Кроме «Дау»: Жизнь под стеклом в вуайеристском проекте Джоша Хэрриса

Участвовавшие в съемках «Дау» непрофессиональные актеры два года жили в декорациях, имитирующих закрытый советский институт 1930-х годов. Они не пользовались современной техникой, носили одежду, сшитую по советским выкройкам, и ели пищу, расфасованную в советские упаковки. В итоге фильмы Хржановского сравнивали с программами «Большой Брат» и «За стеклом», где участники также соглашались жить в закрытом пространстве под присмотром видеокамер. Однако в большей степени проект Хржановского напоминает детище главного интернет-предпринимателя конца 1990-х Джоша Хэрриса, устроившего свою версию «Дау» в Нью-Йорке.

Еще до появления первых соцсетей Джош Хэррис предсказал, что новое столетие станет веком наблюдения — человечество будет одержимо желанием наблюдать и быть под наблюдением, участвовать в жизни других людей в режиме онлайн. Один из пионеров интернета, Хэррис в свои двадцать шесть основал Jupiter Communications (1986) — первую компанию исследований интернет-рынка. Через два года она выйдет на биржу и сделает предпринимателя самым перспективным гражданином США в возрасте до тридцати. Через шесть лет он запустит первую интернет-телевизионную компанию Pseudo, продюсировавшую многочисленные развлекательные каналы. Но главный символический капитал Хэрриса состоял в другом: он знал, каким тоталитарным и вместе с тем свободным пространством станет интернет, и показал это в двух своих главных проектах.

«Гетсби Всемирной паутины», «Уорхол веба», «парень с Кремниевого переулка», Джош Хэррис одним из первых освоил жанр реалити-шоу в виде бесконечной вечеринки в реальном времени. Зимой 1999 года он арендовал заброшенный склад в нью-йоркском районе Трайбека и, заручившись помощью арт-кураторов, инженеров и строителей, переделал его в место под названием Quiet, одновременно напоминающее тюрьму Гуантанамо и непросыхающую «Серебряную фабрику» Уорхола. Хэррис хочет отобрать 60 человек, готовых встретить новое тысячелетие будучи целый месяц запертыми на складе под невидимым прицелом 110 видеокамер, транслирующих запись в интернет.

Новое столетие станет веком наблюдения — человечество будет одержимо желанием наблюдать и быть под наблюдением.

Собеседование с потенциальными участниками проводил бывший следователь ЦРУ, под видеозапись — совсем как в первом отделе института «Дау» — допрашивающий их о личной жизни, психическом здоровье, сексуальных предпочтениях и ориентации. Чтобы вообразить болезненность «интервью», достаточно посмотреть эпизод с девушкой, доведенной до истерики расспросами о том, под каким углом она вскрывала бритвой вены.

Те же, кто проходил кастинг, попадали в проект-оксюморон, в котором соединялись вседозволенность мира де Сада и строгость пенитенциарных учреждений. Стеклянные, как в паноптиконе, стены и полы, выстроенные в ряд казарменные кровати, всего один душ и оранжевая тюремная униформа уживались с баром с коктейлями, ночным клубом «Ад» и изысканными мишленовскими блюдами. Режиссер Онди Тимонер называла Quiet тоталитарным пространством, в то время как прозаик и журналист Джонатан Эймс, прибывший на склад в качестве репортера The New York Press, признался, что неистребимый душок травы скорее напоминал о битниках, скрещенных с интернет-гиками.

Quiet был открыт для каждого: весь декабрь микрогосударство было главным развлекательным центром Нью-Йорка. Задолго до введения в интеллектуальную повестку терминов «иммерсия» или «интерактив» Хэррис свел воедино аудиторию и спектакль. Поглазеть на стеклянный зверинец и даже взаимодействовать с его обитателями мог кто угодно. На склад бесплатно пускали всех желающих, так же без проблем они могли покинуть помещение — в отличие от его постояльцев.

На самом деле в Quiet бесплатным было все — точнее, другим был «платеж». Соглашаясь стать членом (но не гостем) гедонистическо-мазохистской паствы Хэрриса, участник расплачивался свободой и приватностью. По прибытии жители бункера подписывали отказ от прав на собственные данные: все, что было записано на видеокамеру, становилось собственностью компании Хэрриса — задолго до возникновения корпораций вроде Facebook.

В каждой спальной капсуле были телевизор и камера, так что любой участник мог переключать каналы, подсматривать за той или иной комнатой, наблюдать, как люди едят, испражняются, принимают наркотики и занимаются сексом, — осознавая, что сам может быть наблюдаемым. Предельный вуайеризм, граничащий с незащищенностью от постороннего взгляда, — Хэррис, сегодня едва ли, хоть на 1/10, известный, как Цукерберг, точнее всех предсказал, какими будут киберпространства и соцсети, где каждый может подглядывать, но при этом не может спрятаться сам.

Вечеринку — все же дотянувшую до нового миллениума — остановил рейд оперативной группы по приказу мэра Руди Джулиани, в свое время очистившего Таймс-сквер от проституции и наркоторговцев. В подвале склада находился тир, где участники могли спускать пар: по одной версии, представителей городских властей вовсе не смущали бесконечные оргии на складе, но достали звонки невысыпающихся соседей. По другим сведениям, Джулиани подумал, что граждане Хэррисленда являются членами хилиастического культа.

Участник мог переключать каналы и наблюдать, как люди едят, испражняются, принимают наркотики и занимаются сексом.

В следующем, куда менее радикальном проекте Хэррис отваживается направить камеры на самого себя. «Мы живем публично» (впоследствии так назовут и фильм-интервью 2009 года) представлялся миниатюрой баснословно дорогого Quiet. Напичкав свои апартаменты на Бродвее звукозаписывающими устройствами и автоматическими камерами, Хэррис запирается там на сто дней вместе со своей девушкой Таней Коррин. Загерметизированная капсула квартиры, бесконтактная доставка продуктов, никаких посетителей, лишь присутствие тысячи виртуальных призраков. 2000-й, за три года до изобретения MySpace, чат-платформ и популярности стриминга. На сайте проекта каждый желающий мог подключиться к транслируемому в реальном времени шоу. Экран делился на две части: первая показывала запись камер, вторая же служила чатом, где пользователи могли комментировать происходящее, советовать, чем заняться паре, а иногда даже пробовать ей что-то приказывать, будто это персонажи Sims.

Зритель выбирал, на чью сторону стать во время ссоры пары, или мог советовать, какую позу принять во время секса.

В книге «Одинокий город» английская журналистка Оливия Лэнг пишет, что за декорациями Quiet, построенного как общество спектакля, прятался Хэррис-режиссер. «Наблюдая отснятые допросы или как группа в оранжевом таращится на пару, занимающуюся сексом в душе, не можешь избавиться от мысли, что кто-то незримый дергает за ниточки — кто-то, готовый делать что угодно, лишь бы все было зрелищно, лишь бы накалить страсти, лишь бы зритель не соскочил с крючка». В «Мы живем публично» режиссером стал сам зритель. Он выбирал, на чью сторону стать во время ссоры пары, мог советовать, какую позу принять во время секса, что приготовить Джошу на завтрак. Когда пара ссорилась, пользователи в основном поддерживали Таню: подталкивали ее выгнать Хэрриса на диван, не разговаривать, даже нарушить главное правило проекта и открыть дверь и выйти.

Последнее и вправду произошло. В 2000 году ко дну начинают идти биржи, лопается пузырь доткомов, на которых заработал миллионы Хэррис. Он теряет значительную часть состояния, рейтинг текущего шоу падает, Джош все больше закрывается от Коррин, которая в итоге принимает решение с ним расстаться и выбыть из проекта. Хэррис все же «доживает» проект до конца под скучающим взором почти рассеявшихся за 100 дней пользователей. Как только «Мы» завершится, Хэррис прибегнет к другой самоизоляции: уедет на яблочную ферму и почти безвылазно проведет там два года, прежде чем вернется в медиатусовку в середине 2000-х.

Хэррис пытался создать онлайн-общность. Хотел стать по другую, объективирующую сторону камеры и монитора, наголо, как раньше не делали, экспонировать свой быт, «завербовать» в личные отношения тысячу виртуальных партнеров — но пришел к одиночеству, сопровождающемуся лишь шушуканьем чата.

Все фото: сайт фильма We Live in Public
Для обложки использованы фото с сайта фильма We Live in Public