Портфолио: Кир Эсадов

— Я начал осторожно прикасаться к фотоаппарату в 18-19 лет, а потом — как в историях про путешествие в притон: сначала легкое увлечение, примерный студент педагогического факультета, вроде бы можешь соскочить в любой момент, а там курс психологии творчества, перцепция, парейдолия, фрактальная беглость, вот я уже пишу реферат на тему «Проблемы социализации и профессиональная творческая деятельность», год спустя вместо магистратуры я иду в единственную в Москве школу искусств. Я не могу сказать, где в этом ряду поставить ту самую точку невозврата. В пять лет я смотрел на дедушкину камеру, и она меня гипнотизировала, а родители говорили: «Не трожь, нельзя, сломаешь». Может быть, точка была уже здесь.

Марио Джакомелли — имя, с которого началась моя обсессивная любовь к фотографии. Еще, помню, меня очень удивила выставка д’Агаты, потому что я не знал, что так вообще можно. Было еще несколько значимых столкновений — Роверси, Кустерле, Бейли-Гейтс, Михайлов, но я не могу сегодня сказать, что на меня повлиял кто-то из них конкретно. Я так себя больше не чувствую. Взрослый художник состоит из огромного пласта разных фрагментов: какие-то поменьше, какие-то побольше. В фотографии вообще очень важна «насмотренность», все формирует твое художественное развитие, а это все — очень разное. Для примера, можно пойти в художественный вуз, и пять лет ты там не технику будешь оттачивать. Технике можно научить за год-два, а остальное время прививается вкус. Мне кажется, неправильно цепляться за одно-два имени; «ты ешь одно, а это смерть», как писал поэт.

Для меня нет любимого объекта, я точно не документальный фотограф, но я работаю с документальной натурой, поэтому пользуюсь только одним правилом: никогда не отворачиваться. Очень сложно полюбить что-то снимать, если оно заставляет тебя тренировать волю не отвернуться. На другой стороне — в этике документалиста есть три простых правила: не снимать, как люди едят, как люди занимаются сексом и как люди спят. Это три процесса, когда человек максимально беззащитен перед камерой. Есть еще момент, когда человек выходит из кабинки туалета, но про него почему-то никогда не уточняют. Я считаю, можно снимать все, что не принесет вреда твоей модели, любые другие случаи — сделки с собственной совестью, а это личный процесс, и тут уже каждый решает для себя.

Сокращение независимых изданий и обнищание бюджета на фотографию только ускорили мой переход в профессию художника. Мне нравится продаваться только через галерею, мне никто не говорит, что делать. Отсутствие ориентиров пугает, но это заставляет меня постоянно усложнять картинку. Художников — как грязи, и всех нас площадка искусства выдержать не сможет.

У меня нет времени заниматься арт-менеджментом. Толстый CV смотрится хорошо, но в реальности его никто не читает; или я просто об этом не знаю, потому что мой умещается на одной странице. Меня возят раз в год на большой статусный проект дружественные кураторы, а сам я никогда не отправлял заявки. Я из одних джунглей еду во вторые, потом снимаю притон, потом брожу по лесу, потом в клуб свингеров — и все это требует моего полного погружения; а тут еще сериал «Легион» выходит. Когда найти время оформить заявку на конкурс?

В классической музыке печальные композиции намного популярней, чем торжественные. Почему мы любим драматические вещи больше, никто еще не нашел ответа. Они просто трогают нас глубже, и это ощущение приятно. Почему вам грустно от моей фотографии, я не могу сказать, этот вопрос вам нужно задать психотерапевту. Спектр эмоций зрителя очень широкий, я не могу за него отвечать. Я просто фиксирую форму и проецирую ее на плоскость. Я тут вообще ни при чем. Вот так спокойно умываю руки.

Черно-белая фотография проигрывает перед цветом. Зритель принимает ее плохо, ему нужно напрягать больше уровней восприятия, это часто раздражает. Но разве не здорово тренироваться в том, что заранее сложнее в уже сложном? Сделай такую черно-белую фотку, чтобы зритель закричал: «Ого, вау, ладно, ради этого я потерплю!» Сара Мун как-то сказала, что цвет в фотографии — это патология. Мун — очень мудрая женщина, и нового ответа тут придумывать не надо.

Вся фотография — про поиски смыслов. Первая функция — создать архив, запечатлеть, а потом уже давайте разбираться, вложил ли автор глубинные смыслы, нарочно или нет, что там вообще. У меня ощущение, что я восемь лет назад попробовал сделать серию, а-ля личный дневник, и до сих пор ее делаю. Просто разделяю фотки по какому-нибудь принципу время от времени, чтобы разгрузиться, но весь каркас работ все равно можно мешать как угодно, и они будут работать друг с другом.

Я не вешаю дома свои фотографии, потому что это — как постоянное самолюбование в зеркале: процесс постыдный. Но в последнее время часто возвращаюсь к одной фотографии с китом и могу долго пялиться в его огромный глаз. Для меня много смыслов в одной этой точке. Наверное, просто такой период. А как трактовать вот эту фотографию или вон ту, я никак не могу рассказать, это нанесет вам вред. Нельзя препарировать магию. Когда мы отступаем от прикладной фотографии и встаем в зыбкое пространство современного искусства, можно полагаться только на зрителя. Я могу написать кэпшн, могу написать синопсис, могу написать манифест, а искусство это было или нет — решаться будет посмертно и без моего участия. Я демонстрирую вам животный мир. Да, совершенно безответственно с моей стороны сталкивать вас с прямой дикостью и оставлять с ней сражаться в одиночестве. Но поймите меня правильно: я тоже сражался в одиночестве, и эту часть художественного процесса надо передать. А с другой стороны, диктовать вам свои смыслы у меня нет никакого права, в конце концов я всего лишь инструмент.