Саша Курмаз: «Наша задача — изменить среду, в которой мы существуем»

Современное искусство в Украине редко выходит за рамки частных галерей или андеграунда. Украинский художник Саша Курмаз — один из тех, кто предпочитает показывать его: на улице, в интернете или на страницах независимых изданий, но очень редко — на украинских выставочных площадках. Свою художественную практику он начал с граффити в начале 2000-х, а сейчас для проектов использует фотографию и форму публичной интервенции. В 2010 году Курмаз был номинирован на премию имени Казимира Малевича, в 2013-м — на премию PinchukArtCentre, а спустя год стал стипендиатом программы министра культуры и национального наследия Польши Gaude Polonia. В том же 2014-м он попал в число талантов по версии авторитетного голландского журнала о фотографии FOAM. И уже в этом году стал победителем в престижном конкурсе «Talents» от C/O Berlin, в рамках которого международное жюри каждый год отбирает четырёх наиболее перспективных художников.

Саша Курмаз рассказал Bird In Flight, почему не ассоциирует себя с «людьми с фотоаппаратами», как находит форму для проектов и зачем использует обнажённое тело в своих работах.

У тебя скоро открывается выставка в Варшаве. Думаю, сейчас ты один из самых активных украинских художников.

Я-то активный и в самом деле много чего делаю, но здесь к этому особого интереса никто не испытывает.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_01.jpg”, “text”:”Untitled, 2014 год.”}

Почему мы знаем о том, что происходит за границей, а о наших фотографах и художниках информации мало?

Это связано с тем, что художественный процесс в Европе происходит интенсивнее. Там больше художественных институций, больше художников, больше возможностей. Возьмем, к примеру, молодую украинскую фотографию. Какое место ты бы отвела для неё в европейском искусстве?

Современные восточноевропейские фотографы иронизируют в своих работах над тем, где живут и что видят. Как когда-то Японию открыли европейцы, они сейчас открывают Украину, New East, для мира.

А мне кажется, наоборот. Тут нечего открывать, по большому счёту. Людей, которые завораживают, и работ, которые были бы интересны, здесь практически нет. А людей, которые работают с фотографией экспериментально, вообще нет. Я вижу, что отсюда выходит очень много изображений, много всего публикуют, какие-то зины, книги, но всё это как бы…

Подражание?

Нет, не подражание… Скажем, есть фотография как медиа, назовём это документальной фотографией, и есть фотография как современное искусство, которая концептуально работает с формой и содержанием. Так вот, у украинских фотографов, которые называют себя художниками, это содержание выглядит как-то неубедительно. Мне, например, нравятся работы Андрея Боярова и Алексея Салманова, но таких людей здесь очень мало. Я уже не говорю о безумном количестве фотографов, которые беспощадно эксплуатируют социально-политический контекст.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_02.jpg”, “text”:”Из серии Back Side, 2010–2012 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_03.jpg”, “text”:”Из серии Back Side, 2010–2012 гг.”}

Это фотожурналистика.

Да, но ведь историю можно рассказать не только через призму фотожурналистики, а попробовать найти какой-то новый метод, новый подход. К сожалению, у нас никто не ставит перед собой подобных задач, все так или иначе подходят к работе традиционно: банально снимают, потом складывают, выпускают такой себе заурядный альбомчик и начинают громко кричать: «Посмотрите на нас, мы тут сделали новый альбомчик! Фотографии с Майдана, фотографии из АТО! Оближите нас!». Смешно.

А ты…

Я делаю много экспериментальных вещей в фотографии, но никакой солидарности к украинскому фотографическому сообществу не испытываю, более того, всячески стараюсь избегать контакта с людьми с фотоаппаратами на шее.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_04.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010–2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_05.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010–2015 гг.”}

А что тебе интересно сейчас, когда…

Когда война? Сегодня разговоры о войне очень спекулятивны. Во-первых, многие художники и фотографы зачастую делают банальные, поверхностные, да ещё и откровенно плохо исполненные вещи, при этом мало что понимают в самой ситуации, работают без какого-либо глубокого анализа и погружения в контекст. Во-вторых, многие затрагивают эту тему исходя из чисто прагматичных соображений. Я могу понять природу этого желания. С одной стороны, существует огромное информационное поле, отравленное масс-медийной пропагандистской машиной с нескончаемыми потоками лживой и искажённой информации. В подобной ситуации территория искусства является альтернативным источником знаний, и было бы откровенно глупо не использовать её. С другой, существует огромное количество проходимцев, которые цинично используют эту тему для продвижения своей карьеры. Сложно отыскать компромисс.

Чего уж там, я и сам сделал несколько работ на эту тему, но спустя какое-то время понял, что любой мой жест, любая попытка что-то сказать нивелируется самой ситуацией, потому что сегодня ситуация намного сильнее и сложнее, чем любое художественное произведение.

Проект Tools of Resistance, 2014 год.

Тем не менее ты пытаешься найти острые темы для своих работ. Например, серия интервенций в рекламные лайтбоксы в Вене.

Эта работа была сделана в рамках резиденции и связана с контекстом самого города. Мне вообще интересно работать с контекстом места, где я нахожусь. Вот я живу в Украине, мне интересно отрабатывать здешнюю ситуацию. Когда оказываюсь в любом другом месте, то пытаюсь погрузиться в среду и попробовать выявить что-то в ней. В работе в Вене я использовал метод, который разработал ещё три года назад. Суть заключается в том, чтобы несанкционированно подменять рекламные постеры в лайтбоксах на свои фотографии. Помимо того, что я очищаю пространство от ненужной и бесполезной информации, я пытаюсь узнать, насколько эффективно можно использовать рекламное пространство для трансляции художественного произведения.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_07.jpg”, “text”:”Из проекта Lost At Home, 2010-2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_08.jpg”, “text”:”Из проекта Lost At Home, 2010-2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_09.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010-2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_10.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010-2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_11.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010-2015 гг.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_12.jpg”, “text”:”Из проекта Hacking Advertising, 2010-2015 гг.”}

Как на твой проект отреагировала среда?

Единственное, что я мог — это выйти на улицу и наблюдать за реакцией людей в городе. Из десяти человек один обращал внимание на изображение, остальные проходили мимо. Примерно так же реагировали в Киеве.

Для тебя целью было не получить определённый результат, но сделать, а там уже будь как будет?

Одна из основных задач, которую я ставил перед собой — это поиск альтернативных методов для трансляции произведения, в данном случае фотографии, за пределами традиционных форм её презентации — интернета, книги, галереи. Интервенция и есть результат, да и работая в публичном пространстве, ты никогда не можешь просчитать варианты развития событий. Если работа не вступает в резонанс со средой, в которой ты её представляешь, значит что-то не так — или со средой, или с твоей работой.

Тебе не кажется, что нужно сделать что-то более провокационное, чтобы был этот контакт?

Для контакта не нужна провокация, нужно сделать шаг навстречу к зрителю. Последние мои работы как раз об этом шаге. Я сделал серию портретов людей, которые выходят из метро на улицу, напечатал их и вернулся на следующий день, в то же время, на то же место, и начал раздавать снимки людям, выходящим из метро. Была надежда, что кто-то из них на изображении увидит себя. Большинство людей привыкли, что им всегда тычут в руки рекламные буклеты, они рефлекторно берут, а затем выбрасывают в мусорный бак. Но тут им в руки попадало фотографическое изображение человека, который, как и они, только что вышел из метро. Для многих это было достаточно неожиданным, некоторые возвращались ко мне с вопросом: что это, зачем? Впоследствии я объяснял им идею и задачу этой работы.

В 2013 году я сделал произведение под названием «Посмотри на меня». Я привязал к камере наблюдения фотографию обнажённой женщины. Как только я её туда поместил, выскочил охранник и начал требовать немедленно убрать фотографию, в противном случае он грозился вызвать милицию. В ответ я начал задавать ему вопросы: почему он считает, что это нарушение? И неужели смотреть на пустую улицу для него намного интереснее, чем на изображение прекрасной обнажённой женщины? В данном контексте фотография стала отправной точкой для чего-то более важного. К сожалению, нет никакого документального подтверждения нашей беседы, и на первый взгляд эта работа может показаться обычным хулиганством. Но здесь для меня имеет значение не формальное нарушение порядка, а контакт со зрителем, который возник благодаря фотографии.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_13.jpg”, “text”:”Из проекта Look At Me, 2013 год.”}

Для тебя важнее индивидуальный контакт, чем массовый?

Продолжительное время я работаю в городском пространстве и наблюдаю за тем, как прохожие реагируют на то или иное произведение. Иногда достаточно интересные вещи почему-то не попадают в поле внимания зрителя, пока я не выложу документацию в Сеть — и тут сразу же появляются сотни лайков. Удивительный парадокс, но уличное произведение оживает в виртуальном пространстве. Интернет даёт возможность охватывать достаточно большую аудиторию, но мне всё же интереснее обсуждать работы с вдумчивым зрителем в реальном времени.

Тем не менее ты устраиваешь выставки и показываешь свои работы.

Да, потому что выставки посещает совершенно разная аудитория и ты никогда не знаешь, кто придёт и увидит твою работу, на кого и какое она произведёт впечатление. Могу сказать, что европейский зритель более пристальный и вдумчивый, чем украинский. Одна и та же работа вызывает намного больше вопросов там, чем здесь, это факт.

Во время работы ты себя позиционируешь как Саша Курмаз или как украинский художник Саша Курмаз?

Как Саша Курмаз. Национальной принадлежности в искусстве не существует, хотя в определённых произведениях затрагивается локальная проблематика той или иной среды, в которой живёт или работает художник.

Но твоя национальность влияет на интерес к тебе. Ты чувствуешь это?

Не думаю. Зрителю, скорее, интересен контекст моих работ, а не то, откуда я родом. Возможно, привлекают внимание мои методы работы и то, о чём я говорю с их помощью, нежели моя национальность.

За эти два года интерес к нашему искусству и фотографии вырос достаточно сильно. И понятно почему.

Конечно, это очевидно. Горячая тема, но тем не менее, качественно украинское искусство не изменилось. В некоторых случаях даже наоборот.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_15.jpg”, “text”:””},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_16.jpg”, “text”:””}

Поэтому я назвала тебя активным. Я видела, чем ты занимался последнее время. У тебя совершенно разные подходы к работе и, что важнее, темы разные. Потому что топтаться на одной и той же теме может кто угодно.

В искусстве существуют очень сложные темы, работе над которыми можно посвятить всю жизнь. В то же время не обязательно ограничивать себя тематически: художник может позволить себе высказываться по самым разным поводам. Искусство — это же экспериментальная среда, в которой человек развивается сам и стимулирует развитие культуры и общества в целом. Мы же не менеджеры, чтобы строить себе карьеру. Наша задача — изменить среду, в которой мы существуем, искать новые методы работы, анализировать, экспериментировать, критиковать, сопротивляться, задавать вопросы и ставить всё под сомнение.

А что для тебя важнее?

В последнее время я больше внимания уделяю изучению пространства при помощи фотографии, рисунка и интеракции, а также влиянию искусства на социальный контекст. Мне интересно разрабатывать новые пластические решения в фотографии.

Проект Resistance. Color. 2012 год.

У тебя есть интуиция в плане поиска новых форм?

Сегодня как никогда интересно заниматься фотографией. Сам инструментарий, с которым работают фотографы, развивается динамично, что даёт возможность всё больше экспериментировать. Каждый год появляется новая камера с новыми возможностями. Нужно пользоваться этим, но в Украине практически никто с подобными вещами не работает. У нас до сих пор существует культ аналогового изображения, большого формата. Хоть я и сам довольно часто снимаю на плёнку, но ведь XXI век, какая плёнка.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_18.jpg”, “text”:”Из серии Object.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_19.jpg”, “text”:”Из серии Object.”}

Какие технологии тебя удивили в последнее время?

Думаю, что Google Glass принципиально изменили бы вообще всё. Они сильно повлияли бы на развитие фотографии. Ты только представь, если бы у меня были эти очки, я бы такие вещи делал! Моргнул — получил карточку.

У тебя как у художника есть высшая цель?

Высшая цель — совершенствовать личные качества и развивать культурную среду, в которой я существую. Эти вещи взаимосвязаны. Мне кажется, иначе и быть не может. Хотя нет, может. Когда художник ставит перед собой более прагматичную задачу: зарабатывать деньги.

А если художник не ставит прагматичных целей, то как он будет выживать? Будет голодным и независимым?

Он не может быть голодным. Если он будет голодным, то не будет художником. У него должен быть набор базовых вещей для существования: крыша над головой, еда и доступ к знаниям. Только в таких условиях он сможет думать об искусстве и производить его.

Но на проекты ты тратишь свои деньги?

В основном да. У меня есть работа, которая позволяет быть независимым в искусстве.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_21.jpg”, “text”:””}

Ты считаешь себя провокатором?

Нет.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_23.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_24.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_25.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_26.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_27.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_28.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_29.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_30.jpg”, “text”:”Из серии «Напрасная молодость», 2010 — и до сих пор.”}

Ты часто работаешь с голым телом. Но даже несмотря на постоянный интерес, люди перестают удивляться обнажёнке, им уже нужно что-то пожёстче.

Удивить обнажённым телом не является основной задачей. Я использую человеческое тело как инструмент для строительства смыслов. Да и сама тема сексуальности и телесности мне близка. В условиях консервативного украинского общества демонстрация обнажённого тела обретает политическую окраску и действует в качестве оружия против конформизма, консерватизма и религиозного фанатизма.

Как ты относишься к критике своих работ?

В украинской художественной среде профессиональных критиков можно сосчитать на пальцах одной руки. Половина из них — конъюнктурные проходимцы.

А как в Европе обстоит ситуация?

В Европе динамичная среда. Искусства много, и оно стремительно развивается. Существует масса организаций, которые занимаются поддержкой молодых художников. Ты можешь получить стипендию, которая будет покрывать аренду мастерской, частично — затраты на материалы, и ещё будет оставаться на жизнь. Это не очень большие деньги, но на скромную жизнь хватит. В Украине тебе нужно самому заработать денег, чтобы снять мастерскую, найти возможность, чтобы произвести работу и её показать. Если там тебе сама среда предлагает, то здесь ты делаешь всё, чтобы что-то предложить этой среде. Быть художником в Европе во многом комфортнее, но в то же время работать с украинским контекстом интереснее.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_22.jpg”, “text”:”Проект Untitled, 2013 год.”}

Что сейчас есть современное искусство?

Это живая, бурлящая профессиональная среда, наполненная людьми самого разного толка.

Что бы ты посоветовал человеку, который хочет в ней разобраться?

Начать с изучения истории искусств, чтобы понять, каким образом искусство развивалось последние несколько веков и почему оно сегодня выглядит так, а не иначе.

Untitled, 2013 год.

А ты видел проект Dismaland Бэнкси?

На фотографиях в интернете.

Ты хотел бы туда попасть?

Нет. Дело в том, что, критикуя социальную структуру современного буржуазного общества, Бэнкси сам превратился в истеблишированную и наиболее репрезентативную фигуру в мире художественной культуры, сам стал его частью. Сегодня Бэнкси, то же самое, что «Найк» или «Адидас». И мне это совершенно не нравится.

А Саша Курмаз — это бренд?

Нет, это реальный персонаж.

{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_32.jpg”, “text”:”Из проекта Object.”},
{“img”: “/wp-content/uploads/2015/10/Kurmaz_33.jpg”, “text”:”Из проекта Object.”}