Операция «Кондор»: Как Латинская Америка справляется с последствиями политических репрессий
Португальский фотограф. Родился в Лиссабоне. Изучал фотожурналистику и документальную фотографию в Международном центре фотографии в Нью-Йорке. Публиковался в The New York Times, The New Yorker, Time Magazine, Newsweek, Stern, GEO, El País Semanal, La Vanguardia Magazine, D Magazine, IO Donna, Days Japan и многих других изданиях.
До 25 сентября на фестивале Les Rencontres d’Arles можно увидеть выставку португальского фотографа Жоао Пины — документальное расследование секретного проекта латиноамериканских спецслужб под названием «Кондор». Операция началась в 1975 году, в разгар холодной войны, когда Бразилия, Аргентина, Боливия, Чили, Уругвай и Парагвай объединили усилия в преследовании политических оппонентов. От рук спецслужб тогда пострадали больше 60 тысяч человек: их пытали в подвалах, выбрасывали из самолётов, расстреливали. Пине потребовалось почти десять лет, чтобы найти и снять жертв и их мучителей, отыскать артефакты, имеющие отношение к этим репрессиям, собрать архивы и задаться вопросом, как общество справляется с подобными травмами.
— Как возникла идея проекта?
— Моя документальная работа началась с семейной истории — так я сделал свою первую книгу о португальских политзаключённых. Но «Кондор» вдохновлялся скорее моей многолетней страстью к Латинской Америке и желанием продолжить документальные исследования после окончания работы над первой книгой. Я случайно наткнулся на историю «Кондора» и продолжил читать всё, что попадалось по этой теме.
— Вы планируете двигаться дальше в сторону документальной работы?
— Я занимаюсь разными вещами: от спортивной съёмки до подобных «Кондору» документальных тем. Как фотожурналист я снимаю и конфликты, и политику, и социальные репортажи, но для работы с исторической памятью у меня есть личные причины. Также меня особенно волнуют забытые истории.
— Вы ощущали сопротивление героев при работе над проектом?
— Нет, не особо. Как только они чувствуют непредвзятый подход, они обычно открываются. Я помню только один случай, когда мне отказали в интервью, но это скорее было из страха перед другими людьми, какими-то личными врагами героя. Если честно рассказывать, что и зачем ты делаешь, сопротивления не будет. Моя следующая книга — о насилии в Рио. Я общался с полицейскими и наркоторговцами, честность помогает и здесь. Правда, несмотря на то, что контакт установить несложно, из военных, которых я опрашивал, публично говорить согласился только один.
— Вы ощущали попытки оправдать произошедшее?
— Меня убеждать бессмысленно — наравне с портретами бойцов коммунистической герильи я снял достаточно случайных жертв, но сами военные остаются глубоко убеждены в праведности своей войны.
— Какие возможности вы видите для подобной работы в России с её историей ГУЛАГа, которая до сих пор остаётся очень мало проработанной?
— Можно говорить о ГУЛАГе, об Афганистане, о чеченской войне — у России хватает непроработанных травм. Но в Португалии то же самое: никто не говорит о диктатуре и никто не говорит о колониальных войнах. Эти раны пока слишком болезненны. Но если рану не вычистить, она никогда не заживёт.
— Как художественный проект влияет на ситуацию?
— Я не думаю о том, что я могу изменить. Я не даю ответов, а задаю вопросы. Если кто-то уйдёт с выставки, задумавшись над моим вопросом, моя цель будет достигнута.