Критика

Новая этика как новый фашизм: Что придет на смену неполиткорректной культуре

Обвинения в расизме, внезапно обрушившиеся на известного британского фотографа — 68-летнего Мартина Парра, по сути, могут стоить ему карьеры. Ирина Попова рассуждает о том, кого еще поборники новой этики способны сбросить с парохода современности и в состоянии ли они предложить что-то взамен.

В это сложно поверить, но это так: культура в том смысле, в котором мы привыкли ее видеть, никогда не будет прежней. В мир пришло новое поколение, которое решило ее «отменить», — давайте назовем это движение новой этикой. В качестве повода для травли они поднимают флаги борьбы с дискриминацией и расизмом. Интересно, что иконический случай, ставший переломным моментом в этой борьбе, касается исторической документальной фотографии и одной из самых эпических фигур в мире современной фотографии: Мартина Парра.

18-летняя студентка из Лондона в течение полутора лет продолжала протест против Парра, обвиняя его в расизме. Причиной служил один разворот в фотокниге 1969 года, факсимильное переиздание которой вышло в 2017-м с предисловием Парра. На развороте оказались по соседству слева направо снимок чернокожей кассирши метрополитена и снимок гориллы в клетке лондонского зоопарка. В результате этого целенаправленного активизма Мартин Парр вынужден был не только многократно направить письменные извинения в адрес трех пикетчиц, с приглашением к диалогу, но и изъять и уничтожить тираж книги, отменить свои выставки и, наконец, уйти с поста арт-директора фотофестиваля в Бристоле, который он сам основал и развитием которого занимался в течение последних 18 лет, то есть примерно столько же, сколько прожила на тот момент активистка.

Атака оказалась направлена не просто на конкретного автора, но и на всю систему фотографии и искусства. Система, по мнению атакующих, представляет собой индустрию, в которой доминируют успешные белые мужчины среднего возраста, а значит, нуждается в переменах.

Ситуация могла бы быть произведением абсурдистской малой прозы и, наверное, должна войти в учебник истории как последний удар топора, срубивший столетний дуб.

Рассмотрим под микроскопом все детали.

Сигнификаты разворота

Любопытно, что удар пришелся именно на переиздание исторической работы. Автор фотокниги «Лондон» Джан Буттурини (малоизвестный итальянский фотограф) ушел из жизни в 2006 году и, следовательно, не мог стать непосредственным участником скандала.

Тот факт, что на книге стоит имя Мартина Парра в качестве редактора, является неточностью: Парр поддерживал книгу, был инициатором ее переиздания, написал к ней предисловие. Но он ее не редактировал; напротив, издатели книги оставили все в первоначальном варианте — это называется «факсимильная копия». Приходило ли в голову кому-либо обратить внимание на «проблемный разворот»? Парр признался, что в тот момент это ускользнуло от его взгляда.

18-летняя Мерседес Баптист Хэллидей получила эту книгу в подарок от отца, и упомянутый разворот шокировал девушку настолько, что стал для нее той самой красной тряпкой, на которой фокусируется не только негативный личный опыт, но и опыт целой расы, подвергающейся дискриминации.

Расизм — это плохо. Но могут ли документальная фотография, фотокнига или ее монтаж быть расистскими?

Могут ли документальная фотография, фотокнига или ее монтаж быть расистскими?

Мартин Парр © BurnAway, Wiki Commons

Из своего опыта редактирования фотокниг скажу, что составление «удачных» разворотов — едва ли не самая сложная задача во всем процессе. Снимки должны дополнять друг друга, быть сильными, создавать эмоциональный заряд, цеплять, «бить в лоб», завораживать, захватывать дух, как качели. Самые удачные фотокниги из истории фотографии часто славятся неоднозначными, резко контрастными разворотами — взять Дайдо Морияму, Андерса Петерсена, Эда ван дер Элскена, у которых разворот — это всегда контраст, драма, удар хлыста.

Пока еще нет науки, способной разбирать обозначаемое и обозначающее в фотографии. Литературе в свою очередь потребовались века, чтобы литературоведы прошлись по следам великих текстов и сделали попытку интерпретировать, что на самом деле мог хотеть сказать автор.

Можно только определенно отметить: фотография не равна предмету, изображенному на ней. Как в случае Магритта, который создал полотно с трубкой и подписал: «Это не трубка». Верно. Это не трубка, а ее изображение.

Фотография не равна предмету, изображенному на ней.

Рене Магритт, «Вероломство образов» © Los Angeles County Museum of Art

Фотография не равна тексту и не может быть выражена даже тысячью слов. Нет никакого единого метода, по которому организуется редактура фотокниги, и также нет никаких заранее прописанных логических связок, интерпретирующих соседство двух кадров.

Другими словами, видя женщину и гориллу, мы не можем сказать, что разворот говорит нам: «Эта женщина похожа на гориллу», или «Эта женщина в клетке как горилла», или, например, «У этой женщины такие же внешние черты, как у этой гориллы, и все из-за ее расовой принадлежности», или, напротив, «Эта женщина не может быть сравнима с гориллой, долой расизм», «Героиня не может сидеть в клетке, как горилла», «Отпустите всех людей на свободу, равно как и животных зоопарка», «Долой низкооплачиваемые должности для представителей угнетенных рас, полов и возрастов, потому что они уподобляют их животным, запертым в клетку».

Возможные интерпретации также могли бы быть: «Фотография подобна зоопарку, потому что заключает рассматриваемый объект в „клетку кадра“ и поэтому позволяет зрителю, находящемуся в условной „свободе“, уподобляться посетителю зоопарка, получая неограниченный доступ к разглядыванию объекта». В этом случае мы специально зашли слишком далеко в своих рассуждениях, чтобы показать, насколько частная рассматриваемая ситуация несопоставима со всколыхнувшимся со дна илом.

«Знак комнаты ожидания для темнокожих» © Эстер Бабли, Библиотека Конгресса

Фотография и дискриминация

Возможно, по законам новой этики стоит «отменить» всю фотографию в целом. Потому что изначально в фотографии заложено некое неравенство. Фотограф «завладевает» изображением другого — человека, животного, объекта. Он как бы «ловит» душу изображаемого в свою сетку и дальше — фиксирует его навсегда (так интерпретировал технику фотографии Шарль Бодлер, ярый критик фотографии у самых ее истоков). Изображение начинает жить собственной, отдельной от изображенного объекта жизнью, и владелец волен интерпретировать это изображение с помощью текста, сопоставления с другими изображениями или публикациями в нужном контексте, уже не говоря об интервенции внутри изображения, в связи с чем было особенно много скандалов в 2000-х, с развитием фотошопа.

Кроме подчиняющей роли по отношению к объекту фотография также обладает явным фактором внешней дискриминации. Она способна видеть и подчеркивать все внешние отличия: отличать женщину от мужчины, старого от молодого, толстого от худого, высокого от карлика. Сделать фотопроект о безногих гораздо легче, чем, например, фотопроект о глухих — ведь отличительная особенность последних не так визуальна.

Расовые отличия, естественно, на фотографиях особенно хорошо видны. Так, Дэвид Брумберг и Оливер Чанарин создали в 2013 году фотопроект, указывающий на расизм в ранней цветной фотографии: фототехника нуждалась в дополнительных настройках, чтобы осветить кожу черных людей равным образом.

Но это свойство фотографии еще не говорит о дискриминации или ущемлениях. Напротив, фотография с самого начала старалась проявить внимание к слабым и незащищенным, дать им право голоса, рассказать их правду, чтобы вызвать сочувствие у зрителя. Множество документальных фотопроектов на протяжении всей истории фиксировали расовое неравенство с целью его искоренить — взять хотя бы иконический снимок Эллиотта Эрвитта «Раздельные фонтанчики для питья».

Фотография, указывающая на неравенство, вовсе не обязательно это неравенство поддерживает. У изображения могут быть совершенно разные трактовки: от воодушевленного приятия, бравирования до острой социальной критики. Например, снимки с войны во Вьетнаме не обязательно должны были автоматически нести антивоенный пафос, но были восприняты публикой именно так, и, по легенде, именно они породили пацифистское движение, остановившее войну. Таким же образом документальные снимки чернокожих людей, страдающих под гнетом расизма, могут вызывать у зрителя разные эмоции: от сочувствия до усиления расовой ненависти. Красота и уродство, так же, как превосходство и неполноценность, — всегда в глазах смотрящего.

Фотография, указывающая на неравенство, вовсе не обязательно это неравенство поддерживает.

«Раздельные фонтанчики для питья» © Джон Вечон для U.S. Farm Security Administration, Библиотека Конгресса

Белый Парр

Семидесятилетний белый мужчина, имеющий достаточно большую популярность и власть в мире фотографии, оказался виновен в публикации расистской фотокниги, радостно ее продвигал и раздавал автографы. Так можно смотреть, если ты заряжен достаточным количеством злобы и зависти.

С другой стороны, речь идет об известнейшем фотографе, с невероятным чувством юмора, которое в основном направлено на собственный класс — белые люди с достатком, англичане, ленивые туристы — и… прежде всего на себя самого как представителя этого класса. В одном из проектов Парр показывает собственные портреты, снятые в колоритных ателье местных фотографов по всему миру, — является ли его ирония по отношению к себе оскорбительной для местных традиционных культур с точки зрения новой этики?

В его другом проекте, «Маленький мир», один снимок изображает африканских детей, которые бегут по пыльной дороге за белыми туристами, зарядившими фотокамеры. Еще Парр снял истерически смешной документальный фильм «Подумай об Англии», в котором на 41-й минуте появляется гордая черная женщина, говорящая в камеру: «Я более англичанка, чем ты».

Парр издал невероятное количество фотокниг, был председателем агентства Magnum и позже в своей карьере сделался еще и коллекционером и исследователем малоизвестных фотокниг, поддерживая авторов, которым не посчастливилось самим пробить себе дорогу.

Почему никто иной, а именно этот милейший и смешной человек стал козлом отпущения для яростных борцов с расизмом? Тем более из-за книги, автором которой не являлся.

Объяснений здесь может быть несколько. Представим на его месте человека менее социального и более агрессивного — скажем, какого-нибудь Брюса Гилдена, создавшего тонну некорректных с точки зрения новой этики снимков. Не послал бы тот активистов куда подальше, чтобы дело само собой рассосалось?

Мартин Парр выбрал стратегию извинений — но начал извиняться слишком поздно, и даже предложения отправить заработки с книги в любой благотворительный фонд на выбор пикетчиков и уничтожить тираж не сработали. Только когда Парр ушел с поста директора фестиваля, который развивал своими руками, девочка-подросток оказалась довольна: «Это знак, что активизм может помочь разобрать на части систему».

Брюс Гилден, создавший тонну некорректных с точки зрения новой этики снимков, послал бы активистов куда подальше…

Активнее, жестче, справедливее

Обычно атаки такого рода становятся возможными в определенной атмосфере несвободы, при диктатуре, когда «возмущенная общественность» является рупором и собственным механизмом подавления, идущим от верхов.

Удивительно, что 2020 год, уже принесший столько несчастий человеческому племени, еще и взметнул облако пыли: борьба с дискриминацией превратилась в средневековую охоту на ведьм — с характерным эмоциональным накалом, отсутствием всякой логики и внимания к деталям у обвиняющей стороны.

Борьба с дискриминацией превратилась в средневековую охоту на ведьм — с характерным эмоциональным накалом.

В этой ситуации даже профессиональное сообщество не нашло в себе сил вступиться за мэтра: любое высказывание во время этой бури может быть прочитано как потакание темным силам расизма. Да и нет уверенности, что голос экспертной публики был бы услышан. Квалифицированность или аргументированность мнения в современном мире ценятся гораздо меньше, чем его эмоциональная составляющая. Чем эмоциональнее высказывание — тем сильнее реакция и шире охват.

Так снежный ком растет и с огромной силой летит вниз, сметая всех на своем пути.

Культурные ревизоры

Легким поводом для атаки может теперь стать вся история культуры. Дело не в том, что расизм, любая другая дискриминация или злой умысел подразумевались в работах изначально. Вопрос в том, как мы на них смотрим теперь, когда под влиянием громких медийных историй стали болезненно-осознанны ко всему, подчеркивающему различия — расовые, половые, по возрасту, весу, росту или цвету глаз.

По сути, нам нужно срочно убрать с полок, сжечь не только «Десять негритят» и «Хижину дяди Тома», но и вообще 90% всей истории искусства и литературы. Наш мир напоминает теперь антиутопию «451 градус по Фаренгейту». И совсем рядом чутко спит пес сверхнового фашизма, готовый в любой момент проснуться. И тогда все, что не укладывается в представления новой этики, должно быть свергнуто, уничтожено или, по выражению юной храброй Мерседес, «демонтировано».

Новая этика затрагивает и «правящую элиту» в культуре. Например, последние несколько лет организаторов World Press Photo критикуют за недостаточное количество женщин в жюри, а редакции нидерландских газет каждую неделю получают письма от читателей, возмущенных тем, что портрет того или иного чернокожего героя был снят белым фотографом (номера телефонов темнокожих фотографов, к которым следует обратиться в следующий раз, прилагаются).

Возникает вопрос: есть ли у этого поколения гиперчувствительных и гиперсознательных граждан что-то, что они могли бы предложить взамен? Захочет ли теперь 20-летняя студентка факультета антропологии встать во главу фотофестиваля и править сама этим кораблем — в то светлое будущее, которое она может вообразить?..

Нет сомнений, что новая этика, набирающая силу и агрессию, будет беспощадна: все неугодное будет пересмотрено, переделано, уничтожено. Эстетика и важность произведения, исторический контекст не будут браться в расчет. Нет культуры вне политики, и если что-то можно наколоть на шест и сделать образцом борьбы за права, то это непременно будет сделано.

Как показывают итоги прошедших революций, если новому поколению борцов после победы и оседания бури гнева будет нечего предложить взамен, то место «идейно верной» культуры займет унылое, нейтральное, политкорректное мыло, которым умоемся и мы с вами.

Новое и лучшее

36 917

8 432

10 223
10 483

Больше материалов