Почему люди верят в заговоры: «Недоверчивые умы» Роба Бразертона

Бразертон начинает с развенчания расхожего мифа о конспирологии — о том, что теории заговора якобы стали массовыми только недавно, с развитием интернета. В опровержение он проводит краткий, но очень увлекательный исторический экскурс, иллюстрирующий, что конспирология процветала и в Древнем Риме, и в средневековой Европе, и в эпоху Просвещения. Причем некоторые из теорий заговора удивительно живучи: к примеру, первые движения «антипрививочников» возникли еще в начале XIX века (почти тогда же, когда и сами прививки), и многие их аргументы современные противники вакцинации используют почти без изменений.

Затем автор формулирует признаки конспирологических теорий, подчеркивая, что истинность или ошибочность этих версий не играет в данном случае почти никакой роли. «Теории заговора недоказуемы по своей сути, — пишет он. — В них по умолчанию подразумевается, что окончательная истина находится вне досягаемости, за следующими кулисами, ее можно мельком увидеть, но нельзя ухватить. Конспирологическая теория строится на вопросах, не имеющих ответов».

Еще одна узнаваемая черта теорий заговора — «удивительная вера в способности врагов». В реальности хороший план заговора разработать трудно, а уж сделать так, чтобы все пошло точно по плану и об этом никто не узнал, — почти невозможно. Но по логике конспирологов заговорщики практически всесильны: они «способны с точностью ясновидца предсказать, как будут разворачиваться события. Они могут сформировать команду и заставить ее полностью подчиняться, как будто это единый организм, а не собрание самых разных людей».

При этом логика конспирологических теорий такова, что их ничем нельзя опровергнуть — даже прямыми доказательствами обратного. Противоречия в «официальной версии» доказывают наличие заговора; но отсутствие противоречий говорит только о том, что заговор умело скрывают. «Так, в служебной записке ЦРУ 1967 года на тему конспирологических теорий убийства Кеннеди отмечается, что при заговоре убийство было бы организовано совсем по-другому: к примеру, ни один здравомыслящий человек не взял бы Освальда в сообщники. Однако для конспирологов тот факт, что убийство выполнено небрежно, парадоксальным образом доказывает, что это была работа специалистов (специально притворившихся любителями). Благодаря такой замкнутой на себя логике попытки опровергнуть теорию заговора похожи на попытки приколотить желе к стене». Существует даже метаконспирология, согласно которой самые нелепые и абсурдные теории заговора запущены правительством, чтобы дискредитировать конспирологию как явление и таким образом помешать настоящим искателям правды.

Конспирология — это тип мышления: люди редко верят в одну-единственную конспирологическую теорию, чаще всего те, кто верит в теорию заговора в одном случае, склонны объяснять заговорами и все остальное. Опросы, в которых людям предлагалось оценить вероятность заговора по шкале от 1 до 7 применительно к не связанным друг с другом известным событиям (высадка на Луну, 11 сентября, убийство Кеннеди, «Новый мировой порядок», изменение климата), показали: чаще всего ответы образуют вертикальную линию. Причина, казалось бы, очевидна: «конспирологическое мышление использует изворотливую логику, согласно которой если одна теория заговора верна, это доказывает истинность других подобных теорий. Ведь если власти убивают своих граждан, устраивая ложные теракты, что мешает им тайно отравлять нас водой с химикатами или вакцинами?»

Но дальнейшие исследования выявили нечто странное: когда сторонникам конспирологии предлагали оценить вероятность двух противоречащих друг другу теорий (например, что принцессу Диану убили спецслужбы и что она до сих пор жива и просто инсценировала свою смерть), они чаще всего одинаково доверяли обеим. Дело в том, что опровергающие друг друга сценарии основаны на одном убеждении: от нас что-то скрывают.

«Принято считать, что наша вера или неверие основаны на беспристрастной оценке фактов. На самом же деле наши убеждения зависят от нашего мировоззрения гораздо сильнее, чем мы хотели бы это признать. Конспирология — это призма, через которую мы смотрим на мир».

Откуда берется эта призма? Из свойственной человеческой психике потребности контролировать происходящее (или хотя бы иметь иллюзию контроля). «Мы все хотим верить, что понимаем происходящее и управляем своей судьбой. Но у мира есть отвратительная привычка напоминать нам, что мы находимся во власти случайностей. У нас возникает глубокое беспокойство, когда мы понимаем, что мир непредсказуем. Экзистенциальная тревога побуждает нас искать другие способы удовлетворить нашу потребность в упорядоченности и контроле, и если мы не можем контролировать собственную жизнь, мы решаем, что ею управляет кто-то — или что-то — еще, даже если они действуют не в наших интересах. Конкретным врагам можно помешать, на них можно повлиять, на худой конец их можно хотя бы понять».

Теории заговора — упорядочивание реальности: множество разных источников неприятностей превращается в единую вражескую силу, и все непонятное легко объясняется установкой «это сделали Они».

В попытке объяснить механизмы конспирологического мышления Бразертон приводит интересное исследование: у испытуемых спросили, знают ли они об устройстве велосипеда, а потом попросили схематично нарисовать его. Оказалось, что примерно половина людей, уверенных в том, что они прекрасно знакомы с принципами работы велосипеда, не смогли справиться с задачей — причем они искренне не осознавали свое незнание и, столкнувшись с ним, были неподдельно изумлены.

Другие исследования показали, что люди вообще склонны переоценивать свои знания, касается ли это физических законов, природных явлений или принципов работы консервного ножа. Причем дело не в попытке произвести впечатление: когда испытуемым предлагали деньги за честную оценку своих знаний, это не снижало их самоуверенности. Автор объясняет: помимо «известных знаний» (я знаю, что я это знаю) и «известных незнаний» (я знаю, что я этого не знаю) существует огромный пласт «неизвестных незнаний» — слепых пятен, которые наш мозг заполняет любой подвернувшейся информацией. Если вернуться к примеру с велосипедом — испытуемые считали, что знали его устройство, потому что много раз видели велосипеды, катались на них или умели заклеить камеру.

Это множество поверхностных знаний люди принимают за глубокое понимание, пока им прямо не укажут на ошибки. В этом смысле показательно еще одно исследование: в нем испытуемым предложили дать оценку нанотехнологиям. Большинство отказалось выносить вердикт, честно признавшись, что предмет им почти незнаком. Но когда тот же вопрос задали людям, которым перед этим дали прочесть пару довольно бессодержательных предложений о сути нанотехнологий, 90% посчитали себя достаточно компетентными, чтобы высказаться за или против. Таким образом, даже минимум сомнительной информации способен превратить людей в «диванных экспертов».

К конспирологии располагает и еще одно свойство человеческого мозга — стремление находить закономерности в совпадениях и приписывать намерения случайным действиям и событиям. Подсознательно мы «легко и быстро решаем, что происходящее совершается умышленно. Чтобы отвергнуть эти суждения, надо приложить умственные усилия, но у нас не всегда есть желание или возможность пересмотреть интуитивное представление. В результате мы всему можем ошибочно приписывать намерения: посмотрите, как много людей верит в привидения, богов, ангелов или хотя бы имеет смутное ощущение, что у Вселенной есть планы на каждого». А это прямой путь к конспирологическому мышлению: когда официальная версия утверждает, что событие (например, авария, в которой погибла принцесса Диана) произошло случайно, наш подсознательный «детектор намерений» пытается найти в нем логику и смысл — и находит их в теории заговора.

А уж подогнать под теорию факты проще простого: «Нам хочется думать, что наши убеждения основаны на беспристрастной оценке самых точных фактов, что сначала мы собираем информацию, а потом делаем рациональный вывод. Но на самом деле наш разум часто работает в обратном направлении. Сначала мы приходим к выводу, а затем наш мозг ищет и создает доказательства тому, во что мы уже и так верим. И все это он делает втайне, оставляя нас пребывать в заблуждении, что мы тщательно рассмотрели все свидетельства и пришли к единственному разумному заключению». Когда мы сталкиваемся с фактами, мы подсознательно интерпретируем их в соответствии с нашими убеждениями и отфильтровываем все, что «не подходит».

«Конспирологи часто заявляют, что успокоились бы, получив хотя бы одно неоспоримое доказательство ошибочности теории заговора. На самом же деле зачастую, как только убеждение прочно укоренилось у нас в голове, любые доказательства лишь сильнее укрепят нашу веру. Предвзятость подтверждения вместе со склонностью к конспирологическому мышлению формируют непробиваемый щит, защищающий наши убеждения практически от любых сомнений».

Все эти когнитивные искажения — неотъемлемая часть нас, подытоживает Бразертон, и в них нет ничего ужасного. Просто стоит почаще «проверять нашу интуицию и спрашивать себя, почему мы думаем так, как думаем. Наши подозрения оправданны? Или над нами одержали победу предубеждения?»