Байрон, гиперборейцы, скелет и другие странники

Фотография уже давно выбралась на свет из тени своей великой бабушки живописи. Однако и сегодня авторам, работающим с этим медиа, ничто не мешает находить вдохновение в мотивах, которые история искусства давно определила как классические.

Один из ярких примеров — картина немецкого художника Каспара Давида Фридриха «Странник над морем тумана» 1818 года: первая знаковая работа, где в центре композиции находится человек, повернутый к зрителям не лицом, а спиной. Критики полагают, что влияние весьма неординарного на тот момент образа превысило все возможные ожидания мечтательного немца. Отсылки к работе Каспара Давида Фридриха можно найти повсюду — от дизайна компьютерных игр «от первого лица» и оформления обложек книг Ницше и Мэри Шелли до вирусного проекта Мурада Османна Follow Me.

Фотография также не обделяет вниманием этот сильный образ: байронического героя, созерцающего бескрайние дали, по-своему интерпретируют скандинавы Элина Брозерус и Калле Катайла, Гавин Яо из Гонконга и москвичи Дмитрий Лукьянов и Наталья Максимова.

Финский фотограф Элина Брозерус хорошо знакома даже людям, далеким от мира камер, пленок и вспышек. Любой, кому хоть раз в жизни довелось заглянуть в отдел книг по искусству и фотографии, помнит ее «говорящий» кадр — автопортрет с желтым стикером, где написано «рука». Обезоруживающая откровенность, острая постановка вопроса при одновременной живописной выразительности делают стиль Брозерус легко узнаваемой главой современного визуального искусства.

«Новая живопись», работу над которой Брозерус начала в 2000-м, родилась как ответ финки на высказывание ее подруги — директора исландской галереи i8 Эдды Йонсдоттир, давшей именно такое определение фотографии. В фокусе серии — поиск ответов на вопросы, столетиями стоявшие перед многими поколениями художников: свет, цвет, фигуры композиции и пространства, перенос объемных предметов на плоскость. «Все они являются во всех типах визуальных искусств фундаментальными», — комментирует автор свой проект.

Сходство снимка и живописного полотна Брозерус также находит в подборе цветовой гаммы. «Цвета принта не являются данностью; „правильный“ ответ отнюдь не прячется в негативе, — объясняет она. — Удивительно, как много можно добиться, работая в даркруме. Выбор цвета является таким же условным, как и выбор пигмента масляной краски художником. Реальную ситуацию снимка мы впоследствии помним лишь очень смутно, принимая решение относительно цвета на этапе печати работы». Осознав ограниченность человеческой памяти и сложность реального воплощения ситуации «так, как было», Элина даже начинает письменно фиксировать ее детали. К такой практике когда-то прибегал французский художник Пьер Боннар, редко рисовавший с натуры.

«Фотография в отличие от живописи имеет непосредственную связь с реальностью. И это одновременно ее очарование и проклятие. Люди стремятся рассматривать снимки как документы: что это за человек? а где это место? Мне же хотелось, чтобы мы обращали больше внимания не только на саму тему работы, но и на то, как именно она представлена. В пользу чего был сделан тот или иной визуальный выбор, как он или она решили ту или иную проблему, какова структура изображения, его настроение, цветовая гамма? Как все это влияет на нас, зрителей?» — пишет Элина Брозерус, поясняя серию «Новая живопись».

Оставаясь верной любимому жанру автопортрета, в «Новой живописи» Элина обращается к мотиву «Странника над морем тумана». Она даже создает несколько буквальных визуальных реплик полотна Каспара Давида Фридриха, представая перед нами в развевающемся синем плаще на фоне далеких горных хребтов.

Однако какой бы ландшафт она ни выбрала в качестве участника диалога между своей одинокой героиней и миром, неизменно привлекательным остается проработанность цвета. Любой пейзаж «Новой живописи» откровенно красив. Мотив борьбы, вызова, одиночества Байрона-Заратустры-Франкенштейна в серии финской фотохудожницы отходит на второй план, уступая место исследованию эстетических переживаний человека, попавшего в мир удивительно красивых и разнообразных декораций: горного озера, античных руин, богатого оттенками зеленого леса, отражающегося в зеркальной глади. Человек в каждой из работ выглядит не завоевателем, а созерцателем красоты, он мимикрирует под оттенки ее природного холста, взаимодействует с ним, не становясь при этом его составной частью.

Совершенно другие задачи ставит, вдохновляясь «Странником над морем тумана», молодой гонконгский автор Гавин Яо. Его герой также повернут к публике спиной, и перед ним, как и перед персонажем Каспара Давида Фридриха, разворачивается панорама. Однако если одинокий немецкий странник разрывается в противоречиях «одновременно овладеть пейзажем и почувствовать ничтожность человека внутри него», его китайскому собрату подобные страсти чужды. Прежде всего потому, что он — скелет.

Серия «Все еще сидим на стене» появилась как разгневанный ответ жителя Гонконга на происходящие в Китае события: тюремное заключение лауреата Нобелевской премии мира 2010 года Лю Сяобо, жестокое подавление «жасминовых» протестов и многие другие эпизоды ущемления свободы слова и самовыражения. И если десять лет назад школьницы на снимках классика азиатской фотографии Венга Фена со смешанными чувствами удивления и любопытства молча взирали на метаморфозы превращений маленьких деревень в гигантские города из леса небоскребов, то сегодня на их месте — высохшие от бездействия скелеты. «Глобализация, политическая идеология и коммерческая культура существуют бок о бок, в хаосе, но процветании, — пишет Яо. — Девочка застряла на стыке утопии и трепета перед будущим». Фотохудожник считает, что нюансы переживаний подростков относительно мутирующих реалий не так важны: «ведь сейчас ей остается лишь сидеть смирно, вовеки веков».

Таким образом, «Все еще сидим на стене» является сиквелом созерцательного настроения — версией «столько-то лет спустя». Созерцание и погруженность в рефлексии, может быть, и хороши, но они не могут затягиваться надолго. Человек должен действовать, бороться, принимать ответственность за решения, иначе… Продолжение более чем ясно. Скелет-романтик, снятый Гавином Яо на самодельную камеру по имени «Мистер Печаль», дает весьма четкий ответ.

Калле Катайла — еще один скандинавский автор, напрямую работающий с геометрией Каспара Давида Фридриха. Заимствуя традиции романтического живописного пейзажа, он помещает фигурку спокойного мужчины, наблюдающего за миром вокруг, в декорации большого, красивого и разного мира — от замерзших стеклянных водопадов до интригующей безвременьем пустыни. Одинокий герой почти всегда расположен в нижней части кадра: позволяя линии горизонта доминировать над «человеческим», автор подчеркивает незначительность, временность, вторичность нас перед величием объективно существующего мира, добродушно безразличного к мелочам вроде human sapience.

И если «Странник над морем тумана» возвышается над стихией в переживании драмы «покорить или покориться», персонаж Катайла от подобных дилемм далек. Он вразвалочку сидит на скамейке или прячется под прозрачным зонтиком, предпочитая особенно не поддаваться очарованию раскинувшихся перед ним красот. «Созерцание» — диалог глухого с немым, трагедия апатии и тишины, мир в спящем режиме.

«Стерильный парадиз», «футуристическая Москва», «космическая капсула», «бессмысленные пейзажи» и «утопическое будущее» — проект российского фотографа Дмитрия Лукьянова Instant Tomorrow, снятый в начале 2010-х, вдохновляет на словотворчество и пугает сценариями завтрашнего дня человечества.

Пока американцы клонируют щенков, японцы создают роботов для объятий, а миллионер-мизантроп Илон Маск запускает в космос красный кабриолет, на подоконнике комнаты, где нет признаков пыли, сидит девочка в белой юбке. Отвернувшись от зрителя, она всматривается в поднимающуюся вдалеке струйку дыма — мягкий намек на еще одно классическое живописное произведение, «Охотников на снегу» Питера Брейгеля. Будущее не наступит. Немедленное «быстрорастворимое» завтра — уже здесь.

Кадр с повернутым спиной к зрителям подростком привлек внимание многочисленных критиков и кураторов: в декабре 2016 года фото появилось на обложке журнала PDN и было выбрано в качестве заглавного изображения «Европейского месяца фотографии» в Берлине. В героине Instant Tomorrow увидели не только свидетельницу тревожного будущего России. Образ оказался мощным универсальным символом психологического состояния человека вне культуры и географии: наблюдателя за бесконтрольным неизбежным.

Еще одну жутковатую картину (не)идеального будущего рисует в своем проекте «Гиперборея» фотограф Наталья Максимова. В ее интерпретации легендарная северная страна из древнегреческих мифов выглядит как сталкеровская «зона» без следов присутствия человека, «необитаемый мир линий и текстур», разломов и излучений, чистой геологии и сложносочиненной химии. Странники цвета хаки с ружьями и дымовыми шашками в руках взирают на него, ошибочно считая покоренным. Тот отвечает им бесконечными скринами, которые вновь и вновь выплывают из-за линии не сдвигающегося ни на сантиметр горизонта.

Так выглядит эпилог Земли. Так отвечает бездна, если слишком долго смотреть в нее. «Гиперборею» можно рассматривать как громкое предупреждение о глобальной катастрофе: экологической, экзистенциальной, моральной. В проекте Натальи недвижимые, стоящие к нам спиной герои, которые взирают на море тумана, — последние из выживших. Но насколько довольны они представшей перед их глазами картиной? На месте романтических непокоренных далей Каспара Давида Фридриха — холодная планета альтернативного будущего, готового прекрасно обойтись без человека.