«Я бы хотел снять чертов грязный порнофильм»: Режиссер Брюс Лабрюс — о вуайеризме, квир-наградах и религии

Брюс Лабрюс снимает с 90-х, но популярным его сделал фильм «Малиновый рейх» 2004 года. Картина о радикальной левой группировке, вдохновленной «Фракцией Красной армии», подарила режиссеру титул «канадского Джона Уотерса» и разлетелась на мемы. Например, знаменитой стала фраза «Революция — мой парень».

Фильмы Лабрюса часто называют плохими, но вместе с тем незабываемыми и самобытными. И действительно: сложно забыть «Белого хастлера», где показан мир мужской проституции, как и невозможно развидеть «Зомби из Лос-Анджелеса», где смешались гей-секс и некрофилия. Скандальность и проверка границ допустимого — отличительная черта работ режиссера, но в последнее время Лабрюс значительно снизил градус провокации. Его фильм «Геронтофилия» — про любовь 18-летнего парня и мужчины преклонного возраста — эпатировал разве что темой, а не откровенными сценами. Последняя же работа «Сен-Нарцисс», которую показали на 77-й Венеции и 50-й «Молодости», — это парафраз истории мифического Нарцисса. В картине практически нет сексуальных сцен, и в целом она выглядит довольно безобидно как для Брюса Лабрюса.

Bird in Flight узнал у режиссера, куда же девался его революционный дух, хочет ли он дальше снимать порно и почему даже не пытается скрывать, что заимствует у других авторов.

Ваши последние фильмы, в частности «Сен-Нарцисс» или «Геронтофилия», стали более «невинными». Что произошло?

Мой план — делать мейнстримные картины, в которых я все же оставляю контроверсионные вещи, например геронтофилию и секс близнецов. То есть я заманиваю аудиторию внутрь фильма, а потом бью ее по голове чем-то разрушительным.

Я решил снимать больше таких мейнстримных лент в Квебеке, потому что это единственная провинция в Канаде, которая поддерживает мои картины. Там лучше принимают авторское кино и не очень переживают из-за сексуальных сцен. В Онтарио, где я живу, отвергли даже эти фильмы.

Можно спорить, эффективна ли подобная стратегия, но это мое сознательное решение — не смешивать искусство и порно. Хотя также можно сказать, что я подрастерял свою революционность или сексуальность.

Со стороны так и выглядит, будто вы утратили страсть к порно.

Все же не совсем так. Просто я уже не ребенок и не могу снимать порно в своем подвале до конца жизни. Хотя я п*здец как это люблю.

Я уже не ребенок и не могу снимать порно в своем подвале до конца жизни.

А раньше вы были сторонником революционных идей?

Мои фильмы скорее критиковали радикальную левизну, чем серьезно поддерживали конкретные революции. Как «Малиновый рейх» критиковал то, что мода и поп-культура захватили ключевые символы революции и, используя их как обертку, продавали какие-то продукты.

Согласно моей теории, все революции должны в итоге провалиться или скатиться. Это часть процесса, так это работает. Возьмем, к примеру, гей-революцию 1970–1980-х: ее цели менялись от желания свободы, автономии и признания до участия в консервативных институциях, где уже давно властвует мейнстримная ориентация. Сейчас очень многие геи работают с теми, кто раньше их угнетал, — людей развращает мейнстрим.

Я все же думаю, что у революции безусловно есть какой-то романтический смысл: она ставит под вопрос существующую структуру власти и пытается ее свергнуть. Тут мне близок Жан Жене, я тоже поддерживаю все революционные движения в мире, пока они не институализируются.

Вы взяли деньги на «Сен-Нарцисс», по сути, у государства — у CBC и Совета по кино и телевидению Квебека. В Украине снять подобную картину за бюджетные деньги практически невозможно. Как вы убедили их профинансировать фильм?

Когда я искал финансирование, то в начале каждой встречи десять-пятнадцать минут повторял, что это не порнофильм. Буквально. Я говорил это снова, и снова, и снова. Ведь если бы я пытался снять порно, они бы не дали мне денег.

Когда я искал финансирование, то в начале каждой встречи десять-пятнадцать минут повторял, что это не порнофильм.

Я хотел испытать себя. Почувствовать, каково это — работать с большой профсоюзной командой, разобраться, как делаются фильмы с финансированием. Я действительно наслаждался съемками «Сен-Нарцисса», потому что у меня были невероятные камеры, потрясающий оператор, свет. И при этом я продолжал делать контент, который заставляет ощутить себя некомфортно.

Как я уже говорил, это другая стратегия. Я не знаю, что буду делать дальше. Я бы хотел снять чертов грязный порнофильм, который окажется за бортом индустрии. Доморощенный и личный. А для такого кино сложно найти деньги и людей, готовых в нем сниматься. Если ты работаешь над такой лентой, ты делаешь это по-партизански, не обращая внимания на то, что зрители будут уходить с показа.

И еще немного о деньгах. Я видел, что вы продаете NFT. Насколько успешно?

Я стараюсь поспевать за технологиями, за вещами вроде криптовалюты. Ведь если ты не делаешь этого, ты зарываешь голову в песок. Я знаю, что криптовалюта плохо влияет на окружающую среду, но не думаю, что хуже, чем мобильные телефоны или самолеты. Тут много лицемерия: «Оу, оу, это вредит окружающей среде». Серьезно?

Я превратил в NFT один из своих ранних экспериментальных фильмов, но он так и не продался. Какой есть антоним слова «бизнесмен»? Я антибизнесмен. У меня плохо с зарабатыванием денег.

Критики часто называют ваши фильмы плохими. Что вы думаете об этом?

Что ж, очевидно, что я делаю фильмы, которые обескураживают людей. Такие типа: «Зачем ты делаешь это?» Я снимаю картины, которые отвращают, пугают. А пять или десять лет спустя о них скажут, что они были сумасшедшими или радикальными. Мои ранние работы умышленно оскорбляют максимально широкую аудиторию. Мой фильм четырежды показывали на «Санденсе», и обычно треть зала уходила с сеанса. Так что можно понять, когда о моих картинах говорят так.

Если говорят, что плохой продакшен, — да, я делал фильмы без денег. Если говорят, что вся актерская игра ужасна, — я снимал кино в четырех странах с порнозвездами, у которых английский не родной, давал им очень сложные диалоги. Чего вы ожидали? Я считаю, что они проделали невероятную работу.

Я не снимал свои фильмы как «стильное кино». Есть много претенциозной еб*нины, которая сделана по идеологическим причинам. Мои фильмы другие.

Мои ранние работы умышленно оскорбляют максимально широкую аудиторию.

Как вы отбираете актеров для своих картин?

Зависит от фильма и контекста. Так, в моих ранних лентах снимались мои друзья. Но работать с профессиональными порноактерами — это совсем другая динамика. Мои фильмы все же более политические, чем они привыкли, и это было испытанием для них.

Я считаю, что работать стоит именно с профессионалами, которые понимают, что они делают в плане порно. Там ведь все по сценарию происходит и порнозвезды обычно совсем не глупые люди, а наоборот.

В Америке сейчас нельзя снимать секс-сцены без специальных секс-инструкторов. Как вы к этому относитесь?

С точки зрения мейнстримной киноиндустрии, это необходимо. Вы же знаете ситуацию с Джеймсом Франко. Работая в порноиндустрии, ты должен следовать определенным правилам: это про здоровье, защиту от венерических заболеваний, возможность сохранить всех в безопасности. Не только про согласие. Согласие, конечно, тоже важно, но это больше о безопасности на разных уровнях.

С другой стороны, это убивает импровизацию, спонтанные вещи. В фильмах 70-х люди как будто по-настоящему еб*лись. Ты такой: «Вау. Это выглядит как настоящая пенетрация!» Сейчас такое сложно сделать.

Как вы создаете доверительную атмосферу на вашей площадке, где люди должны раздеваться и заниматься сексом?

Феликс, который играет в «Сен-Нарциссе» близнецов, идентифицирует себя как гетеросексуал, он никогда раньше не снимался обнаженным. Чтобы установить доверительные отношения, мы обсуждаем границы. Я не заставлял его делать ничего такого, что не было бы до этого оговорено, хоть это и убивает спонтанность. Он сам хотел испытать себя, так что все было нормально.

В «Сен-Нарциссе» и других ваших фильмах церковь — антагонист. Почему вы так ненавидите церковь?

Католицизм меня всегда интриговал. Я рос в очень скучной церкви, которая называлась United Church. Это протестантская секта, в которой нет романтизма, нет драмы.

Когда я делал проект о святых — это была фотовыставка в Мадриде в 2012 году, — то понял, как извращенна, как сексуализированна и фетишизированна была их жизнь. Лизание ран, поцелуи ног и пытки — все это сексуализированное насилие. Это и вдохновило меня. Конечно, это также что-то вроде критики католицизма, который построен на гомосексуальности.

Так вы религиозный человек?

Я не хожу в церковь или вроде того. Я не последователь организованной религии. Может быть, я чем-то похож на отца Эндрю в «Сен-Нарциссе»: для меня бог — это красота. А идея фетиша, возможно, является концептом моей религии. Потому что объект желания, который жаждут фетишисты, — это, по сути, суперрелигиозный уровень. Они столь страстны, столь преданны своему объекту, каким бы он ни был, — это же поклонение. Вот это тип религии, который я почти понимаю.

Для меня бог — это красота. А идея фетиша, возможно, является концептом моей религии.

Религиозный и сексуальный экстаз крепко связаны, мой фотопроект о святых был как раз об этом. Я показывал, как сексуальны религиозные ритуалы в католической церкви или любом другом виде религиозного поклонения. Но я сам не очень страстно предан чему-то. Я скорее наблюдатель, вуайерист.

Теперь понятно, откуда в «Сен-Нарциссе» столько вуайеризма.

Это часть моего постмодернистского метода — я создаю дистанцию между зрителем и экраном, вызываю ощущение дискомфорта из-за того, что человек наблюдает, подглядывает. Я использовал прием фильмов в фильме или черно-белую стилистику, также музыку — недопустимым, неожиданным способом, — прибегал к разным приемам, чтобы заставить людей смеяться. Все это держит аудиторию как можно дальше.

Этот вуайеризм, о котором вы говорите, наводит на ассоциацию с OnlyFans. Что думаете об этом сервисе?

С точки зрения сексуальности, невероятно интересно, что люди из-за пандемии и безработицы, по сути, вынуждены были стать секс-работниками. Как вы знаете, все мы шлюхи, но сейчас это перешло с метафорического уровня на буквальный. Идея использовать свое тело, свою сексуальность ради заработка стала более приемлемой.

Я не против идентифицировать себя как секс-работника, потому что у меня были периоды, когда я снимал гей-порно. Но я представляю, какой это интересный компромисс для других и их морали. Люди очень часто судят о сексуальном поведении других, например когда кто-то за тридцать встречается с двадцатилетним. Такое морализаторство возвращает к ценностям, которые уже отжили свое.

Всегда будут люди, которые делают порно, и люди, которые их осуждают, но при этом смотрят его или шлют другим свои голые фото и дикпики. Это бл*дское лицемерие.

В ваших фильмах отсылки всегда подаются очень прямо. Почти невозможно не заметить руку Карла Теодора Дрейера или Робера Брессона в «Сен-Нарциссе» или замах на Феллини в «Супер 8 1/2». Какие у вас творческие отношения с режиссерами-предшественниками?

В работах режиссеров, которых вы упомянули, Дрейера и Брессона, а также во многих европейских фильмах есть религиозный конфликт или идея духовного. Я имею в виду сомнение, кризис веры. Это очень хорошо для картины — драматические обстоятельства, большой конфликт.

Я предельно честен. Я типа постмодернист, говоря академически — я занимаюсь деконструкцией, использую позаимствованную у структуралистов технику бриколажа. Я вроде как пытаюсь синтезировать из чужих фильмов что-то новое, свой кинематографический продукт. Точка зрения становится моей, но остается референсом на многих других авторов. Я полагаю, это часть моего метода. Это не всегда сознательное решение, иногда так случается, потому что я синефил и думаю о жизни скорее через призму кино, чем наоборот.

Многие авторы пытаются скрыть заимствования, но вы их буквально вываливаете на зрителя.

Я знаю, что краду какие-то части из других фильмов, но не могу вспомнить, из каких именно. Так что это неважно, украдены они или нет. Многие режиссеры подвержены влиянию, но я делаю свои фильмы сознательно, не пытаясь скрыть заимствования. Так было с «Сен-Нарциссом», где я сделал частью сюжета работу Марка Райделла «Лис»: две лесбиянки в лесу и гетеросексуальный незнакомец. Но до меня Райделл украл это у Дэвида Лоуренса.

Я знаю, что краду какие-то части из других фильмов, но не могу вспомнить, из каких именно.

Что вы думаете про специальные награды для ЛГБТК+ режиссеров? Ксавье Долан когда-то назвал подобную награду «унизительной».

Я понимаю Ксавье. Если бы меня пригласили в один город показать мой фильм на международном кинофестивале и ЛГБТК+ фестивале, я бы предпочел международный фестиваль. Это большое событие, больше аудитория, больше кино, меньше идеологии и политики идентичности.

Но я не вижу проблемы в «Квир-пальме». Например, «Тедди» — это прекрасный конкурс. Это более ценно в некотором роде, чем «Золотой медведь». Это престижно и больше про комьюнити, про то, как люди себя идентифицируют с этим призом. Конечно, когда организовывали «Квир-пальму», было так мало квир-фильмов, что у них не хватало контента. Иногда это смехотворно, когда специально ищут квир-контент.

В 90-х я делал откровенно гомосексуальные фильмы, которые отбирали международные кинофестивали. Я показывал фильмы с гей-сексом на «Санденсе», на Берлинале, в Венеции. Тем не менее мой лучший кинофестивальный опыт — это приглашение в те страны, где права квиров только начинают проявляться. Это зачастую маленькие кинофестивали, квир-фестивали. Их устраивают активисты, борющиеся за базовые права, за которые мы в Северной Америке боролись сорок-пятьдесят лет назад. Я был в Колумбии, Чили, Перу, Хорватии, Сербии — лучший опыт. Там невероятная энергия.

Вы часто постите в соцсетях что-то про известных людей, но именно про музыкантов редко. Почему все же запостили Lil Nas X?

Я думаю, что он суперрадикален. Его клип Call Me by Your Name был оглушающим. Он звезда, которая нужна ЛГБТК+. То, что он темнокожий, дополнительно привлекает внимание к странному табу черной сексуальности как таковой. По правде, он разъ*бал конвенцию черной сексуальности, будучи таким супергорячим. Ты не можешь притворяться, что он обычная звезда, как другие. Он танцует на коленях у дьявола. Он безумен. То, что он делает, не выглядит как танец, это скорее *бля в ж*пу. Это вещь, от которой нельзя отмахнуться. В конце концов, он гей и в этом видео принял пассивную роль, которая тоже табу для звезд-мужчин. Невозможно отделить его квир-идентичность от мейнстримного успеха.

Фото на обложке: Mehmet Kaman / Anadolu Agency via AFP