Первый модный: Барон де Мейер, фотограф и мастер эпатажа

Биография Адольфа де Мейера похожа то ли на бульварный роман, то ли на бесконечную колонку светской хроники. Ранние годы, впрочем, окутаны туманом: с чужих слов известно лишь, что его отец был банкиром еврейского происхождения, мать родом из Шотландии; а еще — что сам Адольф родился в Париже, учился в Дрездене.

Как бы то ни было, в 1890-х он из ниоткуда появляется в аристократических кругах Лондона и сразу становится там своим. Он именует себя бароном и ведет себя как потомственный аристократ — но никаких доказательств его прав на титул не существует, и велика вероятность, что он его просто придумал. Жена де Мейера Ольга Альберта Караччоло — блестящая красавица и крестница (а по слухам — внебрачная дочь) принца Уэльского, без пяти минут короля Эдуарда VII. Впрочем, поговаривают, что брак обоим нужен для прикрытия. Подозрения в гомосексуальности и шпионаже, наркотики, увлечение астрологией, кругосветные путешествия, скандальные поступки — все это подогревает интерес окружения и исследователей. Последние до сих пор не могут разобраться, что из этого было правдой — возможно, всё.

Фотография для барона не работа, а хобби: в деньгах он очевидно не нуждается. Его увлекает пикториализм — модное на рубеже веков течение, приверженцы которого старались сделать фотографическое изображение похожим на живописное и «поднять» его до уровня высокого искусства. Вместе с тем он любит экспериментировать и с интересом применяет все фотографические новинки: от автохромной печати до линз Пинкертона — Смита, позволявших совмещать в одном кадре точную фокусировку центра и размытие по периметру. Именно этот эффект в сочетании с задней подсветкой станет основой фирменного стиля де Мейера — стиля, за который культовый глянцевый фотограф Сесил Битон позже назовет его «Дебюсси фотографии».

«У барона, стремившегося уйти от реальности, имелись собственные представления об изысканности и элегантности, — пишет Битон в своей книге „Зеркало моды“. — Ему удалось расширить возможности фотокамеры и создать подлинно импрессионистские портреты своих современниц. Поразительное мастерство, проявлявшееся каждый раз по-разному, позволяло раскрыть в портретах скрытую утонченность героинь. При помощи всяких хитростей он добивался нужной тонкости деталей, а на дефекты, считавшиеся недопустимыми, просто закрывал глаза».

Современники сразу же оценили талант де Мейера: аристократия и богема выстраивались в очередь, чтобы получить портрет его работы. Ему позируют короли Эдуард VII и Георг V, королева Мария Текская — бабушка Елизаветы II, светские дамы, знаменитые актрисы и артисты русского балета.

Накануне Первой мировой войны барон перебирается в США и начинает снимать для Vogue, став первым штатным фотографом в истории журнала. По сути, он был основоположником фешн-фотографии как жанра: до этого и Vogue, и другие модные издания обходились без снимков, иллюстрируя тексты рисунками. В следующие несколько лет де Мейер снимает для Vogue, Harper’s Bazaar и Vanity Fair, делает портреты едва ли не всех знаменитостей своего времени, таких как Чаплин, Пикфорд, Нижинский. Гонорары фотографа превышают все мыслимые пределы.

В 20-е годы барон (который теперь называет себя не Адольфом, а Гайеном де Мейером — сменить имя ему посоветовал личный астролог) возвращается в Европу. Он живет в Париже, продолжает снимать для Vogue и Harper’s Bazaar, фотографирует коллекции Коко Шанель и Жанны Ланвен. Но постепенно он теряет востребованность как фотограф. В моду входит более живой, репортажный стиль съемки, а де Мейер остается верен ретроманере начала века: его модели статичны, таинственны и нарочито неестественны. В конце концов в Harper’s Bazaar меняется редактор, и новое руководство не продлевает контракт с де Мейером. А потом следует еще один удар — в 1931 году умирает его жена Ольга.

В 30-е барон скитается по миру, экспериментирует с наркотиками, пишет автобиографию, заводит гомосексуальные романы. Влюбляется в своего шофера Эрнеста — юношу почти на полвека младше — и усыновляет его, чтобы завещать наследство и титул.

Битон так вспоминает свою встречу с фотографом в тот период: «К моему скромному дому в Уилтшире де Мейер скатился по крутому склону на огромном гоночном кабриолете небесно-голубого цвета, разметав по дороге гравий и вспугнув кроликов. За рулем сидел шофер в ливрее под цвет машины; пассажир, высокий человек без возраста с крашеными волосами, также был облачен в голубой костюм и берет. Моих гостей, людей, в общем-то, простых, его неожиданный приезд удивил; должен признать, меня и самого несколько смутили странные манеры гостя. Боюсь, что бедняге не удалось произвести тот эффект, на который он рассчитывал. Наверное, его приняли недостаточно дружелюбно, он запаниковал и стал вести себя неестественно, фальшиво: во время беседы вскидывал брови, словно плохой комедиант, разговаривал пронзительным фальцетом, глотая звуки. Он подбирал слова одно неудачнее другого, постоянно нервно хихикал. Я был обескуражен: все шло совсем не так, как я рассчитывал и представлял. Чтобы как-то спасти положение, я решил публично представить моего давнего кумира, умевшего вдохнуть в фотографии волшебство, секрет которого я мечтал разгадать. Но произнося заученный монолог, я заметил, что на лице моего гостя застыла обиженная гримаса. Я его явно раздосадовал. Вероятно, моя непростительная ошибка состояла в том, что я завел разговор о фотографии, — с тем же успехом я мог поинтересоваться, какой фиксаж он применяет для своих работ».

К фотографии барон, кажется, потерял всякий интерес. В последние годы жизни он ничего не снимал, а когда знакомые меценаты попытались устроить выставку его старых работ, выяснилось, что выставлять нечего — у него не сохранилось ни негативов, ни отпечатанных фотографий. В 1946 году де Мейер умер в Лос-Анджелесе, и в некрологе даже не упомянули о его заслугах как фотографа.