действительно отдувается не только за свою ошибку, но и за других фотографов — за годы игнорирования чужого мнения, равнодушия и эксплуатации моделей ради хорошего кадра (например, как в случае с иконическим снимком афганской девушки Шарбат Гулы, которая не хотела, чтобы Маккарри ее фотографировал).

Но Парр — не единственный, с кем это происходит. Получает свою порцию критики и Маккарри. Сама Ирина приводит в пример конкурс World Press Photo, которым недовольны за недостаточное количество женщин в жюри (добавлю: организаторов конкурса также критикуют за то, что жюри полностью белое). Vogue обвинили в том, что они наняли белую Энни Лейбовиц для съемки темнокожей гимнастки Симоны Байлз.

Есть ли у нас основания полагать, что Vogue, WPP и Парр атакованы как наименее агрессивные? Или просто именно их нечуткость в данный момент заметили?

Снежный ком

«Борьба с дискриминацией превратилась в средневековую охоту на ведьм — с характерным эмоциональным накалом, отсутствием всякой логики и внимания к деталям у обвиняющей стороны».

Мне как стороннику «новой этики» тоже хотелось больше диалога. Стоит ли перевыпускать фотокниги, содержащие снимки, которые могут показаться оскорбительными для части зрителей? И ради чего пренебрегать мнением этих зрителей — ради сохранения исторической правды? Обоснованная дискуссия потерялась за агрессивными спорами.

Можно пойти дальше и сказать, что так происходит почти с любой темой, которая действительно волнует людей: после нескольких раундов перепостов большинство участников скатываются в повторение лозунгов вместо взвешенного обдумывания каждого нового аргумента.

Однако напомню, что охота на ведьм состояла из пыток и казней. Сейчас мы говорим об изъятии тиража одной книги, отказе от тысячи долларов гонорара и уходе с поста одного фестиваля. Может, эмоциональный накал — проблема обеих сторон?

Ревизия и костры

«По сути, нам нужно срочно убрать с полок, сжечь не только „Десять негритят“ и „Хижину дяди Тома“, но и вообще 90% всей истории искусства и литературы».

Многие ли активисты предлагают отменить документальную фотографию как вид и сжечь «Американцев» Роберта Франка или снимки Гарри Виногранда? Мне такие призывы не встречались.

Напротив, ревизия культуры проходит довольно мирно: например, HBO Max удалил из своей библиотеки полный оскорбительных стереотипов фильм «Унесенные ветром» — но лишь для того, чтобы вернуть его на сайт с комментарием про историческую перспективу и контекст. Почему так нельзя было поступить в ситуации с «Лондоном», раз уж взялись за перевыпуск книги и добавили новое вступительное слово?

«Есть ли у этого поколения гиперчувствительных и гиперсознательных граждан что-то, что они могли бы предложить взамен? Захочет ли теперь 20-летняя студентка встать во главу фотофестиваля?»

Этот вопрос в разных формулировках задавало, наверное, каждое поколение. Из раза в раз старшее поколение говорит младшему, что то слишком неопытное, дерзкое и имеет дурной вкус. И, в частности, вся история искусства состоит из бунтов нового против старого — к большому недовольству старого (достаточно вспомнить, как импрессионизм называли «мазней», а концерты Sex Pistols отменяли).

Вся история искусства состоит из бунтов нового против старого.

Активисты не предлагают заменить всех белых гетеросексуальных мэтров самими активистами. В фотографии уже существуют прекрасные авторы, которые не белы, или не мужчины, или не гетеросексуальны, — но их голос до недавнего времени не был слышен, и во многом ради их голоса все и затевается.

Постскриптум для постсоветского пространства

Интересно, что зарубежные издания реагируют на ситуацию сдержанно. Главных защитников Парра (и когда я говорю «Парр», то подразумеваю всю иерархию фотографического мира, во главе которого много лет стоят воспитанные белые мужчины из развитых стран) я нашел в русскоязычном интернете.

Мы можем позволить себе пересматривать значение исторических личностей, этические и моральные ценности внутри своих стран (взять хотя бы пример с декоммунизацией — на мой взгляд, бездумной и бездарной по своему исполнению), но не в случае, когда угрожают белому мужчине на Западе или когда сносят памятники работорговцам.

Выходцы из постсовка ассоциируют себя с пожилым белым мужчиной, но никак не с юной темнокожей девушкой. Как будто это у нас отнимают привилегию. Только этой привилегии у нас не было — мы живем в стране третьего мира. Поэтому и мера приемлемого у нас другая: к чему сыр-бор из-за разворота, когда украинские политики, журналисты и составители учебников используют слова вроде «цыган» или «жид»?

«Парру» нет до нас дела. Для успешных западных фотографов Украина — еще одна страна из «Восточного блока», куда можно ненадолго наведаться ради яркой картинки, будь то революция или рейв. Белые и успешные фотографы приезжают в Украину на неделю поснимать «экзотику», вроде репортажей о квир-молодежи или фешн-историй на фоне многоэтажек Троещины.

Это мало отличается от постколониальной практики белых фотографов ездить в Африку ради экзотики коренных племен. Сейчас в Африке это делать труднее — в том числе из-за активистов, призывающих фотографов и фоторедакторов к ответственности. А нас пока еще эксплуатируют — ради картинки дикого, но чувственного постсовка.

В этой картине мира мы гораздо ближе к условной Мерседес, чем к условному Парру. Мы — женщина, которую сравнивают с гориллой.

Парр не нуждается в нашей защите. Он представитель старой системы, которая еще долго будет в строю. Мир меняется, и это пока происходит без нас — вот о чем стоит переживать.