Домик в деревне: Сельская идиллия Эндрю Уайета

Большинство художников стремятся расширять свои горизонты, но Эндрю Уайет решил радикально сузить их. Он никогда не был в Европе, не учился в Нью-Йорке, Риме или Париже. Он получил образование дома — от своего отца, который был знаменитым иллюстратором, — и в дальнейшем сжал свой мир до двух домов в двух штатах, Пенсильвании и Мэн.

Для человека ХХ столетия (тем более — художника) эта сдержанность была странной. Но она позволила ему полностью сфокусироваться на мире, унаследованном от предков. Рассматривая картины Уайета, я чувствую, будто художник знал каждое дерево, каждую травинку своего герметичного мира.

И это пришлось весьма кстати: молодая страна как раз расправляла плечи и создавала собственный художественный язык. Поэт Уильям Карлос Уильямс призывал американских творцов к изучению и воплощению Америки. Идеи о том, что любой досконально изученный провинциальный уголок может показать всю страну, витали в воздухе всю первую половину ХХ века. В литературе это сборник Шервуда Андерсона «Уайнсбург, Огайо» и романы Джона Стейнбека, монтажи Джона Дос Пассоса и поэзия Эдварда Эстлина Каммингса; в фотографии — работы Уокера Эванса и Доротеи Лэнг, в классической музыке — симфонии и балеты Аарона Коупленда. Эндрю Уайет — значимая единица в этом ряду.

Поколение ужаса

«Поверьте, я был рожден с более чем обычными способностями. Но я заставлял себя работать сильнее, чем остальные художники, чтобы добиться нужного мне результата», — говорил Уайет.

Он вырос в имении отца в городке Чеддс-Форд, Пенсильвания. «Искусство было в самой атмосфере. Я был младшим из пяти детей и самым болезненным. Мои старшие сестры, Генриетта и Кэролин, рано проявили живописный талант и начали работать с отцом в мастерской. Я же был почти забыт.

Предоставленный самому себе, я бродил среди холмов, писал акварелью и рисовал карандашом и пером с тушью в дикой манере, безо всякой дисциплины. Мои ранние рисунки — пейзажи, романтические изображения средневековых замков и рыцарей, солдаты Первой мировой. Отец иногда рассматривал мои работы. Однажды, когда мне было уже пятнадцать, я показал отцу миниатюрный расписанный театр из картона и рассказал о пьесе, которую написал, вдохновляясь Шекспиром. Отец рассмотрел мое творение и сказал: „На следующей неделе начнем твое формальное обучение“».

Уайет родился в 1917 году, и хотя его детство было счастливым, на художника все равно легла печать его поколения — «застрявшего» между мировыми войнами, выращенного, как писала критик Ванда М. Корн, «на молоке суровых человеческих реалий». Его ранние годы были окрашены историями об ужасах Первой мировой, подростком он застал Великую депрессию, становление мастера пришлось на годы Второй мировой войны. Мир казался темным и зловещим.

Холод и тепло

В мире, полном непредсказуемости и зла, художники зачастую «уходили в себя», создавали собственную иконографию и стиль. Уайет — яркий пример такого эскапизма.

Технику художник вырабатывал годами. Главный материал — темпера: краска нервная, не имеющая плавности и глубины масла, требующая предельного внимания. Картины темперой станут визитной карточкой виртуоза.

Вместе с тем работам Уайета часто присуща отстраненность и даже холодность — пожалуй, за исключением портретов Хельги Тесторф. Это секретная серия нюдов, которую художник создавал в течение пятнадцати лет, сохраняя их в тайне от семьи (45 полотен и 200 рисунков хранились у его ученика, друга и соседа Фролика Уэймута).

При всем консерватизме Уайета, до конца жизни голосовавшего за республиканцев, эти работы проникнуты чувственностью, эротизмом и тайной. Мне кажется, Уайет — единственный из современных художников, кто приблизился к мистериям и таинствам мастеров Северного Возрождения.

Уайет — единственный из современных художников, кто приблизился к мистериям и таинствам мастеров Северного Возрождения.

Анти-Поллок

Быть американским мастером — первый пункт в художественной программе Уайета. Он заявлял: «Я восхищаюсь Эдвардом Хоппером. Не только его работами, но и тем, что он единственный действительно чувствует: Америка может быть самостоятельной и самобытной». Из такого же чувства растет каждая любовно написанная травинка, тень, облако в небе. Это части огромного целого, новой цивилизации, протянувшейся от океана до океана.

Быть американским мастером — первый пункт в художественной программе Уайета.

В середине ХХ века мировой столицей изобразительного искусства был Нью-Йорк. Подобно Парижу чуть раньше, он генерирует деньги и идеи, привлекая самых радикальных и известных художников. Как пишет куратор Метрополитен-музея Генри Гельдзалер, «термин „Нью-Йоркская школа“ на самом деле включает в себя все важное, что было создано в американском искусстве за 40-е, 50-е и 60-е, — как „Парижская школа“ охватывала все от России до Испании. Независимо от того, где работа сделана, если она не примитивна, анахронична или совершенно эксцентрична, она ассоциируется с художественным центром времени».

Уайет был единственным знаменитым художником своего времени, которого не охватил зонтик Нью-Йоркской школы. Эндрю спокойно продолжал воспевать сельскую идиллию, простых тружеников, травы, небеса и деревья крошечного уголка Новой Англии.

В 1948-м Музей современного искусства купил одну из самых знаменитых картин художника, «Мир Кристины», за огромные по тем временам 1 800 долларов. А всего через год вышел номер журнала Life с Джексоном Поллоком на обложке, как бы спрашивая: не это ли величайший из живущих художников?

Казалось, всего за год в искусстве произошел тектонический сдвиг и на первый план вышел Поллок — продолжатель европейской модернистской традиции, олицетворявший все новое и неизведанное, поражавший размахом, новизной, бравадой. Уайет с его точностью, сухостью и преданностью родному уголку казался затворником, мифическим персонажем из прошлого. Однако это ему не помешало: реализм сегодня — практически главенствующий стиль.

Уайет с его точностью, сухостью и преданностью родному уголку казался затворником, мифическим персонажем из прошлого.

Сам Уайет понимал значение своих работ и с присущей ему легкостью подшучивал над модернистами. «Ирония в том, что я оказался удачливым, — признавался он. — Я появился в американском искусстве в правильное время. И я был один. Сейчас появилось множество реалистов (думаю, благодаря моему успеху), и мне кажется, абстракционисты сегодня — консерваторы, а я модернист».

Кристина

У Нью-Йорка до сих пор тяжелые отношения с Уайетом. «Мир Кристины» все еще в коллекции МСИ, но выставлена картина в коридоре у эскалаторов: зала для этого шедевра не нашлось. После реконструкции музея работу вовсе убрали из экспозиции и вернули «временно» после жалоб посетителей.

«Когда я написал „Мир Кристины“, она все лето висела в моем летнем доме в штате Мэн, и никто на нее особенно не отреагировал. „Ну, это спущенное колесо“. Сейчас я получаю письмо каждую неделю с вопросом о картине», — напишет Уайет уже после продажи работы.

Как всякое большое произведение, «Мир Кристины» не укладывается в одну формулу. 55-летняя полупарализованная соседка художника Кристина Олсон ползет через поле домой. Ее жизнь — постоянное преодоление.

«Я был на втором этаже дома Олсонов и увидел Кристину в поле. Затем я сделал зарисовку дома… и все. Реальность уступила воспоминаниям. Я работал над пейзажем несколько месяцев. И лишь в самом конце работы над картиной я поместил в композицию Кристину, предварительно сделав зарисовки с ее рук».

Дом Кристины, который она делила с младшим братом Альваро, — бесконечный источник вдохновения художника. С семьей Олсонов Уайета связывает множество картин, рисунков и эскизов. В мире удаленных ферм, широких полей, старых скрипящих домов Уайет видел квинтэссенцию жизни Новой Англии — строгой, скромной, протестантской.

Мир этот практически не был воспет художниками: старые городки и поселения словно ждали Уайета, его точного глаза и виртуозной кисти.