Елена Субач: «Хорошая фотография — та, о которой жалеешь, что ее снял не ты»

Изначально наше интервью с Еленой предполагало неспешный разговор тет-а-тет, но она преподнесла сюрприз и привела на встречу своих коллег, в разной мере причастных к ее творчеству и отечественной фотографии в целом: фотографа и моушн-дизайнера Вячеслава Полякова, искусствоведа и соорганизатора кураторской платформы «Перископ» Лео Троценко и куратора Лаборатории эстетических исследований Александра Сушинского.

Расскажи, пожалуйста, свою историю в New East Photo Prize от начала и до конца.

Елена: На самом деле я поэтому и привела этих людей, поскольку они все в некотором смысле причастны к этому проекту и к тому, что мне присудили эту премию. Они поддерживали меня и вдохновляли. Тут есть Вячеслав Поляков, тоже прекрасный фотограф, которого я считаю соавтором проекта, не вспомнить о нем в связи с грантом было бы совершенно нечестно. В процессе создания проекта нет неважных моментов, недостаточно просто придумать идею и сделать фотографии — важен еще и их окончательный отбор. Как из нескольких десятков выбрать пятнадцать нужных, в какой последовательности их разместить, чтобы они максимально точно воздействовали на зрителя? Именно в этом отборе я прислушалась к советам Полякова, мне как автору сложно было объективно посмотреть на свои работы.

Поляков связан с конкурсом еще по одной причине. Он сделал книгу, и я очень хотела, чтобы его проект увидели в Европе. Это серия об ощущении украинцами прекрасного и об украинской эстетике вообще — лучшее об Украине, что мне приходилось видеть. Я была уверена, что именно этот проект должны все посмотреть, нашла этот конкурс и настаивала, чтобы он отправил туда свои работы. Разочаровалась, когда не увидела его фамилии в шорт-листе.

Свою серию я тоже отправила, но особенно ни на что не рассчитывая, поскольку не думала, что такая личная и эмоциональная история кого-то заинтересует. Я была уверена, что жюри скорее выберет глубокие и важные исследования. Но теперь я очень счастлива, что как украинский фотограф могу показать нашу среду на восточноевропейском конкурсе. Это важно для меня, ведь мы все в нее погружены, мы не можем видеть иначе. Думаю, европейцам этот взгляд тоже интересен.

То есть приз не был главной целью?

Елена: Нет, абсолютно! Не было никакой цели выиграть, конкурсы — это ведь как лотерея. Хочется о себе заявить. Но если ты хочешь, чтобы тебя видели, и никому ничего не показываешь — это нонсенс. Поэтому надо показывать, надо отправлять обязательно. Но этот приз для меня был величайшим сюрпризом. Я очень благодарна Bird In Flight за то, что они предоставили мне возможность закончить «Жертвоприношение», не заморачиваясь решением бытовых вопросов.

Вячеслав: Как только ты начинаешь заниматься фотографией, ты радуешься, творчество помогает тебе жить. А когда попадаешь в фотографическую среду, оказывается, что существует куча формальностей, которые нудны и неинтересны и вообще неясно, зачем нужны. Мы все зарабатываем себе на еду на дурацких работах с девяти до шести, занимаемся фотографией в какие-то доли вырванного у работы времени. В это время вместо того, чтобы получать удовольствие от занятий искусством, ты должен заниматься долбаной бюрократией, заполняя какие-то формы, анкеты, изучая, как правильно подаваться на конкурсы, чтобы сымитировать заинтересованность в этом всем.

Но победа и участие в конкурсах — трамплин карьеры и узнаваемость.

Вячеслав: Да-да, это может быть трамплином карьеры, но я не до конца вижу, какая карьера тебя ждет после этого конкурса. Есть фотографы, которые зарабатывают, фотографируя свадьбы. Есть фотографы-журналисты, которые снимают африканских детей, умирающих от голода. У каждого из них понятное поле для функционирования. У арт-фотографов? Какую карьеру они могут построить?

Елена: Арт-фотографы — это скорее художники, которые не могут не снимать. Они работают от какой-то внутренней потребности.

Вячеслав: Они снимают из-за того, что им это нужно. Деньги за это на постоянной основе никто давать не будет.

Елена: Видишь — а получается, дают! Какое-то время я не буду думать о том, где заработать. Смогу закончить проект и сделать что-то интересное, что я не смогла бы сделать без этого финансирования.

Как ты видишь завершение проекта «Жертвоприношение»?

Елена: Должен быть какой-то видимый результат. Теперь у меня есть деньги, которые дают возможность некоторое время прожить так, чтобы обдумать хорошо, не отвлекаясь на свою основную работу, как он должен выглядеть. И мне кажется, что логично будет оформить его в виде книги.

Этот проект не как короткий метр. Может, дело во мне, в том, что мне не хочется высказываться коротко и ясно, а хочется погружать. Он о мифологии, которая должна развиваться, раскрываться — постепенно, страница за страницей, и зритель должен окунаться туда. Ты не можешь уверовать во что-то сразу, тебя нужно к этому подвести, чтобы не возникло сомнений, что увиденное — самая истинная правда.

Вячеслав: При этом все арт-фотографы, известные и не очень, зарабатывают на чем-то параллельно. Они снимают для брендов, проводят мастер-классы, преподают в школах. Но на том, чем они знамениты, никто из них не зарабатывает.

Это в контексте украинской фотореальности?

Вячеслав: Мировой. Все сводится к тому, что нужно поехать и снимать, условно, для Cosmopolitan. Все остальные форматы (например, продажа фотографий) не кормят. Просто приносят небольшие деньги.

Елена: Стоит сказать, что в Украине не сформирован рынок фотографии как таковой. И нет понимания ценности фотографии.

Вячеслав: И на мировом рынке. Не так много людей зарабатывают на арт-фотографии. Звезды какие-то большие, наверное, зарабатывают. А остальные что должны делать?

А все эти истории с фотографиями за несколько миллионов тогда откуда? Спекуляция PR-индустрии?

Елена: Эти снимки продают музеи, и эти фотографии обладают ценностью как произведение искусства, а не как отдельно фотография. В истории украинской фотографии такого, по-моему, еще не было. Михайлов (Борис Михайлов. — Прим. ред.) разве что. Но там тоже не миллионы. Тысячи, но не миллионы. И эти фото продают не украинцы и не украинцам. Для того чтобы продаваться в Украине, украинскому фотографу сначала нужно продаваться в Европе. Если у него есть мировое имя, его будут ценить и здесь.

Вячеслав: Вот Михайлова, нашу самую большую звезду, там покупают и ценят, а в Украине нет. Мы там пытались устроить выставку его работ, если помнишь. Ее закидали, заплевали и чуть не закрыли. Здесь его до сих пор не могут принять, не то что купить.

Что делается для того, чтобы изменить сложившуюся ситуацию?

Елена: Есть прекрасный частный проект Кати Радченко, которая делает единственный в Украине фотофестиваль в Одессе. В апреле будет следующий. Она ходит, выбивает гранты…

Лео: Не украинские, понятное дело, которые тратят на украинский фестиваль. Искусство — оно дотационное, оно должно быть дотационным. Если мы делаем фотографии в Украине для Украины с какими-то темами, которые здесь важны, они должны быть показаны здесь. А если мы делаем фотографию Украины и пытаемся показать ее в Британии, это может сработать, но надо учитывать, что у них своя жизнь, свои интересы и свои темы. Наша фотография — диковинка по большому счету. Об их жизни она не говорит ничего, она говорит о нашей, которой они не знают. Чтобы победить на конкурсах там, тебе нужно сделать нечестную для себя работу, максимально имитирующую их образ жизни.

Но ведь фотография стала очень доступна. Сегодня все — фотографы.

Лео: Всем доступна письменность. Все в школе научились писать, но это не означает, что все теперь писатели. На самом деле хороших книг у нас столько же, сколько и было раньше. То же самое с фотографией: круто, что больше людей могут этим заниматься, но понятно, что заниматься этим в качестве художественного высказывания будут далеко не все.

В таком контексте что для вас хорошая фотография?

Елена: Очень сложно вербализировать какие-то критерии. От хорошей фотографии у тебя возникает куча вопросов. Когда ты смотришь на нее, думаешь: «Боже, ну как это?» Я думаю, что хорошая фотография — та, о которой жалеешь, что ее снял не ты.

Вячеслав: Хорошая фотография — это когда ты смотришь — и тебе хочется жить. Пойти покормить собаку или позвонить маме — неважно что. Ты начинаешь чего-то хотеть после того, как ее увидел. Такая работа пробивается сквозь информационный шум, стучит прямо в твой мозг и говорит: «Вот, смотри!»

Лео: Есть старая идея, что мы не видим окружающий мир, у нас есть просто набор смыслов и значений, которыми мы оперируем. Мы можем ходить на работу мимо одного дома десять лет и не знать, что нарисовано на его фасаде. Фотография — это способ визуализировать подобные вещи. Все мы живем в одном мире, все мы видим одни и те же вещи. Хорошая фотография — это набор правильных акцентов, куда смотреть.

Как непосредственные участники движения расскажите, что сегодня происходит со львовской фотографией?

Елена: Львовская фотография? Нельзя ввести даже термин такой, это будет слишком оптимистично. У нас есть Поляков, который приехал из Херсона. Да, он живет во Львове, но можно ли его причислить ко львовской фотографии? Очень сомневаюсь. У нас есть Кирилл Коваленко из Симферополя. Местных не так много: Бордун, Смолянинов, Бояров. Хотя нет, происхождение Андрея Боярова для меня остается загадкой. Лучше отказаться от географической привязки.

Но ведь есть много людей, которым фотография интересна с точки зрения потребителя. С ними что?

Александр: Эти люди есть. Но мы финансово не тянем что-то им показывать. Выставки проводить очень дорого. Это печать, которой у нас нет, это галереи, которых у нас нет. Мы можем разве что вешать в подвале снятой квартиры напечатанное на инженерном принтере за свой счет.

Елена: На самом деле у нас запланированы выставки в следующем году. В основном в Польше — Вроцлав, Лодзь. Украина в это поле особо не попадает. Сейчас я ищу грант на то, чтобы все-таки получить финансирование на открытую галерею. У меня есть мечта: я очень хочу сделать у нас в центре Львова открытую фотогалерею, чтобы продвигать фотографию в нашем городе и в Украине.

Александр: При этом мы рискуем столкнуться с большой проблемой. Львов — очень патриархальный, реакционный город, и тут очень сложно высказываться во дворике ратуши, потому что придут 100 АТОшников, 200 бабушек и 300 православных и скажут, что это все недостойно быть.

Елена: Мы не должны об этом думать, если хотим показывать фотографию открыто.

Выходит, что фотография в Украине живет исключительно для самой себя?

Елена: Сейчас ситуация гораздо лучше, чем была пару лет назад. Фотография развивается, и появляется все больше людей, которые в ней заинтересованы. Не могу не упомянуть Алину Сандуляк, которая много всего делает, Викторию Мироненко, Мишу Педана, ваш журнал, в конце концов, и все эти конкурсы фотокниг, издательство «Родовід», которое решило издавать фотокниги. Сейчас рано о чем-то судить — лет через десять (в лучшем случае через пять) будет видно, куда все это приведет. Но я думаю, что изменения очень позитивные.

Фото: Вячеслав Поляков