Вкус свободы и дух застоя: «Либертуха» Анатоля Степаненко

Об Анатоле Степаненко можно сказать, что он существует в зазоре «между». Не будучи формально привязанным ни к поколению шестидесятников, ни к независимым художникам 90-м, он незаслуженно затерялся в шумихе популярных проектов и выставок последних лет. Несмотря на это, искусство Степаненко острее и чувственнее выражает сложную эпоху застоя, вязкости, хрупкости конца 70-х — начала 80-х: подчеркнуто беспросветных и бесконечных дней и ночей поздней совдепии с присущими ей постчернобыльским флером, потерянностью и ощущением бессмысленности происходящего.

В творческом арсенале Степаненко — живопись, графика, фотография, пространственные инсталляции, а также кураторские проекты и полнометражные фильмы. В нем удивительным образом сосуществуют несколько ипостасей, порой взаимоисключающих. Это и полубезумный художник-ботаник, выращивающий в своей мастерской странные биоморфные объекты, и методичный художник-коллекционер, собирающий на улице всевозможные предметы — перья птиц, сухие листья, газетные вырезки, старые банкноты, случайные фотографии, — чтобы аккуратно поместить все это в свои инсталляции.

Его творчество стоит у истоков украинского современного искусства. Как вспоминает Влодко Кауфман, Степаненко реализовывал свои проекты, когда само слово «перформанс» «еще не вошло в украинскую лексику и никому ни о чем не говорило». К таким перформансам можно отнести выбрасывание проигрывающего советский гимн радио из окна общежития во Львове или стояние на одной ноге с цветком в зубах — хотя тогда это было скорее протестом против однообразных будней, нежели осознанными художественными жестами.

«Либертуха» студенчества

Учеба и формирование Степаненко выпало на конец 60-х, когда в воздухе еще не рассеялся флер хрущевской оттепели, а вместе с ним обещанная и по-прежнему недостижимая свобода. В 1967 году художник окончил Киевский художественно-промышленный техникум, находящийся на территории Киево-Печерской лавры. По воспоминаниям художника, «учеба проходила в атмосфере полной свободы, заряда от которой хватило на всю жизнь». Сам Степаненко называл ее «либертуха» и тщетно искал в совсем другом, изменившемся времени.

После учебы была служба на флоте, дававшаяся художнику особенно тяжело и казавшаяся полной абсурда и бессмыслицы. Именно там Степаненко начал писать свой дневник, придумав для него особый шрифт — «тайнопись». Похожие на иероглифы каллиграфические символы со временем станут неотъемлемой частью творчества художника: он будет наносить их на обнаженные человеческие тела, самодельную бумагу, живописное полотно.

Продолжая свои вынужденно прерванные творческие поиски, Степаненко становится студентом Львовского института декоративно-прикладного искусства, а окончив его, направляется в Москву, где учится на Высших режиссерских и сценарных курсах в мастерской Андрея Тарковского. Как режиссер в конце 1980-х на киевской киностудии Александра Довженко снимает несколько фильмов, среди которых «Полная луна» по мотивам романа Валерия Шевчука «Панна Сотникова» и «Часовщик и курица» по мотивам пьесы Ивана Кочерги.

Режиссерский опыт оказал большое влияние на творчество художника, отразившись впоследствии в пространственных инсталляциях, сделанных для определенного места, — это было бесспорным ноу-хау для украинского искусства того времени. Однако художник вспоминает, что без возможности продолжать заниматься режиссурой он чувствовал себя «как с отрезанными конечностями».

Художник вспоминает, что без возможности продолжать заниматься режиссурой он чувствовал себя «как с отрезанными конечностями».

Сумерки и руины

Параллельно с кино Степаненко увлекается фотографией. Активно экспериментируя с формой и цветом, художник накладывает несколько экспозиций на один слайд, получая неожиданный эффект. Из его ранних работ особо запоминаются серии «Глубокая синь» и «Юлия в печали», объединенные схожей идеей. Используя эстетику нуара, с доминирующими синим и лиловым цветами, художник тонко улавливает атмосферу томного, тоскливого, вязкого времени конца 80-х.

Изломанные ракурсы, распадающиеся при детальном рассмотрении силуэты и фрагменты улиц пропитаны мрачноватой меланхолией. Обычные советские будни, случайно пойманные на пленку, в объективе Степаненко преображаются, приобретая странную поэтику. Его работы вовсе не о социальных нормах и житейских иллюзиях (хотя они тут однозначно присутствуют) — но о странном безвременье, застревании, отсутствии четких координат, которые позволили бы определить время и место. Это истории о городе и человеке, заблудившемся в его лабиринтах.

Обычные советские будни, случайно пойманные на пленку, в объективе Степаненко преображаются, приобретая странную поэтику.

В начале 90-х Анатоль Степаненко активно пробует себя в роли куратора, отыскивая нетипичные и непригодные на первый взгляд для выставок помещения. В частности, он преобразовывает в выставочное пространство заброшенное помещение киевской крепости Косой капонир, служившее в советские времена то политической тюрьмой, то Музеем революции. А в помещении Староакадемического корпуса, бывшего монастыря XVIII века, он организует нашумевшую трехдневную акцию «Киево-Могилянская академия». Впоследствии это здание превратится в известную киевскую галерею «Центр современного искусства Сороса».

Поиски и освоение альтернативных пространств для презентации искусства были оправданы настроениями 90-х. Так выражалось желание отойти от новомодных «стерильных» галерей, появлявшихся по примеру европейских, а также от государственных выставочных залов с присущим им формально-идеологическим налетом. А вот архитектурные руины, в которые превратились исторические здания, как нельзя лучше характеризовали новое время с его заброшенностью, забытой историей, борьбой памятников и стиранием памяти.

К этой теме в украинском современном искусстве художники повсеместно обратятся немного позже, но Степаненко будет одним из первых, кто начал уделять внимание этим непростым историческим переплетениям и развивать в Украине энвайронментальное искусство.

Чернобыльские гены

В середине 90-х Степаненко начинает, наверное, одну из самых необычных своих серий «Аккадские песиголовцы». Это органические скульптуры, выращенные из пчелиных сот методом биосинтеза.Полуживотные-полубоги, химеры Степаненко похожи на морды собак с гигантскими ушами. Их зооморфная форма и имена отсылают к шумеро-аккадской мифологии, когда богов изображали в виде животных, наделяя их диковинными чертами и могущественной силой.

Выращенные в обычной мастерской, монстры Степаненко напоминают об экспериментах генной инженерии, особо популярных в 90-е (достаточно вспомнить нашумевшую историю овечки Долли и ряд других скандальных экспериментов, которыми полнилось информационное пространство того времени). В то же время «Песиголовцы» вызывают ассоциации с чернобыльскими химерами, ставшими неотъемлемой частью коллективного бессознательного постсоветского общества.

Творчество Анатоля Степаненко, бесспорно, имело большое влияние на современное украинское искусство, определив многие направления и темы для будущего. Но, возможно, оно оказалось слишком хрупким и чутким для новых реалий.

Со временем «либертуха», к которой так упорно стремился художник, сменилась общим смятением. В новой, постсоветской реальности работали уже совсем другие правила, развеяв последние надежды на ее поимку.

В статье использованы фотографии, предоставленные автором, и материалы Исследовательской платформы PinchukArtCentre