«Мы видели, как монахини убивают детей»

Статья публикуется в сокращении. Полную версию читайте на сайте Buzzfeed.

«Сначала я услышала звон разбитого стекла, а потом увидела мальчика, который вылетел из окна четвертого этажа», — вспоминала Салли Дэйл. Она подняла глаза и увидела в окне силуэт монахини. Во дворе в этот момент были только двое: сама Салли и ее сопровождающая, другая монахиня, которая схватила девочку за ухо и утащила в другой конец двора. «У тебя слишком богатое воображение, — прошипела она. — С тобой надо что-то делать».

Это случилось в 1944 году: Салли в тот день переселили во «взрослую» спальню (обычно это происходило в шестилетнем возрасте, хотя воспитанники приюта Святого Иосифа далеко не всегда точно знали свой возраст, а иногда и имя). В 1996-м Салли рассказала эту историю под присягой в рамках судебного процесса, когда 28 бывших воспитанников приюта подали иски против монахинь, епархии и социальной службы, курировавшей учреждение.

Я пересматривала видеозапись ее показаний 20 лет спустя. За эти годы произошло немало скандалов, связанных с католической церковью, но история приюта Святого Иосифа так и осталась неизвестной широкой публике — история физического и психологического насилия над детьми, имевшими несчастье там оказаться.

…Только в XX веке через детские дома и приюты прошли более 5 миллионов американцев. Рекордное количество приютов — более 1 600 — было зафиксировано в 1930-х. Некоторые из них имели государственное финансирование, но большинство относилось к религиозным организациям — в том числе к католической церкви. Конечно, насилие в приютах — проблема не только американская, но в других странах это рано или поздно становилось поводом для громких судебных разбирательств. Однако в США такие истории редко выходят наружу и еще реже доходят до суда. Мне потребовалось несколько лет, чтобы собрать информацию о том, что происходило в приюте Святого Иосифа.

Как и большинство воспитанников учреждения, Салли Дэйл десятилетиями молчала о том, что ей пришлось пережить. Даже супруги, дети, внуки бывших воспитанников понятия не имели об их приютском прошлом. Так продолжалось до тех пор, пока не нашелся человек, который дал им шанс быть услышанными, — адвокат Роберт Уидман. Это дело оказалось самым мучительным в его карьере, оно подкосило его эмоционально и едва не разрушило его адвокатскую фирму: на него обрушилась вся мощь католической церкви.

Это дело оказалось самым мучительным в его карьере.

…Все началось с того, что в 1993 году к другому адвокату, Филипу Уайту, обратился необычный посетитель. Джозеф Баркин рассказал, что недавно женился, и супруга пришла в ужас при виде чудовищных шрамов на его гениталиях. Баркин признался ей, что шрамы — напоминание о приюте Святого Иосифа, где он провел несколько лет в начале 1950-х. Порезы нанесла одна из монахинь — он даже не знает, чем именно, помнит только, что все вокруг было в крови.

Жена настояла, чтобы Баркин прошел психотерапию. Он обратился к двум священникам епархии, чтобы возместить расходы или как минимум получить извинения, но не нашел понимания. Теперь он хотел судиться.

Он пришел по адресу: Филип Уайт всю жизнь посвятил расследованиям насилия над несовершеннолетними. Он рассказал мне, что до 1980-х такие дела почти не имели шанса получить ход в суде — было принято считать, что эти процессы слишком травматичны для жертв, а доказать вину практически невозможно. Уайт и его коллеги годами работали с социальными службами, полицией и органами опеки, чтобы ситуация начала меняться. Они разработали принципиально новые правила взаимодействия с жертвами абьюза: чтобы им, например, не приходилось давать показания в присутствии насильников. Но за все годы работы Уайт еще не слышал ничего подобного тому, что рассказал ему Баркин.

Уайт по опыту знал, каким сложным будет это дело. Учитывая, что прошло почти полвека, ему будет слишком трудно найти доказательства, а церкви — слишком легко подвергнуть воспоминания жертвы сомнениям. Но самое сложное — убедить присяжных: они и в виновность священников обычно отказывались верить, что уж говорить о монахинях. И все-таки Уайт решил взяться. В надежде привлечь к процессу других воспитанников приюта он провел пресс-конференцию с участием Баркина.

Откликнулось 40 человек. Уайт организовал для бывших воспитанников приюта группу поддержки, и очень скоро ее численность возросла до 80 человек. Встречи участников группы были абсолютно непредсказуемы. Некоторые заявляли, что годы, проведенные в приюте, стали лучшим временем в их жизни. Другие утверждали, что жестокость и насилие в стенах учреждения были нормой. Одна пожилая женщина, жившая в приюте в 1920-х, рассказав свою историю, разрыдалась от страха: Бог обязательно накажет ее за то, что она произнесла это вслух! Кто-то написал Уайту, что епархия уже отправила в группу поддержки шпиона. Примерно в это же время один из бывших воспитанников покончил с собой.

В 1994 году Уайт организовал масштабный съезд «выживших в приюте Святого Иосифа». Среди прочих приглашение получила и Салли Дэйл. Сначала она была не в восторге: все эти годы Салли изо всех сил старалась не вспоминать о приюте. Но любопытство победило.

Некоторые женщины окликали друг друга по номерам: «32-я! 14-я!»

На собрание съехалось около 60 бывших воспитанников. Некоторые женщины окликали друг друга, но не по именам, а по номерам: «32-я! 14-я!» Слово мог взять любой желающий. Кто-то вспоминал, как его запирали в чулане. Кто-то рассказал, как монахиня велела группе старших мальчиков изнасиловать его. Один из пришедших обратился к своему соседу: «Я пришел, потому что я издевался над тобой в приюте. Я просто хочу извиниться. Мне всю жизнь потом было стыдно». Затем одна из женщин стала рассказывать, как монахини тыкали ее лицом в рвоту, и Салли вдруг вспомнила, что такое проделывали и с ней. И не просто вспомнила, а как будто снова услышала голос монахини: «Тебе придется все это съесть! В следующий раз не будешь такой упрямой!»

Слушая одну чудовищную историю за другой, Салли чувствовала, будто в ее сознании сломалась какая-то стена, и воспоминания хлынули наружу. «Нет, нет, нет, это неправда», — повторяла она, но память было уже не остановить.

…Она снова в приюте. Ей шесть лет или даже меньше. Ее собирались наказать за то, что она бегала по спальне. Сестра Джейн уложила Салли лицом вниз и задрала платье, положила рядом ремень и вызвала швей Еву и Ирен — единственных людей во всем приюте, с которыми Салли чувствовала себя в безопасности.

Ева вошла в комнату и замерла. Потом молча вышла. Следующей зашла Ирен, но и она отказалась исполнять наказание. Наконец вызвалась сестра Мэри. Она хлестала Салли что есть мочи, по всему телу, от шеи до лодыжек. Девочка изо всех сил старалась сдержать слезы, но это только раззадоривало монахиню. «Ты у меня заплачешь!» — кричала она, нанося все новые удары. И в конце концов Салли действительно заплакала.

После экзекуции возмущенная Ирен принесла исполосованную девочку в кабинет настоятельницы. «Разве можно так обращаться с ребенком?!» — спросила она. Настоятельница невозмутимо заметила, что Салли все равно закончит исправительной колонией. Зато впоследствии, когда Салли грозило наказание, Ирен сама брала инициативу: раз уж она была не в силах предотвратить порку, она могла хотя бы бить не так сильно.

…Через некоторое время к Уайту обратился епископ с официальным предложением: $5 тысяч каждому потерпевшему в обмен на отказ доводить дело до суда. Уайту очень не нравилось такое развитие событий, но он понимал: из-за срока давности многим делам все равно не дадут хода, а $5 тысяч для бывших воспитанников были серьезными деньгами. Уайт сказал клиентам, что не вправе решать за них, но если они хотят уладить дело таким образом — что ж, он готов помочь.

Компенсацию получили 100 человек. Уайт помогал составлять официальные запросы на имя Билла О’Брайана, адвоката, представлявшего интересы церкви. «Дорогой Билл, К. вспоминает, как сестра Мадлен и сестра Клэр наносили ей удары по голове, таскали за волосы, били по лицу, сбивали с ног». «Дорогой Билл, С. до сих пор боится заходить в чуланы». «Дорогой Билл, сестры кололи Л. швейными иглами всякий раз, когда она отвлекалась».

Одна из жертв захотела встретиться с епископом лично. Он благодушно сказал, что если бы современные законы действовали во времена их детства, его собственный отец сел бы в тюрьму по обвинению в жестоком обращении с детьми. Но ничего, епископ это как-то пережил и не понимает, почему другие люди так на этом зацикливаются. «Но мы же были просто детьми!» — попыталась достучаться до него бывшая воспитанница приюта. «Ну а монахини были просто несчастными женщинами. У них не было своих детей, и они не знали, как с ними правильно обращаться».

«Монахини были просто несчастными женщинами. У них не было своих детей, и они не знали, как с ними обращаться».

…Следующим адвокатом, взявшимся за дело приюта Святого Иосифа, был Роберт Уидман. Он начал с того, что в 1996 году отправился в Вермонт, чтобы встретиться с каждым бывшим воспитанником, который пожелает с ним говорить, — ему хотелось разобраться, насколько обоснованы обвинения. Сомневаться не приходилось: очень уж схожими оказались воспоминания людей, которые жили в приюте в разные годы и даже десятилетия. Не сговариваясь, они вспоминали, как их запирали в резервуарах для воды и в чуланах, как пороли линейкой, веслом, ремнем, как держали их ладони над горящими спичками, как заточали на несколько часов, а то и дней, на жутком чердаке. Приют наложил отпечаток на всю их дальнейшую жизнь: многие воспитанники попадали в тюрьму, другие страдали от зависимости (и то и другое защитники обязательно используют, чтобы дискредитировать их свидетельства в суде, понимал Уидман).

Он не был уверен, что это дело ему по силам. Уидман все еще сомневался — пока не познакомился с Салли Дэйл.

Они проговорили несколько часов. Тогда-то она и рассказала ему о мальчике, которого монахини выбросили из окна. Рассказала, как однажды сестры приказали ей достать мяч из костра, и ее одежда загорелась. Рассказала о мальчике, который утонул в озере. И о другом мальчике, которого убило электрическим током, а потом сестры заставили ее поцеловать его, лежащего в гробу. Уидман попросил ее записать все, что удастся вспомнить, — и в течение следующих месяцев она посылала ему пугающие детальные отчеты.

«…Прошлой ночью я как будто видела сон о приюте — вот только я не спала. Я видела, как сестра пришла за мной в спальню и приказала следовать за ней. В ее комнате она начала трогать меня и засовывать в меня пальцы — мне было очень больно, но я боялась и пикнуть, чтобы ее не разозлить. Она взяла мои руки и приказала растирать все ее тело… Отсылая меня обратно в спальню, она велела никому об этом не рассказывать.

…Когда я стала старше, я иногда присматривала за малышами в яслях. Я видела, что там творится, но мне некому было рассказать. Иногда зимой сестры ставили малышей на батареи отопления и толкали, их ножки застревали между стеной и радиатором, и когда их наконец высвобождали, у них были ожоги. А если они плакали, их запирали в те же самые чуланы, в которые когда-то запирали меня. Я слышала их крики, но ничем не могла помочь — ключи монахини носили с собой».

…Уидман говорил всем бывшим воспитанникам, что готов представлять их в суде, но что процесс будет тяжелым: нанятые церковью защитники будут давить на самые больные места, подвергать сомнению каждое их слово, впутают в дело их семьи — и все это безо всякой гарантии на успех. Тем временем свидетельств о насилии в приюте становилось все больше. Одна из женщин, например, припомнила такое наказание: она должна была 50 раз ударить саму себя по лицу, и если монахиням удары казались недостаточно сильными, они «помогали». Другая рассказала, как однажды дежурная монахиня приказала ей убрать за девочкой, которую вырвало при всех. Та попыталась найти тряпку, но сестра ответила: «Ты знаешь, о чем я. Наклонись и слижи все». «Это было нечестно, но я понимала: если возразить — пострадаю и я, и остальные девочки. Поэтому я сделала, что приказывали».

Многие свидетельства совпадали: так, сразу несколько женщин вспомнили день, когда их собрали для присутствия на экзекуции. Сначала жертву жестоко избивали, потом в ход пошли горящие спички. Ее руки держали над пламенем до тех пор, пока она не призналась в том, в чем ее обвиняли: в краже конфеты. «Расскажете хоть кому-нибудь — и больше никогда не увидите родителей», — пригрозила присутствующим одна из монахинь. Оказалось, что в приюте Святого Иосифа жили далеко не только сироты: сюда попадали дети из бедных и неблагополучных семей. Некоторые родители сами приводили детей в приют в надежде, что здесь они будут в безопасности, других привозили органы опеки. Но как только двери за детьми закрывались, они оказывались в альтернативной реальности, где у них даже имен больше не было: сестры звали их по номерам.

«Расскажете кому-нибудь — и больше никогда не увидите родителей».

При этом официальную информацию о работе приюта было почти невозможно отыскать, обнаружил Уидман: редкие публикации в прессе описывали веселые экскурсии или торжественную установку лифта. Приют был закрыт в 1970-х, но в здание до сих пор не пускали посторонних.

…Салли вспомнила, как однажды летом обитатели приюта отправились на ближайший пляж. Она видела, как от берега отошла лодка с двумя монахинями и воспитанником. И сама Салли, и другие дети уже бывали в этой лодке, так что она точно знала, что произойдет дальше. Добравшись до глубины, монахини сбрасывали детей в воду — они говорили, что это научит их плавать. Салли слышала крики мальчика, видела, как его выбросили за борт. Она ждала его возвращения на берег, но напрасно. По дороге домой она спросила монахиню: он что, утонул? «Не беспокойся, — ответила та. — Его просто забрали домой насовсем».

Были и другие таинственные исчезновения. Например, та девочка, которую монахини столкнули с лестницы. Именно Салли тогда помогала Ирен доставить ее в больницу; «Что, опять несчастный случай?» — спросил кто-то из врачей. Позже Салли пыталась справиться у сестер о здоровье жертвы, но услышала то же самое, что и всегда в таких случаях: родители девочки забрали ее домой. Больше Салли не задавала вопросов.

Не спрашивала она и про Мэри Кларк — свою любимицу из ясельной группы. Монахини невзлюбили Мэри за то, что она никогда не плакала, как другие дети: даже когда она тряслась от рыданий, глаза оставались сухими. Сестры не жалели сил, чтобы заставить ее плакать «как положено»: лупили, сбивали с ног, натирали глаза луком. Однажды разъяренная монахиня потащила девочку к настоятельнице — и больше Салли ее не видела. Позже она слышала от девочек постарше, что Мэри тоже «забрали домой родители».

И наконец, тот мальчик, который, по слухам, сбежал из приюта — и, проползая под каким-то забором, был убит электрическим током, потому что у него на голове была железная каска. Чтобы преподать Салли и другим непослушным воспитанникам урок, монахини привели их на похороны. Мальчик лежал в открытом гробу — почерневший, обугленный, не похожий на человека. И сестра заставила Салли поцеловать его. «Вздумаешь убежать — с тобой случится то же самое», — шепнула монахиня, когда девочка склонилась над гробом.

Салли изо всех сил старалась не думать о происшедшем, поэтому тем вечером попыталась поскорее заснуть. Спать воспитанницы должны были в одинаковых позах: на боку, со сложенными под головой ладонями. Если во сне кто-то из девочек прятал руки под одеяло, монахини будили ее пощечиной, если кто-то пытался перевернуться на другой бок — таскали за волосы. Когда много лет спустя бывшие воспитанницы встретились, оказалось, что большинство из них до сих пор спит только в этой позе.

…Дело Салли Дэйл — первое из многих — было направлено в суд в июне 1996-го. Еще несколько десятков дел были на подходе. Уидман собирался объединить их в один общий судебный процесс: свидетельства потерпевших дополняли друг друга, и только так был шанс противостоять такой махине, как католическая церковь. Но церковные защитники не собирались давать жертвам эту возможность: они настаивали, чтобы каждое дело рассматривалось отдельно.

Время было главным союзником защиты. Нанятые церковью адвокаты не упускали случая напомнить, что все события происходили много десятилетий назад, а «некоторые обвинения устарели еще до начала Второй мировой войны». Это была эффективная и очень циничная стратегия — если учесть, что многолетнее молчание жертв было прямым следствием все того же насилия. В приюте их жестоко наказывали за любую попытку пожаловаться и день за днем вдалбливали мысль: всем плевать на ваши страдания, вам никогда никто не поверит, и вообще, вам все это привиделось. Жертвам потребовались десятилетия, чтобы снова научиться доверять собственному опыту.

Тем не менее список жертв все рос, а вместе с ним и список насильников: помимо сестер обвинения теперь касались двух священников и нескольких работавших в приюте мирян. Среди них, например, Фред Адамс, который до сих пор является многим выпускникам приюта Святого Иосифа в кошмарах. Одного из мальчиков он подвесил к потолку, привязал к его члену веревку и дергал ее так, что мальчик раскачивался из стороны в сторону. «Когда-нибудь ты пойдешь воевать за Америку, и если тебя захватят в плен, ты должен будешь уметь выносить пытки, чтобы не подвести товарищей, — объяснял Адамс. — Это просто тренировка».

«Это тренировка. Когда-нибудь ты пойдешь воевать за Америку, и если тебя захватят в плен, ты должен будешь уметь выносить пытки».

Человеческая память способна вытеснить травматичные переживания на долгие годы, но достаточно малейшего триггера, чтобы они вернулись. Уидман вспоминает судебное заседание, где свидетельница защиты, бывшая воспитанница приюта, довольно позитивно описывала жизнь там. Но, услышав имя одной из монахинь (которую особенно часто обвиняли в сексуальном насилии), женщина вдруг замерла на полуслове. Она выглядела так, будто ее хватил удар. «О господи, — сказала она наконец. — Я вспомнила. Я вспомнила, что она со мной делала». Защитники пришли в ярость: «Вы что, подкупили ее?!» — кричали они Уидману, но он был изумлен не меньше остальных. Эта женщина и дальше проходила по делу как свидетельница — но уже как свидетельница обвинения.

…Одна из самых темных и неисследованных страниц истории приюта Святого Иосифа — дети, погибшие там. О них упоминала не только Салли Дэйл. Женщина по имени Шерри Хустис рассказала, что одна из сотрудниц иногда брала ее с собой на ночные обходы. На одном из таких обходов они услышали крики и обнаружили двух монахинь, принимающих роды у третьей. На следующий день, придя в ясли, Хустис действительно обнаружила там новорожденного и своими глазами видела, как одна из монахинь положила ему на лицо атласную подушечку. Когда она снова подняла ее, ребенок уже не двигался.

Другой воспитанник вспоминал, как один из мальчиков однажды не пришел на ужин. Его отправились искать и обнаружили привязанным к дереву неподалеку от детской площадки. К тому времени, как его нашли, он уже умер от переохлаждения.

Салли Дэйл рассказала, как однажды она мыла окна в паре с другой воспитанницей, Патти Зено. Патти, стоя на подоконнике, протирала окна с внешней стороны, а Салли придерживала ее за лодыжки, когда в комнату вбежала разъяренная монахиня и с силой толкнула Патти, так что та почти выпала из окна. Только чудом Салли удалось втащить ее обратно на подоконник. Патти пострадала за то, что однажды пожаловалась на монахиню.

Уидман понимал, что с этим в суд точно идти бесполезно — нет ни тел, ни свидетелей, ни доказательств. Он решил сосредоточиться на защите интересов живых.

…На первом слушании дела Салли продемонстрировала присутствующим многочисленные шрамы. Этот — от утюга, который сестра Бланш прижала к ее руке. Сломанный мизинец на ноге — напоминание о том, как сестра Клэр толкнула ее. Эти шрамы на руках появились после того, как сестра Доминик приказала ей почистить огромный кухонный миксер, пока он еще работал. И еще множество шрамов — от ударов, ожогов, переломов.

Она рассказала, что одной из наград за хорошее поведение воспитанников была возможность «послужить Богу», как называли это сестры. В роли Бога выступал приютский капеллан отец Девой: дети накрывали на стол в его комнате, подавали еду, прислуживали за обедом. Когда Салли впервые удостоилась этой чести (она тогда была совсем маленькой), отец Девой залез ей под юбку, стащил трусики, ощупал и сказал, что у нее «миленькие булочки». В следующий раз, когда он попытался проделать то же самое, девочка вылила суп ему на колени. «Объясните, что именно в действиях отца Девоя вы расцениваете как сексуальное насилие? — невозмутимо допрашивал ее адвокат Джек Сартор (которого в адвокатских кругах не зря прозвали Дартом Вейдером). — Вы действительно считаете, что если пожилой мужчина, священник, невинно ущипнет маленькую девочку — это сексуальное насилие?»

«Вы действительно считаете, что если пожилой священник, невинно ущипнет маленькую девочку — это сексуальное насилие?»

Когда Салли рассказала о выброшенном из окна мальчике, адвокат пренебрежительно уточнил: «Откуда вы знаете, что это не ваши фантазии?» Он придирался к каждой ее фразе, пытался поймать ее на хронологических неточностях и создать впечатление, что ни одному ее воспоминанию нельзя доверять. Видеозапись ее показаний длится 19 часов и выглядит настоящей пыткой.

Впрочем, к такой тактике прибегали все церковные защитники. «Сколько раз вас насиловал воспитатель? В течение какого времени? Сколько раз в неделю это случалось? Что-то цифры у вас не сходятся…» — допытывался адвокат у другого потерпевшего, Дэйла Грина. «На какую глубину ее пальцы проникали в вашу вагину — больше или меньше чем на полдюйма?» — спрашивал еще один защитник у бывшей воспитанницы, рассказавшей о регулярном насилии со стороны монахини. Женщина не смогла вспомнить: в конце концов, ей тогда было всего 5 лет. «Тогда ответьте: больше или меньше чем на четверть дюйма?», «Наверняка вы сами провоцировали наказания своим поведением, разве не так?», «А правда ли, что вы впервые вспомнили об этом ужасном насилии в приюте, когда узнали, что на этом можно заработать?» — так выглядели типичные вопросы церковных адвокатов.

У Уидмана была противоположная стратегия: он всегда был дружелюбен и вежлив со свидетелями защиты. Иногда это давало неожиданные результаты: люди, пришедшие рассказать, как прекрасен был приют Святого Иосифа, невольно подтверждали обвинения. Одна свидетельница обронила, что ее действительно заставляли бить саму себя по губам — «но это потому, что я слишком много болтала». Другая призналась, что детей действительно запирали на чердаке в наказание — но только очень плохих детей. «Регулярные физические наказания в конце концов сделали из меня достойного человека», — заявила третья. Четвертая упомянула, как ее выбрасывали из лодки в озеро, пятая — как ее сестру запирали в чулане. «Это неправда, что мой брат подвергался сексуальному насилию со стороны сотрудника приюта, — заявил еще один свидетель защиты. — Он просто попытался потрогать его гениталии, больше ничего».

Монахини были гораздо осторожнее в свидетельствах. Нет, они не припомнят случаев физического насилия. Ну разве что одна из сестер как-то видела, как другая дала ребенку пощечину. А еще одна сама дала пощечину, и ей до сих пор стыдно. Остальные сестры настаивали: правила приюта строго запрещали физические наказания.

…В 1998 году федеральный судья вынес два важных решения, и оба не в пользу бывших воспитанников. Во-первых, церковь освободили от необходимости приобщать к делу письма, составленные в свое время Уайтом для тех, кто согласился на компенсацию (а в них были задокументированы случаи насилия). Во-вторых, дела отказались рассматривать в рамках общего процесса: каждой из жертв предстояло противостоять католической церкви в одиночку.

На таких условиях многие воспитанники отказались идти в суд. Другие иски отклонил сам судья за истечением срока давности. Уидман понимал: даже если подать апелляцию, это вряд ли поможет. Для католической церкви проигрыш стал бы катастрофой: она годами покрывала насилие в своих рядах, и единственный прецедент мог повлечь за собой лавину новых дел. Чтобы этого не случилось, церковь не пожалеет никаких ресурсов, и силы будут явно неравны. В конце концов Уидману удалось договориться о небольших компенсациях для жертв, и он скрепя сердце посоветовал своим подопечным взять деньги — в суде все равно рассчитывать не на что.

Салли Дэйл была настроена продолжать борьбу. Она провела в приюте дольше, чем кто бы то ни было из воспитанников: ее отдали туда в двухлетнем возрасте, а выйти она смогла только в 23. Она не могла простить приюту Святого Иосифа многолетних изощренных пыток. Не могла простить, что когда в девятилетнем возрасте ее пыталась удочерить любящая приемная семья, в приюте сделали все, чтобы этого не случилось. Она готова была терпеть унижения и жестокость в суде — лишь бы добиться правды. Но суд отклонил ее дело: судья решил, что для обвинений в эмоциональном и физическом насилии прошло слишком много времени, а сексуальное насилие не доказано.

…Защита опиралась на то, что за давностью лет ничего уже нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Начиная изучать это дело, я и сама сомневалась: возможно ли должным образом расследовать то, что произошло настолько давно? К тому же в некоторые истории воспитанников мне и самой не верилось. К примеру, этот рассказ про сожженного мальчика: забор под напряжением? Железная каска? Поцелуй в гробу? Безумие какое-то! «Поэтому я и не использовал эту историю в суде, — говорит Уидман, выслушав мои сомнения. — Суд бы тоже не поверил. А усомнившись в этом, усомнился бы и во всем остальном».

В некоторые истории мне не верилось. Забор под напряжением? Железная каска? Поцелуй в гробу? Безумие.

Годами я изучала материалы дела, но мне все чаще казалось, что время для поиска правды безвозвратно упущено. А потом ко мне в руки попали документы, которые могли бы полностью изменить ход того судебного процесса — если бы только Роберт Уидман имел шанс их увидеть.

В начале 2000-х суд обязал епархию предоставить личные дела десятков священников, обвиняемых в сексуальных преступлениях. Там были материалы полицейских расследований, стенограммы секретных заседаний церковных судов и, помимо прочего, письма бывших воспитанников приюта Святого Иосифа, составленные в начале 1990-х для получения компенсаций, — те самые письма, доступ к которым Уидман безуспешно пытался получить. В свете всех этих документов судебный процесс выглядит совершенно по-другому: от Уидмана и его подопечных намеренно скрыли важнейшие документальные свидетельства, а его оппоненты откровенно лгали под присягой.

К примеру, я обнаружила дело бывшего священника приюта Святого Иосифа отца Фостера. На суде он запомнился пышной речью о моральной чистоте монахинь приюта. Документы проливают свет на моральную чистоту самого святого отца: в его характеристике недвусмысленно сказано о «серьезных нарушениях сексуального характера» и десятилетиях «неподобающего поведения»; авторы рапорта настоятельно рекомендуют оградить его от контактов с несовершеннолетними. Среди тех, кто рассматривал дело отца Фостера, значится епископ Энджел — а ведь как убедительно он свидетельствовал в суде, что нападение священника на ребенка «даже вообразить невозможно».

Но это было только начало. Я с изумлением узнала, что более 20 работавших в приюте мужчин (из них 16 — представители духовенства) были признаны виновными в сексуальных преступлениях по отношению к несовершеннолетним. Пятеро из 8 капелланов — священников, курировавших приют с 1935 по 1974 год, — обвинялись в сексуальном насилии. Один из них — тот самый отец Девой, о домогательствах которого Салли пыталась заявить на суде.

Более 20 работавших в приюте мужчин были признаны виновными в сексуальных преступлениях по отношению к несовершеннолетним. Но Уидман не мог этого знать.

…Намереваясь выяснить правду о гибели детей в приюте, я тщательно изучила все свидетельства о смерти, выданные в Берлингтоне с начала 1920-х. В 1961 году воспитанник по имени Марвин Уиллетт действительно утонул в озере; впрочем, это единственная смерть, которую руководство приюта не отрицало, поскольку происшествие попало в местную газету.

Я не нашла документов, подтверждающих смерть выброшенного из окна мальчика. Но то, что такое в приюте вполне могло произойти, подтверждают свидетельства о двух похожих случаях. Помимо истории с Патти Зено (которую подтвердили и сама Зено, и толкнувшая ее сестра Присцилла — последняя, правда, настаивала, что все было не так и девочка «упала сама», но сам эпизод отлично помнила), сохранились воспоминания Роберта Кадоретта. По его словам, в начале 1940-х сестра Клэр пыталась вышвырнуть его на улицу сквозь закрытое окно. Его голова пробила стекло, но он что есть силы вцепился в окно с обеих сторон, поэтому остался жив.

Больше всего меня беспокоила история о сгоревшем мальчике. Уж очень она была похожа на фантазию, а раз так — можно ли доверять остальным воспоминаниям Салли? Но однажды, в очередной раз перебирая свидетельства о смерти, я нашла: в 1955 году 13-летний Джозеф Миллет действительно был убит электрическим током. Несчастный случай произошел на электростанции неподалеку: Миллет «пролез под колючей проволокой под напряжением, после чего через его тело прошел разряд в 33 000 вольт». Виной всему действительно была каска на его голове — настоящая немецкая каска времен Второй мировой. Конечно, этот несчастный случай не доказывает виновности монахинь в смертях других детей из приюта. Зато он доказывает, что Салли не фантазировала и память ее не подводила.

Свидетельства персонала такой проверки не выдерживают. Сестры настаивали в суде, что на их памяти никто из детей не умирал, но я нашла в архивах шесть свидетельств о смерти только за 1940-е годы (причины — менингит, истощение, в одном случае «причина не определена»). Приютский врач под присягой утверждал, что за время его службы не было зафиксировано ни одного случая смерти воспитанников — но в архивах обнаружились два свидетельства, подписанные им собственноручно.

Искала я и подтверждений рассказа Ширли Хустис об убийстве новорожденного ребенка одной из монахинь. В архиве я обнаружила свидетельство о смерти новорожденной девочки, где домашним адресом значилось «Северная авеню, 311». Это адрес расположенного по соседству с приютом офиса католической благотворительной организации. По нему никто никогда не жил.

Свидетельства о смерти, конечно, не дают ответов на все вопросы. Но в целом они подтверждают то, что говорили воспитанники (и что так рьяно отрицало руководство): дети в приюте Святого Иосифа действительно погибали.

…Салли Дэйл умерла 18 лет назад от рака легких. Ее сын Роб говорит, что почти ничего не знал о ее приютском прошлом: для него она была просто любящей мамой, которая обожала детей и кормила всю окрестную детвору свежеиспеченным печеньем. Она так и не избавилась от приютской привычки ложиться спать ровно в 20:00, зато упорно нарушала другое ненавистное приютское правило: ни разу за всю вольную жизнь Салли не доела до конца все, что лежало на ее тарелке.