Советская жизнь немецкой столицы: Берлин в мае 1945 года

30 апреля 1945 года, в 15:30 по берлинскому времени, когда советские войска были уже в двухстах метрах от Фюрербункера, Гитлер раскусил ампулу с ядом. Комендант Берлина Вейдлинг посчитал самоубийство недопустимым для командующего, чьи солдаты продолжают биться. Он выслал парламентеров к позициям Красной армии и обратился к берлинскому гарнизону:

«Нас, присягавших на верность ему, фюрер бросил на произвол судьбы… Отсутствие тяжелого оружия, боеприпасов и общая обстановка делают борьбу бессмысленной. Каждый час, который вы продолжаете сражаться, продлевает ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. Требую немедленного прекращения борьбы».

2 мая столица Германии капитулировала.

«Их ватные телогрейки были замаслены и ободраны, транспорт состоял из смеси старых грузовиков и телег, набитых награбленной мебелью. Больше половины солдат шли пешком. Они маршировали вдоль автобана под командой младших командиров, которые ехали на немецких велосипедах. Даже знаменитые русские орудия были покрыты слоем сухой грязи.

Это были солдаты армии, которая разбила две трети немецких сухопутных сил на Восточном фронте, тогда как великолепно вооруженные британцы и американцы с большим трудом одолели оставшуюся треть в Нормандии, Италии и на линии Зигфрида. Это были коренастые степные крестьяне и пастухи. Было видно, что для них не существовало трудностей», — так победителей описывал австралийский военный корреспондент Осмар Уайт.

Выдумки немецкой пропаганды, описывавшей берлинцам ужасы возможной оккупации, усиливались рассказами беженцев из восточных провинций о реальных преступлениях красноармейцев против мирных жителей. Зимой-весной 1945 года в одном только городском округе 215 жителей покончили с собой из страха перед наступающими советскими войсками.

2 мая в Берлин приехал писатель Владимир Богомолов, тогда военный контрразведчик: «Входим в один из уцелевших домов. Все тихо, мертво. Стучим, просим открыть. Слышно, что в коридоре шепчутся, глухо и взволнованно переговариваются. Наконец дверь открывается. Сбившиеся в тесную группу женщины без возраста испуганно, низко и угодливо кланяются. Немецкие женщины нас боятся, им говорили, что советские солдаты, особенно азиаты, будут их насиловать и убивать… Страх и ненависть на их лицах. Но иногда кажется, что им нравится быть побежденными, — настолько предупредительно их поведение, так умильны улыбки и сладки слова».

Жители занятых Красной армией немецких земель практически не оказывали сопротивления и поэтому не подвергались репрессиям. Однако советских солдат обвиняют в массовых изнасилованиях.

«Берлинцы помнят пронзительные крики по ночам, раздававшиеся в домах с выбитыми окнами. По оценкам двух главных берлинских госпиталей, число изнасилованных советскими солдатами колеблется от 95 до 130 тысяч человек», — утверждает британский историк Энтони Бивор. По оценкам профессора Атины Гроссман, в послевоенные месяцы жительницы города составили от 20 до 100 тысяч аффидавитов — письменных заявлений об изнасиловании, необходимых для получения права на бесплатный аборт.

«Товарищи военнослужащие! Вас соблазняют женщины, мужья которых обошли все публичные дома Европы, заразились сами и заразили своих немок. Перед вами и те немки, которые специально оставлены врагами, чтобы распространять венерические болезни и этим выводить воинов Красной Армии из строя. Какими же глазами будет смотреть в глаза близким тот, кто привезет заразную болезнь? Разве можем мы, воины героической Красной Армии, быть источником заразных болезней в нашей стране? НЕТ! Ибо моральный облик воина Красной Армии должен быть так же чист, как облик его Родины и семьи!» — листовки с таким текстом распространялись в частях 1-го Белорусского фронта.

Приказ № 1 советского коменданта Берлина запрещал Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и все подчиненные ей организации, предписывал явиться в комендатуру для регистрации военнослужащим и руководящему составу государственных учреждений. Коммунальные предприятия (электростанции, водопровод, канализация, городской транспорт), лечебные учреждения, продовольственные магазины и хлебопекарни должны были возобновить работу. Рабочие и служащие обязаны были оставаться на своих местах и продолжать исполнение обязанностей.

17 мая обер-бургомистром Берлина был назначен 68-летний инженер Артур Вернер, специалист по строительству бомбоубежищ. Оба его сына находились в советском плену.

В полуразрушенном городе продолжали работать ночные заведения. На Потсдамер-платц стоял запах канализации и гниющих трупов, а в кабаре «Фемина» танцевали с женщинами советские, британские и американские офицеры. Бутылка вина стоила $25, пачка американских сигарет — $20, гамбургер с кониной и картошкой — $10.

«Щеки берлинских женщин были нарумянены, а губы накрашены так, что казалось, будто это Гитлер выиграл войну. Многие были в шелковых чулках», — вспоминал посетитель. В программу вечера входило исполнение русских танцев.

Осмар Уайт удивлялся: «Загадочные люди эти русские! Изнасилования и извинения. Кражи и попытки загладить их продуктовыми дарами. Дикий грабеж разрушенного города и через несколько дней попытки восстановить его».

В послевоенных мемуарах он вспоминает, как под советским руководством жизнь начала оживать в «ужасающей груде мусора», которую представлял собой весенний Берлин 1945-го. Начались работы по расчистке, удалось остановить распространение эпидемий.

15 мая были введены продуктовые карточки пяти категорий. В среднем каждому берлинцу полагалось в день: хлеба — 400-450 г, крупы — 50 г, мяса — 60 г, жиров — 15 г, сахара — 20 г, кофе — 50 г, чая — 20 г. Овощи, молочные продукты, соль выдавались, исходя из наличия.

«Я убежден в том, что Советы в те дни сделали больше для того, чтобы дать Берлину выжить, чем смогли бы сделать на их месте англо-американцы», — заключает репортер из Австралии.

Фото: Валерий Фаминский / частная коллекция Артура Бондаря. Берлин, май 1945 года