Опытные образцы: Советские эксперименты над селами и их жителями в проекте Евгения Никифорова

Работая над проектом про советские мозаики, Никифоров наткнулся на заметки об этих селах в архитектурной периодике 60-х годов. Описываемые поселения отличались обилием примеров монументального искусства, гигантскими домами культуры и новаторскими общественными пространствами. По задумке советских властей, они должны были стереть разницу между городом и селом.

В 2017-м он впервые посетил несколько таких мест — Калиту, Кодаки и Шабо. Там фотограф увидел необычные архитектурные решения в зданиях кинотеатров, аэродромов, заводов, музеев и общественных центров. Также во всех «экспериментально-показательных» населенных пунктах присутствовал полумифический образ — героя труда или СССР, — с которым связывают постройку села.

Во время своих экспедиций Никифоров продолжает снимать жизнь таких сел, исследуя последствия советского архитектурного и социального эксперимента 50-летней давности. Полина Байцым рассказывает о проекте фотографа, а также о том, кто и зачем делил населенные пункты на перспективные и не очень.

Архитектурные амбиции

Размышлять о советском проекте как об утопическом — уже привычная рамка исторического анализа, с помощью которой объясняют разные партийные инициативы. Архитектура и вне советского контекста долгое время казалась пространством, предоставляющим все для реализации утопических амбиций. Еще до XX века разработкой идеального города увлекался едва ли не каждый архитектор или философ, которому удавалось хотя бы на короткий срок встроиться во властные структуры.

Планировать здание и представлять, как именно будут жить люди внутри начерченных стен, — процесс, всегда граничащий с постановкой социального эксперимента. Именно архитектура могла воплотить советские мечты о «построении коммунистического общества». Так, Ленин, читая «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы, придумал План монументальной пропаганды. Сталин активно поддерживал многолетний проект Дворца Советов, гигантского административного здания, увенчанного стометровой статуей Ленина. Задуманный еще в 1930-х как символ победы социализма и величия СССР, дворец так и не был построен (к слову, в первом открытом конкурсе принимали участие известные мечтатели от архитектуры — директор Баухауса Вальтер Гропиус и модернист Ле Корбюзье).

Планировать здание и представлять, как именно будут жить люди внутри начерченных стен, — процесс, граничащий с постановкой социального эксперимента.

Перепланировка экстерьеров и интерьеров стала важной частью хрущевской кампании по «развенчанию культа личности». Еще в 1955 году Хрущев инициировал переход к типовой архитектуре, чтобы «бороться с излишествами в проектировании и строительстве». Это фактически означало отказ от архитектурного стиля, сформированного с оглядкой на личные предпочтения Сталина, — сталинского ампира. Массовое строительство по заранее разработанным типовым проектам значительно ускорило и удешевило восстановление страны после Второй мировой войны.

Но быстро не значит хорошо: поскольку проекты разрабатывались в одной местности, а реализовывались в другой, то некоторые элементы домов (вроде крыш, окон, дверей) часто приходилось переделывать самим жителям. Качество новых материалов — шлаковых блоков и ваты, гипсовых плит, сухой штукатурки и сборных железобетонных деталей, особенно важных для типового строительства, — не всегда было удовлетворительным.

В Украине типовое строительство дало толчок распространению мозаик, витражей и рельефов, совокупность которых советские искусствоведы называли «монументально-декоративным искусством». Декорирование фасадов и интерьеров помогало избежать скопления безликих коробок в жилых массивах и обозначить функции зданий в общем ландшафте.

Поселки, «перспективные» и не очень

Меньшую огласку, но не меньший размах приобрела другая утопическая инициатива СССР — создание «экспериментально-показательных» сел. Идея была очередной попыткой разрешения противоречия города и села, существовавшего со времен создания Советского Союза.

Еще в начале 1920-х большевики пережили болезненное столкновение с реальностью, провернув «революцию пролетариата» в аграрной стране, где класс, который «скинул с себя свои оковы», только начал формироваться. На этом фундаменте разочарования и развернулась репрессивная политика коллективизации. Продолжалась она и в послевоенное время, особенно на территориях Западной Украины, недавно вошедших в состав СССР.

В конце 1950-х стремление государства стереть различие между городом и селом перешло на новый уровень: партийное руководство взялось за «модернизацию социально-бытовой инфраструктуры» сел, соединив ее с типовым строительством. Эта инициатива пересекалась с отдельными попытками колхозов и региональных центров «уравнять сельский и городской уровни жизни».

Например, в 1957 году колхоз «Советская Украина» Черкасской области начал финансировать постройку новых общественных зданий и жилых домов в регионе. Черниговский же обком партии планировал всего за пару лет построить 1 936 клубов и расширить сеть образовательных и бытовых учреждений, а в Ровенской области собирались возвести 102 клуба, 190 летних киноплощадок и 14 кинотеатров.

В конце 1950-х стремление государства стереть различие между городом и селом перешло на новый уровень: взялись за модернизацию сел, соединив ее с типовым строительством.

Словарь партийных документов довольно ограничен и зациклен: в 1959 году Киевский областной совет принял программу с формулировкой «по улучшению культурно-бытовых условий» — целью было превращение колхозных сел в «населенные пункты городского типа» в течение пяти-шести лет. При этом нужно было обязательно продемонстрировать «новейшие достижения коммунального и культурно-бытового обслуживания».

Даже в таких словосочетаниях, особенно в привычном нам «поселок городского типа», считывается желание тотальной урбанизации, где идеализированная городская жизнь выступает стандартом хорошей жизни в развитой, обязательно технологичной (холодная война все-таки!) стране. Как второй маркер времени в этом лексиконе обнаруживается постепенное слияние «культуры» и «быта», что отразилось и на застройке, — количество домов/дворцов культуры и разнообразных клубов в селах стало расти. Все это способствовало тому, что партия, сочиняя рекомендации по проведению мероприятий, навязывала свое представление о «досуге советского гражданина» и в некоторой мере его контролировала. Хотя на практике рекомендации далеко не всегда выполняли или их соблюдали лишь формально.

В словосочетании «поселок городского типа» считывается желание тотальной урбанизации.

В 1961 году программа трансформации приобрела государственный масштаб. Уравнять социально-бытовые условия жизни города и села обещали уже к началу 1980-х. Предстоящую декаду (1961—1971) объявили «первым десятилетием развернутого построения коммунизма», временем радикальных перемен. В Украине за «постройку коммунизма» особо активно принялся Черкасский сельский обком, решивший, что местным колхозникам хватит и половины отведенного срока на 465 домов культуры, 286 библиотек, 500 детских садов и 279 стадионов. Но за это время смогли построить лишь 8% от запланированного.

Уже через пару лет стало ясно, что колхозам на все не хватит ресурсов. Потому в середине 1960-х партия, не меняя риторики, заметно сместила фокус программы со «всех сел» на «некоторые села». Теперь решили развивать только «перспективные» поселения.

Для определения «перспективности» даже придумали специальные критерии: помимо прочего, учитывали величину села, связь с райцентром, наличие заводов, а также памятников культуры, близость рек и лесов, состояние жилфонда и благоустройство (тоже советская фраза, перекочевавшая в словарь современных коммунальных служб Украины), характер ландшафта. Населенными пунктами с «благоприятными условиями» считали поселки, в которых проживало больше 500 человек, на 100% обеспечивающих работу местных промышленных объектов, «удовлетворительными» — 200-500 человек и 50% соответственно. Все прочие села расценивались как «неперспективные» и в основном подлежали расселению.

Расселение должно было завершиться к 1968 году. В число «перспективных» вошли 18 846 сел (а всего, по данным 1975 года, в Украине их было 31 077). К 1977-му проекты комплексной застройки были готовы для 15 784 из них. В разработке участвовали более 30 проектных организаций.

Из «неперспективных» в «образцовые»

«Экспериментально-показательные» села возникли в связи партийным постановлением 1964 года, которое дало старт переселению жителей из «неперспективных» и параллельному обустройству «образцовых». В 1966—1970 годы завершили 15 новых сел, к 1975-му их стало около 30, а всего запланировали и закончили 41 такой объект.

Новые поселения отличали две важные черты: «образцовые» села служили для пропаганды и легитимации партийного режима и предоставляли архитекторам экспериментальную площадку. В отличие от практики городского типового строительства проекты этих населенных пунктов уже учитывали специфику местности, причем вплоть до таких деталей, как глубина грунтовых вод, количество зеленых насаждений и размещение холодильника в селе. К разработке перепланировки иногда привлекали местных жителей и так называемых районных архитекторов, которых определяли как «непосредственных проводников строительной политики на селе». В конце 1960-х — начале 1970-х киевский Союз архитекторов даже проводил семинары с районными архитекторами, где они могли проконсультироваться с «квалифицированными», то есть более высокопоставленными коллегами.

Экспериментальный подход к архитектуре действительно проявлялся на практике. Например, некоторые общественные центры сначала строили, а уже потом обсуждали с архитекторами и вносили правки. Это, с одной стороны, давало создателям больше свободы в выборе форм и материалов, а с другой — влияло на повседневную жизнь сельских жителей.

Общественные центры сначала строили, а уже потом обсуждали с архитекторами и вносили правки.

За нарочитой показательностью и одержимостью ландшафтом подобных проектов нередко скрывалась незаинтересованность в потребностях реальных людей. Тех самых, которым после переезда из родных мест, в том числе и за собственный счет, приходилось обживать эти экспериментальные поселения.

Фото: Евгений Никифоров